– Иду, – прошептал поэт и с трудом оторвал задницу от канавы. Очень хотелось сдаться в травмпункт, но сатана удвоил силы гения, и вскоре Олег добрёл до дерёвни, на краю которой бабка продавала подмороженные яблоки и клюкву.
– Бабушка, – попросил он, – дай хотя бы сто тысяч. У меня дед в Мозыре умирает, я на попутках поехал, а в одной машине оказался голубой. Я отказал ему, он меня выкинул и деньги забрал.
– Ах, сука! – всполошилась старуха. – И номеров не запомнил?.. На, сынок, яблоко, на клюкву, ты голодный, поди.
– Бабушка, – простонал Олег, – мне деньги нужны!
– Нету денег – не продалась я ещё. Вот продамся к вечеру, приходи.
Олег готично тащился по обочине, грызя яблоко. Все бабы – сволочи, думал он. Все они как Ева – всучат тебе яблоко вместо бабла.
– Эй, пацан, залезай давай, – окликнул его из фуры мужик с москальским акцентом. – Устал, наверно, как собака?
– …будешь много трепаться, тебе крышка, ясно? – спросил Вадим. Олег мрачно озирался. На хате играл чилийский блэк. Ни Ротару послушать, ни на стихире посидеть, да ещё в душ с порога загнали. Не должны быть такими чистоплотными истинные служители зла.
Андрею было всего двадцать восемь, но разговаривал он так, будто старше Олега на все двадцать. Он не понимал, что гений рождается в возрасте трёх тысяч лет и помнит всё о любви и смерти.
– Если вы приведёте Елену, я сделаю многое, – сказал Олег.
– Мы тебя даже покормим, только пол помой, унитаз отдрай, подъезд подмети.
– Бля-а-а, а можно я лучше стихи прочитаю?
– Прочитай, – насмешливо разрешил Вадим. Олег готов был убить обоих, но нельзя было упускать второй шанс угробить Елену: третьего Люцифер мог не допустить. Ахтунг продекламировал:
Меч Дамокла висит надо мноюНа правах игрока и судьи.И опять амплуа проливноеПроявляют тупые дожди.
Не дают эту жизнь целиком мне,Но я рогом в калитку упрусь —Пусть меня как поэта не помнятНи Новинки, ни вся Беларусь!
Я взлечу на сияньи рубина,В чёрно-белом закатном боа,Провожаемый взглядом блондина,Что задумчиво пил фейхоá.
Подавитесь, скоты, быдлохлебом!Санитары, не плачьте по мне!Я живым буду взятый на небо —К Сатане, к Сатане, к Сатане.
– Жидкое фейхоа – это сильно, – заметил Андрей.
– Песец какой, – сказал Вадим. – Твоя Елена такое же фейхоá пишет?
Олег подавил желание вгрызться ему в горло.
– Нет, – процедил он. – Хуже.
Андрей открыл страницу с фотографией симпатичной брюнетки и удивлённо выматерился.
– Кто тут песдел про девяносто килограммов? Ну и юмор, бля.
– Пятьдесят максимум, – сказал Вадим.
– Нет, если железо поднимает, то пятьдесят пять, пятьдесят шесть. Видно, что руки подкачанные.
– Мерзкое чудовище, – пробормотал Олег. – Я поссу на её фото.
– Да, Олег, ты увлёкся как сучечка. Экий ты нежный бисексуал.
– Иди паркет скрести, нам пора совершать МРП.
Вымыв хату, Олег грохнулся на раскладушку в кухне, а братья продолжали обсуждение.
– Судя по текстам, это сестра Левого Пути, – задумчиво сказал Андрей. – Говорит, что атеистка, но слишком хорошо знает матчасть для рядового автора. Что-то они с пидессой не поделили.
– По-моему, это фрейдизм: пида впервые влюбилась в бабу и ненавидит бабу за это, ибо подобные чувства идут вразрез с самоидентификацией.
– Да нет, всё сложнее. А ещё у этой Елены защита стоит и скайпа нет. Не вижу смысла доёбываться.
– А я вижу. Антиклерикалы должны работать сообща. Можно обсудить совместные акции.
– Какие акции? Писатель – не акционист.
– О'кей, сетевые проекты. Но сначала надо выгнать пиду.
Братья долго перешёптывались – выставлять Олега вон, или пусть поработает. Решили подвергнуть его испытанию: выдержит – ещё неделю помоет полы, не выдержит – ко Христу домовода с такой нервной системой.
По ночам поэт иногда любил обмазываться говном и дрочить. Не всем любовникам он открывал сию тайну. Но тут, на левой квартире, среди ночи, его внезапно охватило желание обмазаться. Олег отодрал задницу от раскладушки и сиганул в туалет. Погадил, но воду не спустил, сложил на урне одежду, вытащил из унитаза кусок, и вдруг в уборной погас свет. Олег выронил говно и громко выругался.
– Что за вонь? Что за ор? – крикнул Андрей, прекрасно знавший, в чём дело.
– Я поскользнулся, ваши домовые там насрали, – завопил Олег. – И теперь я не могу открыть дверь.
– Дверь охуенно открывается, я час назад проверял.
– Значит, это ты всё обгадил!
– Нет, Олег, просто ты любишь обмазываться говном и дрочить. Но моя трактовка Левого Пути не допускает грязищу. Это для православных юродивых. Сатанист – опрятен и чист!
Вадим слез с кровати, бубня, что минских копрофилов домой не приглашал, что сейчас уйдёт к своей тёлке, что Христос заберёт всех минских копрофилов вместе с ментами и православными психологами, а стихоплётов – в первую очередь. В уборной вспыхнул свет. Лампочка горела не белым, а призрачно-синим огнём, иногда мигая. Внутри неё обрисовывался матовый пентакль.
Кое-как Олег вымыл кафель, спустил воду и пошёл одеваться.
– Чтобы вычистить твою скверну, мне придётся совершить тринадцать Малых Ритуалов, – предупредил Андрей, варящий на кухне кофе.
– Лучше тринадцать раз сходи по нужде! – заорал Олег. – Все люди – подонки! Ненавижу! Ты сраное, поганое угрёбище.
– Отлично, с таким настроем ты принесёшь массу пользы тьме.
– Я тебя прибью! – Олег кинулся на мозырского авторитета, но джезва приподнялась над плитой и выплеснула кипяток ему в лицо.
– Олег, пожалуйста, приноси пользу тьме, – спокойно сказал Андрей, – но не у меня дома.
– Я теперь не найду суку! – заплакал Олег и побежал в ванную.
– После твоих выходок помогать не стану принципиально. Помоги себе сам. Иди на кладбище и нагадь на могилу священника Остогребского. Можешь там обмазаться говном и подрочить. Или нарисуй рога на стене церкви. Тогда сатана обернётся к тебе и поможет. Даже в том случае, если Елена – сестра Левого Пути.
… – Тьфу, слава Лилит – съебал, – сказал Вадим и включил на полную громкость Илдъярна. Соседям было плевать – когда-то братья нарисовали на их двери невидимым мелом оглушающий гальдрастав.
Глава 5
Стыдно, любезный читатель, не знать Остогребского. Протоиерей Ипатий Остогребский – это белорусский Александр Мень!
При жизни он был латентным вегетарианцем.
– Будучи хиппи-диссидентом, я практиковал сыроедение, – рассказывал о. Ипатий в интервью порталу «Самаритянки.ру». – Но сейчас вынужден есть животных во всех видах и формах. Я присутствую на множестве мероприятий, где подают то гуся с яблоками, то утку, то телятину. Отказываться от мяса – значит плюнуть в лицо сёстрам во Христе, которые это готовили, моим коллегам и гостям. Я ничем не лучше какого-нибудь о. Евпатия из посёлка Ширинки и не буду возноситься над ним в гордыне своей.
С этими словами Остогребский отрезал кусок от мясного пирога и умял за полторы секунды.
– Но ведь вам жаль животных? – робко поинтересовалась журналистка.
– Безусловно. Я встаю посреди ночи и плачу, скорбя душой по курице, которую приготовила жена. Сам никогда не готовлю, настолько мне жаль убиенную дичь. В сердце христианина должны быть боль, сострадание.
А вот притча о битой кассирше, достойная внесения в хрестоматию.
Приходит к Остогребскому на исповедь кассирша:
– Муж-пьяница бьёт меня.
– Терпи, дочь моя. Такова женская доля.
Приходит кассирша через месяц:
– Муж мне ребро сломал, ползарплаты пропил.
– Терпи, дочь моя. В милицию не ходи. Подставь рёбра с другой стороны.
Через полгода приползла кассирша на исповедь еле живая:
– Муж еду у меня отбирает, последние серьги унёс в ломбард. Помру скоро. В душе моей гнев и ненависть.
– Дочь моя! Велики страдания твои, за такое причисляют к лику святых. Радуйся и пой.
После того, как кассирша умерла в больнице от тяжких телесных повреждений, к протоиерею пришли её соседки:
– Батюшка, почему бы вам не походатайствовать за причисление Тацяны к лику святых? Вы же обещали.
Конец ознакомительного фрагмента.