— Ну вот, посидите здесь и подождите! — говорит бабушка. Она переводит дыхание. Потом выходит из приемной и закрывает дверь.
Я сажусь на подоконник. Поглядывая на улицу, размышляю, что мне надо сказать Мак-Маллину.
Вскоре из-за угла выскакивает «БМВ-745» бежевого цвета. Переходившая через дорогу женщина резко отпрыгивает к тротуару. Поэтому я и обращаю внимание на машину. Я ненавижу автомобильных хулиганов.
Под окном машина резко останавливается. Взвизгивают тормоза. Из машины выходят четверо мужчин. Шофера я раньше не видел. За ним идет Мак-Маллин (он же де Витт). И мой старый добрый друг Грэм Ллилеворт.
Но только последний пассажир пугает меня по-настоящему. Мы уже встречались с ним раньше. Это Кинг-Конг.
Я задумываюсь, зачем они прихватили с собой пальцедробителя, если хотели только поговорить со мной.
Когда я приоткрываю дверь приемной, то слышу жужжание электрического замка. Пришедшие идут по первому этажу.
Голос бабушки:
— Он наверху!
Я разуваюсь и бегу по коридору с колоннами, держа в каждой руке по ботинку. Увидев четверых на лестнице, прижимаюсь к колонне. Если они сейчас обернутся, то увидят меня. Но они не оборачиваются.
Жду, когда они завернут за угол, бегу к лестнице и мчусь по ступенькам. В самом низу обуваюсь.
Бабушка поворачивается.
— Как… Это вы? — изумленно спрашивает она и ищет кого-то взглядом. — Здесь?
— Воистину это я, — отвечаю я.
Из приемной Мак-Маллина раздается вопль.
— Но… — начинает она и делает шаг в мою сторону, когда я прохожу. Как будто у нее черный пояс джиу-джитсу и она намеревается самолично уложить меня на пол.
— Задержать его! — кричит голос.
Бабушка семенит за мной до самых дверей, в испуге вереща.
Я выбегаю на улицу и растворяюсь в толпе.
21.
Чемодан Дианы стоит в прихожей и подготовлен к отъезду. По выражению ее лица можно понять, что она сидела на нем и ждала все последние пять часов.
— Наконец-то! — выкрикивает она. — И где же тебя…
Я ее обрываю:
— Я думаю, они их убили!
Рот у Дианы остается открытым.
— Надо ехать! — напираю я.
— Кто, — заикаясь, лепечет она, — убил кого?
— Я говорю о моем отце. И де Витте.
— И кого же они убили?
— Это их убили.
— Теперь я ничего не понимаю! Почему их убили?
— Они что-то знали.
— О боже! О ларце?
— Не знаю. Но они умерли почти одновременно. В результате несчастных случаев.
— Вот как?
— Между этими событиями должна быть связь.
— Не думаю…
— Диана! Ты ничего в этом не понимаешь. Бежим! Вещи собрала? Сейчас поедем!
— К чему такая дикая спешка?
— За мной гонятся!
— Подожди немного.
— У нас нет времени!
— Кто за тобой гонится?
— Мак-Маллин! Ллилеворт! Кинг-Конг! ЦРУ! Дарт Вейдер!
— Э-э…
— Идем!
— Гонятся за тобой?
— Я спасся в последний момент! Они не успели меня схватить!
Она огорченно наблюдает за мной:
— Бьарн… Тебе не кажется, что ты слегка преувеличиваешь?
— Диана!
— Хорошо-хорошо, мы едем! Твой багаж внизу?
— Ему придется остаться в гостинице.
— Но…
— Деньги и паспорт при мне.
— Бьарн, я боюсь! Что случилось?
— Потом расскажу. Идем! Надо спешить, если мы хотим успеть на самолет.
— Но разве не надо сначала…
— Сначала что?
— Я должна позвонить отцу.
— Вот как?
— Понимаешь, он…
— Позвони из аэропорта! Позвони из Норвегии!
— Это займет одну минуту. Полминуты!
— Тогда звони! Быстро!
Диана берет трубку. Я смотрю на нее. Она смотрит на меня. И кладет трубку.
— Не страшно, — решает она. — Позвоню из Норвегии.
В это время раздается телефонный звонок. Она растерянно берет трубку. Несколько раз произносит «да», нетерпеливо, возмущенно.
— Что ты хочешь сказать? — спрашивает она.
И слушает.
— А на каком основании? — огрызается она.
Кивает мне и поднимает к небу глаза.
— Ну что же тут объяснять? — кричит она в трубку. Потом кидает ее на рычаг. — Работа! Можно подумать, что наступит конец света, если я уйду в отпуск.
Я подношу чемодан к лифту. Диана запирает дверь, но тут же вспоминает, что ей надо в туалет. О женщины! Она отпирает дверь. Проходит целая вечность. Я удерживаю лифт, загородив чемоданом датчик закрывания дверей. Наконец мы внутри, звенит звонок, двери захлопываются. Диана нажимает на кнопку с контуром автомобиля. Лифт тихо жужжит. В животе обрывается.
В гараже она отпирает багажник «хонды». Я кладу чемодан.
Диана трогается с места. Шины взвизгивают, когда она начинает разгоняться, звук отзывается в теле. Я откидываю голову на сиденье и делаю глубокий вдох. Заныли ноги.
Нам приходится ждать, чтобы встроиться в поток автомашин, и вот Диана выезжает из гаража. Одна из проезжающих мимо машин внезапно тормозит перед входом в наш дом. Это «БМВ-745» цвета беж. Я не вижу, кто там внутри. Но ведь это не могут быть они!
Часть вторая
СЫН
IV
УМОЛЧАНИЯ, ОБМАНЫ, ВОСПОМИНАНИЯ
1.
Это случилось в то лето, когда умер папа.
Даже израненный делянками и линиями электропередач, старый лес устоял и по-прежнему простирается во все стороны далеко-далеко. Прошло двадцать лет. Но если я закрою глаза, я легко могу вспомнить атмосферу тех летних каникул. Скрытые от чужих глаз уголки моего личного мемориала. Долгая поездка на машине… Небо над нами переполнено светом. Нервно потрескивает радио. Впав в полудрему от долгой езды, я сидел на заднем сиденье и выглядывал из приоткрытого окна. Тучи мошек роились над высокой пожелтевшей травой на обочине… Жара была невыносимой. Холодные озера мелькали, как осколки зеркал между стволами деревьев. Помню в лесу избушку из трухлявых бревен, пораженных мхом и гниением. На ветке — пустой пластиковый пакет с рекламой кофе «Али». Брошенная автомобильная покрышка. Громадные валуны. Со стороны лесистого склона доносилось журчание ручьев, загнанных в серые бетонные трубы. Мы проезжали мимо маленьких лесных озер, окруженных кустарником. Я пытался подавить тошноту. Мама гладила меня по лбу. Папа сидел за рулем, молчаливый и далекий. Рядом с ним возлежал Трюгве Арнтцен, закинув ноги на приборную доску, жизнерадостный и громогласный. Грязные следы колес строительных машин пересекали нашу лесную дорогу. Попадались домики с заколоченными окнами и заросшие поля. Памятники прошлому. На одном таком поле на колоде сидел старик и что-то строгал. Как будто гном из забытой сказки. Или старый дед, потерявший счет времени. Он не поднял головы. А может быть, его и не было.
Тропинка извивалась среди густой травы от места стоянки вверх по склону. Под деревьями было темно. В сумраке засохшие корни деревьев напоминали окаменевших змей. Влажный мох рос на пнях. Папа молчал. Мама напевала. Трюгве шел за ней. Я замыкал шествие. Вид у нас, скорее всего, был как у потерявших дорогу проводников-шерпов.[50] Горный воздух налетал на нас свежими волнами.
— Малыш Бьорн!
Далекий и сердечный, врывается в воспоминания голос мамы. Словно ласковое прикосновение.
— Медвежонок!
Солнце проникало даже сквозь стены палатки и слепило меня. Скоро девять. Я поискал глазами Трюгве, с которым я делил палатку. Его спальный мешок пуст, обмякший, наполовину вывернутый, похожий на старую змеиную кожу. Еще не совсем проснувшись, я прячусь во влажном нутре собственного спальника.
— Маленький принц! Бьорн!
С громким треском мама открыла молнию палатки и просунула голову внутрь. Лицо ангела, обрамленное пышными волосами.
— За-а-а-автра-а-а-ак! — пропела она.
Она стала трясти меня. Я сопротивлялся. Ожесточенно. В последнее время у меня появились признаки полового созревания, что особенно чувствовалось по утрам. Но ведь не мог же я сказать об этом маме. Завтрак подавался на бумажных тарелках на пледе между палатками. Здоровые ломти хлеба, нарезанные финским ножом. Масло. Салями. Колбаса из баранины. Малиновое варенье. Яичница с ветчиной, поджаренная на примусе.
Трюгве дружески похлопал меня по плечу. Он уже несколько дней не брился.
Маме очень не нравилось, что папа увлекся скалолазанием. Папа и Трюгве продемонстрировали ей все средства страховки. Тросы и костыли, болты и карабины, крепления. Но это не помогло. Она все равно боялась, что может что-нибудь произойти.
После завтрака мы с мамой пошли на озеро купаться. Вода была черной и блестящей. Я спросил маму, нет ли в воде пиявок. Она ответила, что их, скорее всего, нет. Вода оказалась теплой. Вокруг цвели лилии, как в волшебном озере троллей. Мы поплавали и вышли на разогретый солнцем скальный островок. Мама подложила руки под голову и закрыла глаза. В лесу, судя по звуку, взлетела какая-то птица, но я ее не видел. Я лениво следил, как с мамы стекали капли. Рывками, как капли дождя на оконном стекле, они спускались по ее коже и шлепались на камень, с которого испарялись задолго до того, как добегали до поверхности озера.