Я встаю и подхожу к окну. От яркого света начинаю моргать. Вдоль соседнего здания несколько рабочих возводят леса. Вид у лесов весьма ненадежный.
— Ты устала. Я пойду, — обращаюсь я к Грете.
— Это не имеет смысла, — бормочет она. И громче: — Я же говорила Биргеру!
Я не понимаю, о чем она.
— Я его предупреждала! Я сказала ему!
Она тяжело дышит, покрывается потом, но затем ее глаза светлеют. Кажется, что она возвращается к действительности. К своей особой действительности.
— Все на свете не такое, как нам кажется, Малыш Бьорн!
Я сжимаю ее руку:
— Мне пора уходить. Ты измучилась.
— Очень многое нам, собственно говоря, и не хочется знать. — Она смотрит на меня, как будто именно это самое главное во всем нашем разговоре.
— Я знаю, — тихо отвечаю я. — Но мне надо уходить.
— Есть много вещей, которые мы не хотим знать, — повторяет она. — Хотя нам кажется, что хотим. Много такого, о чем нам не следует знать. Много такого, о чем нам знать вредно.
— Что ты пытаешься мне сказать?
Она закрывает глаза; многократное повторение слов не делает их более понятными.
— Ты боишься, Грета? — спрашиваю я.
Она снова открывает глаза.
— Боюсь? — Она качает головой. — Ты умираешь только тогда, когда все забывают о том, что ты существовал.
По дороге из больницы я останавливаюсь у телефонной будки. Наверное, мне следовало бы купить мобильный телефон. Но мне больше нравится жить без него. Это дает абсурдное ощущение свободы. Никто не знает, где я. Никто не может меня найти. Если только я сам этого не захочу.
Сначала я звоню Диане. Только для того, чтобы услышать ее голос. Она не отвечает. Наверняка сидит на террасе.
Потом я звоню Каспару.
Он взволнован, дрожит. У него был взлом. И дома, и на работе. Он не может понять, кому могло понадобиться обыскивать его квартиру и кабинет. В один и тот же день! Он слишком не в себе, чтобы разговаривать со мной. Да, все это малоприятно.
3.
На всякий случай я паркую Боллу на соседней улице за углом, подальше от моей многоэтажки, и крадусь к двери по тропинке между деревьями у спортивной площадки.
Десять лет назад дома строились серыми и исключительно функциональными. Были страшны как черт. Теперь архитекторы решили их украсить. Новые фасады, новые краски, новые балконы, новые окна. Но дома по-прежнему страшны как черт.
На лифте я поднимаюсь на десятый этаж и отпираю свою дверь. Меня встречает запах замкнутого пространства. Я чувствую его всегда, когда возвращаюсь домой из отпуска. Кроме того, я ощущаю аромат старой сигары.
После обыска здесь царит страшный беспорядок, все вещи разбросаны. Даже постельное белье разорвано. Книги кучами валяются на полу.
Ящики шкафов открыты.
Что-то не так. Не понимаю, что именно. Это моя интуиция. Не надо было уезжать.
Проверяю автоответчик. Четыре сообщения от мамы. Восемь из университета. Одно из СИС. На шести записях только молчание. И на трех тонкий писклявый голос с нарастающим раздражением требует, чтобы я вступил в контакт с полицией.
Как можно скорее!
Со вздохом я снимаю трубку и делаю то, что обязан сделать. Я звоню маме. Она отвечает сразу. Холодным голосом она повторяет свой телефон. Как будто ее фамилия имеет слишком личный характер, чтобы делиться ею с первым попавшимся, набравшим ее номер.
— Это я, — говорю я.
Она некоторое время молчит. Как будто не сразу может определить обладателя голоса. Как будто я и есть тот самый посторонний человек, случайно позвонивший на ее номер.
— Где ты был? — спрашивает она.
— За границей.
— Я пыталась тебя найти.
— Пришлось уехать. В Лондон.
— Э-э…
— По работе, — добавляю я.
— Ты в Норвегии?
— Только что вернулся.
— Связь плохая.
— Я тебя слышу хорошо.
— Я звонила тебе много раз. Трюгве тоже надо поговорить с тобой. Это чрезвычайно важно, Малыш Бьорн.
— Уехать пришлось без предупреждения.
— Я за тебя беспокоилась.
— Не надо беспокоиться, мама. Я только хотел извиниться.
— Извиниться?
Она делает вид, что не понимает. Но она прекрасно знает, о чем мы говорим. Мы оба знаем.
— За тот… вечер. За то, что я тогда сказал. Я был тогда не в себе.
— Ничего страшного. Давай забудем об этом.
Ее ответ меня устраивает. Потому что я совсем не уверен в искренности своих слов.
Диалог кончается привычными банальностями. Внезапно пришедшая в голову мысль заставляет меня спросить, можно ли мне забежать к ней на минутку. Я тут же раскаиваюсь, что спросил, но она так рада, что я не могу сразу сказать, что не приду. Мама говорит: «Пока!» — и кладет трубку. Я продолжаю стоять с трубкой в руке.
Звучит щелчок.
— Мама? — окликаю я.
В ответ тишина.
— Это ты? — спрашивает Рогерн.
Он и не думает спать, полностью одет. Впрочем, времени всего половина первого. В зубах сигарета. Глаза горят. Он тихо смеется и впускает меня в квартиру.
В комнате стоит сладкий тяжелый аромат. Вздохнешь пару раз — и уже на стенку лезешь. От запаха покрываешься потом, хочется раздвинуть стены и открыть окно. Рогерн хихикает.
На комоде кучкой лежит моя почта, которую он вынимал за меня. Среди газет, реклам и счетов я нахожу конверт от Каспара, в нем — телефакс из Института Шиммера, адресованный Инспекции по охране памятников. Они сердечно приглашают мистера Бьоерна Белтое на стажировку, о которой ходатайствовал директор инспекции. Более того, они предлагают мне дотацию на оплату дороги и пребывания, которая покроет практически все расходы. У них очень слабо развиты контакты с норвежскими учеными. Указаны телефон и имя. Петер Леви. Он будет заниматься мной, если я приеду. Они надеются, что так и будет. И скоро. Достаточно позвонить.
Я кладу письмо во внутренний карман и обращаюсь к Рогерну:
— У меня для тебя кое-что есть.
Он выжидающе мурлычет.
Я протягиваю ему CD. Он разрывает обертку. Прочитав все имена на оборотной стороне, сжимает кулак в знак благодарности.
— А скажи-ка, что это у тебя в сигарете? — спрашиваю я.
Вопрос вызывает у него взрыв смеха. Он кивает на что-то, что находится позади меня. Я оборачиваюсь.
Из спальни, шаркая, выходит девчушка. С первого взгляда кажется, что она ищет свою соску и розового мишку. Лет ей не больше четырнадцати-пятнадцати. Симпатичное лицо с макияжем и длинные темные волосы до талии. На ней черные облегающие трусы и рубашка Рогерна. На руках и вокруг лодыжек намотаны кожаные шнуры. На одном плече татуировка, напоминающая какую-то руну или оккультный символ.
— Николь, — представляет Рогерн.
Николь безо всякого выражения глядит на меня.
— Это Бьорн. Тот тип, о котором я тебе рассказывал.
Она опускается на диван, закидывает на стол одну ногу, подгибает под себя другую и начинает свертывать себе курево. Я не знаю, куда смотреть. Ее ногти на ногах покрыты черным лаком. Обнаруживаю еще одну татуировку. На внутренней стороне ляжки. Изображена змея, которая, извиваясь, ползет куда-то вверх.
— Конфетка, а? — Рогерн шутливо толкает меня. Я чуть не падаю. Мое лицо пламенеет.
Николь показывает Рогерну язык. Красный и острый. На кончике колечко. Она закуривает. Она выпускает дым через нос и приобретает ужасно бывалый вид. Как будто ей уже за пятьдесят и сорок лет из них она провела в публичном доме в Танжере. Ее глаза впиваются в мои. Я не в состоянии отвести взгляд. Хотя и пытаюсь. Ее взгляд — ледяной и гораздо старше, чем тело. Он проникает в меня через зрачки, потом забирается в головной мозг, начинает бродить по самым дальним закоулкам и поднимать крышки сундуков, хотя я считал, что они заперты на замок. Он скользит как по маслу в окрестностях моего гипофиза и задерживается там, отчего я вздрагиваю. Тут она отпускает меня. Улыбается. Как милая юная девица. Моя поверенная, посвященная во все мои секреты.
— У тебя снова были гости, — сообщает Рогерн.
— Гости? — машинально повторяю за ним. Я пытаюсь произвести уборку с проветриванием в своем мозгу после визита Николь и не понимаю, о чем идет речь.
— Два раза. Самое малое. Я их слышал. — Он показывает глазами наверх.
Жизнь наносит мне удар прямо в челюсть.
— Ты хочешь сказать, они проникли в мою квартиру? Снова?
— Да-с. И что чичас будешь делать? — спрашивает он.
Я не имею ни малейшего понятия, что буду делать.
— О чем это вы говорите? — спрашивает Николь.
— О всякой хрени, — отмахивается Рогерн.
— Что тут происходит? — настаивает она.
— Мужская хрень! — отметает он ее попытки.
— Бэ-э. — Николь выпячивает нижнюю губу.
В этот момент я случайно подхожу к окну и тут же замечаю красный «рейнджровер». Он на полном ходу мчится по дороге к нашему дому.