Необходимо было еще раз спокойно и до конца во всем убедиться. Я припомнил, что Августин рассказывал, как жил перед приездом в Печоры в Троице-Сергиевой лавре. Сразу по прилете в Москву я распрощался со своим кинооператором и из аэропорта на такси помчался в Загорск.
Я хорошо знал тогдашнего благочинного лавры архимандрита Онуфрия, замечательного монаха и духовника, который несет сегодня послушание митрополита Черновицкого и Буковинского. Когда я рассказал ему всю историю, он сразу припомнил, что какой-то довольно странный молодой иеродьякон из Омской епархии, по описаниям похожий на Августина, действительно жил в лавре месяца три назад. Отец Онуфрий пригласил своего помощника иеромонаха Даниила (он сейчас архиепископ в Архангельске), и мы подробно расспросили его. Он-то как раз и опекал тогда омского гостя.
Отец Даниил рассказал, что в начале лета в лавру приехал никому не известный, совсем молоденький иеродьякон из Омской епархии. Он назвался отцом Владимиром. По дороге его обокрали, поэтому у него не было ни документов, ни денег, а из облачения — лишь подрясник. Сердобольные лаврские монахи сжалились над собратом. Его отвели в монастырскую рухольную, где быстро подобрали подходящие клобук, рясу и мантию. Так что спустя полчаса гость предстал перед наместником лавры уже в полном монашеском облачении. Ему благословили пожить в лавре, пока он будет восстанавливать документы.
Отец Даниил говорил, что это был обычный молодой монах, но с некоторыми странностями. Впрочем, как многие молодые провинциалы, которых архиереи рукополагают в столь юном возрасте. У него, к примеру, был орден князя Владимира — очень высокая награда, которой не часто удостаиваются и маститые протоиереи. На недоуменный вопрос по этому поводу он ответил, что его наградили орденом за восстановление храма в Омской епархии. «Совсем молодой, а уже успел такое большое дело сделать!» — восхищались монахи. Но более всего удивляло отца Даниила то, что иеродьякон совсем не участвовал в богослужениях, а скромно стоял где-то в уголочке. А когда предлагали послужить, отказывался, ссылаясь на недомогание или на свое недостоинство предстоять перед престолом. В конце концов лаврские монахи, заботясь о духовной жизни юного собрата, решительно настояли, чтобы он служил воскресную литургию.
— И он служил?! — в один голос спросили мы с отцом благочинным.
— Служил, — отвечал отец Даниил, — правда, не у нас в лавре, а в соседнем приходском храме. Но что это была за служба?.. Вот уж действительно архиереи в епархиях рукополагают совсем не обученных кандидатов. Ну ничегошеньки не знал! Ни как облачение надеть, ни как на ектенью выйти. Все пришлось делать вместе с ним. У нас в семинарии с такой подготовкой не то что до рукоположения, до экзаменов бы не допустили!
Тут уж мне стало совсем не по себе. Служить, причащаться священническим чином, не будучи рукоположенным… Это просто не вмещалось в сознании.
— А куда он потом делся? — спросил отец Онуфрий.
— С документами у него как-то не получалось. Жаловался, что затягивают омские бюрократы. Спрашивал, нельзя ли как-то сделать документы здесь, в Загорске, и даже кого-то нашел. Но ничего в конце концов не вышло. Прожил он в городе около месяца, снимал угол у каких-то бабушек. Я подружился с ним, помогал чем мог. А потом он уехал в Абхазию, в горы. Очень он интересовался жизнью пустынников, все время о них расспрашивал. Кстати, около месяца назад я получил от него открытку. Он сообщает, что благополучно добрался до Сухуми, но в конце довольно странная приписка: «А теперь у меня новая кличка — Августин».
* * *
Итак, ситуация, с помощью Божией, становилась все более понятной. Некий человек, предысторию которого мы не знаем, появляется в Омске. Там выдает себя за сироту и восемь месяцев живет при храме. Затем совершает ограбление, после чего приезжает в Троице-Сергиеву лавру, где представляется иеродьяконом Владимиром. Пытается как-то добыть себе документы, а когда это не получается, отправляется в Сухуми. Жизнь горных монахов, вне советского официоза и, что особо важно и принципиально, безо всяких документов, по-видимому, очень заинтересовывает его. Но, побывав среди отшельников, он быстро понимает, что долго в таких аскетических условиях (да еще и при полном отсутствии мороженого) не выдержит. И тогда, услышав о действительно произошедшей трагической истории монаха Августина, он решает выдать себя за него. А еще ему становится известно, что наместник Псково-Печерского монастыря архимандрит Гавриил, несмотря на свою репутацию жесткого деспота, не только заботливо принял спустившегося с гор больного монаха-старика, но и, обойдя все препоны, оформил для него паспорт.
Он выезжает в Печоры. Там вначале все идет как по маслу — монахи верят в его легенду и горячо берутся ему помогать. Но тут происходит осечка: единственным человеком, который сразу же его раскусил — «Какой это монах? Это жулик! В милицию его!» — оказывается тот самый «недуховный», «зверь» и «деспот» архимандрит Гавриил. Как потом объяснил мне отец Иоанн (Крестьянкин), Матерь Божия, Небесная Покровительница Псково-Печерской обители, духовно открыла отцу Гавриилу, как Своему наместнику, что это за человек. Между тем добрые иноки, возмущенные жестокостью мракобеса-наместника, спасают «Августина» из его когтей и спешно отправляют в Москву. А дальше мы всё уже знаем.
Но конечно же далеко не всё! Нам неизвестно главное — кто такой Августин на самом деле? Что он делал до того, как оказался в Омске? И на что решится, когда поймет, что нам открыта правда о нем? А вдруг у него есть оружие? А что если, когда мы разоблачим его, он схватит ребенка — например, четырехлетнюю Настю, дочку Володи, — приставит к ней пистолет или нож и скажет: «Ну, ребята, поиграли, а теперь будете делать то, что я скажу!»
Но, несмотря на неопровержимые доводы, я до конца так и не верил, что наш отец Августин — лжец и преступник! Отец Августин, которого мы успели полюбить, с которым вместе молились, пили чай, спорили, обсуждали духовные вопросы? Быть может, это какое-то страшное наваждение? Всего лишь череда поразительных совпадений, и я, грешник, осуждаю чистого, неповинного человека? Эти сомнения ни на мгновение не оставляли мою несчастную голову. Наконец я пришел к твердому решению, что не могу обвинять его ни в чем до тех пор, пока сам полностью не буду во всем убежден. Как это случится? Но, если уж Господь открыл то, что стало известно за последние два дня, Он откроет и остальное!
Вечером нас ждал поезд в Тбилиси, а в Издательском отделе лежало письмо от Владыки Питирима патриарху Илие, где архиепископ просил оказать мне помощь в съемках фильма «Евхаристия».