Я предстану перед ним обнаженной. И телом, и душой.
Долгие годы терапии, бесконечные походы к психологу не привели к ожидаемому результату. Я до сих пор принадлежу ЕМУ! Вся моя сила и смелость, которой я гордилась последние десять лет, канули в лету. Я слаба перед ним…
Желание окунуться в сказку, на несколько долгих минут вернуться в счастливое прошлое, только подтверждает мое легкое падение.
Я сдаюсь…
Здесь и сейчас, в этой небольшой ванной комнате я позволяю нам любить.
22. Алевтина
— Обещаю, я обязательно узнаю, кто виноват в нашем расставании, — прерывисто шепчет Антон, бережно прижимая к себе мое уставшее полуобнаженное тело.
Силы есть только на то, чтобы вцепиться ослабевшими пальцами в расслабленные плечи мужчины и взглянуть на него снизу вверх. Океан эмоций и наслаждений встречается с моим ничего не понимающим взглядом. В голове до сих пор царит хаос. Моргаю, пытаюсь уловить ускользающую нить разговора, зацепиться за что-нибудь, что может дать подсказку, но удается это не сразу.
— О чем ты?
— Аль, наши дороги разошлись не по нашей вине, — он смотрит внимательно, но недостаточно. В глубине его глаз мне удается увидеть что-то странное. Что-то такое, что заставляет усомниться в сказанном.
Прищурившись, кидаю на него внимательный взгляд. Антон прикрывает веки, втягивает в себя воздух, пропитанный нашей близостью, и отворачивается. Пряча глаза, убирает руки с моей талии, отступает в сторону и начинает приводить себя в порядок. Пока он спешно натягивает на свою упругую задницу спортивные шорты, до меня доходит смысл его фразы.
«Он все знает!» — звучит набатом в голове.
Дергаюсь, когда он дотрагивается до оголенного колена рукой. Ловлю его взгляд и понимаю, что да. Он действительно все знает.
— Я, — произношу отстраненно и спешно спрыгиваю со стиральной машинки. — Прости меня, — стыдливо прячу глаза.
Рано или поздно он все равно узнал бы правду, какой бы горькой она ни была. Так пусть лучше узнает ее от меня. Мне так будет легче. Знаю, что не сможет простить такое, посчитает личным оскорблением. И будет полностью прав.
Такой поступок не заслуживает прощения.
Подлетаю к раковине и чуть ли не с головой ныряю под холодную воду. Лицо палит так, что даже вода не спасает от позора. Мне стыдно поднять голову и взглянуть на него.
— Что? — секунда, и Антон оказывается позади меня.
Сильные руки сцепляются в замок на животе, на плечо опускается заросший бородой подбородок. Прикусив нижнюю губу, я нехотя поднимаю голову и устремляю пугливый взгляд в зеркало. Наши взгляды встречаются в отражении. Его отдает теплой и заботой, мой — трусостью.
Трясу головой, прогоняя прочь ненужную романтику, и вырываюсь из теплых объятий мужчины. Если уж убивать зародившееся между нами доверие, то делать это нужно, смотря прямо в глаза.
— Я виновата, — пожимаю плечами и, обойдя ошарашенного Антона, покидаю ванную. Мало того что в ней все пропахло страстным сексом, так теперь это единственная комната в доме, где впервые за долгое время мне было по-настоящему хорошо.
Антон слишком сильно ценит доверие и ненавидит предателей. А я только что вонзила в него нож. И не в спину, а в самое сердце. В орган, благодаря которому мы живем.
— Аля? — Антон хватает меня за локоть и останавливает на полпути в кухню. — Объясни, что значат твои слова? Как я должен их понимать?
Опускаю взгляд на пол и прикрываю веки, пряча глаза. В них столько боли и страха, что мне самой становится страшно. А еще эти… Мужские пальцы, сжавшие локоть, причиняют такую боль, что хочется разреветься в голос. Терплю из последних сил, только бы он не увидел моих слез.
Все, что он должен понять, так это то, какую боль мне пришлось приручить.
— Я уехала, когда твоя мама сказала, что тебя больше нет, — собираю оставшуюся волю в кулак, поднимаю голову и смотрю в любимые глаза, радужка которых потемнела до неузнаваемости. — Мои знают, что я жива и здорова, но я так понимаю, они сдержали данное много лет назад слово и ничего тебе не сказали? — Антон кивает, и я с облегчением выдыхаю: — Все-таки мачеха не последняя дрянь на свете.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Не понял? — хватка на руке становится сильнее, и я жмурюсь. Заметив проскользнувшую на моем лице боль, Антон позволяет себе парочку плохих слов и отпускает. — Аль, твою налево, я что, должен из тебя все клещами вытаскивать? Давай уже нормально поговорим, а?
— Моя квартира. В ней живут отец с мачехой, а я переехала сюда, к бабушке.
Отступаю назад и опираюсь спиной о стену, касаюсь ладонью того места, где меньше минуты назад была рука Антона. Красное пятно, скорее всего, превратится в синяк, зацветет новыми красками. Только вот сейчас меня это волнует меньше всего на свете.
— То есть твои чудаковатые родственнички все это гребаное время прекрасно знали, что ты жива и здорова, но по твоей глупой просьбе ничего никому не рассказали? — киваю и пытаюсь вжаться в стену, когда в меня впивается взгляд глаз, напоминающих грозовое небо. Впервые рядом с ним мне становится страшно. Я не знаю, чего от него ожидать в таком состоянии. — Аля, ты же понимаешь, что это не может быть правдой? Ложь! Самая настоящая ложь, — Антон усмехается, запускает пальцы в волосы и до боли сжимает. Привожу мысли в порядок, раньше он так говорил.
Делаю маленький, едва заметный шаг в сторону крыльца, ужасно сильно мечтая сбежать от разгневанного дракона. Антона колбасит так сильно, что еще секунда моего промедления — и его разорвет на части.
— Стоять! — Антон кричит так громко, что я подпрыгиваю на месте и замираю, боясь пошевелиться и оказаться заживо слопанной драконом.
Вздохнув, опускаю плечи и поворачиваюсь к нему лицом. Я все равно проиграла эту битву, он не позволит просто так уйти. Остается смириться с тем, что разговор будет проходить на повышенных тонах. К другому он просто не готов.
— Но это правда! — взрываюсь и кричу в ответ. — Я сама попросила их молчать. Не хотела, чтобы кто-то из ребят знал, что я уехала. Мне было больно только от одной мысли о тебе, а общаться с общими знакомыми сравнимо с самоубийством. Ты понимаешь это?
Ожидаемо, мой вопрос остается без ответа.
— Моя мама? — произносит тихо Антон.
Сжимаю кулаки, так что ногти до боли впиваются в ладони, наверняка останутся кровавые следы, и отворачиваюсь в сторону. Его мама самая худшая женщина на свете, и говорить про нее вот совершенно не хочется. Прикусываю губы, думаю, с чего бы начать. В голову лезет все самое плохое, настолько, что страшно произносить вслух.
— Это совершенно другая история. Прости, я не готова сейчас про нее говорить, — я действительно считаю, что его мать заслуживает отдельного разговора, а лучше было бы про нее вообще не вспоминать. А то мало ли, объявится. Но потухший и одновременно разочаровавшийся взгляд парня вынуждает продолжить: — Она приходила ко мне, проклинала и обвиняла в твоей якобы смерти. В те дни я была разбита, отказывалась верить ее словам, но она была так убедительна, что мне просто не оставалось выбора. Я поверила ей. Я правда не думала, что она способна на такую подлость и так красиво все обыграет.
— Дальше, Аля, — безжизненным голосом Антон просит продолжения, когда я замолкаю и по привычке начинаю комкать подол сарафана. Нервы, будь они неладны.
— Та ситуация стала началом нового для меня. После прихода твоей мамы, после той истерики, что она мне закатила, я твердо решила исчезнуть из города и позвонила мачехе с предложением сделки. Я не знала, что ты жив! — всхлипываю, еле слышно продолжая: — Клянусь, я не знала.
— Ты убила нас, — вырвавшиеся из уст Антона слова словно серпом по сердцу.
По телу прокатывается дрожь, ноги отказываются слушаться. Отступая назад, больно ударяюсь затылком о стену. Только это боль вторичная. От первичной перехватывает дыхание так сильно, что я руками хватаюсь за шею и пытаюсь ослабить невидимую удавку. Меня душит. Без сил скатываюсь по стене на пол, глотаю соленные слезы и громко-громко всхлипываю.