Читать интересную книгу В споре со временем - Наталья Решетовская

"Началась война, и Нержин сперва попал в ездовые в обоз и, давясь от обиды, неуклюжий, гонялся за лошадьми по выгону, чтобы их обратить или вспрыгнуть им на спину, он не умел ездить верхом, не умел ладить упряжки, не умел брать сена на вилы, и даже гвоздь под его молотком непременно изгибался, как бы от хохота над неумелым мастером".

Время для Солженицына как бы остановилось. Запрягать лошадей, да ещё находясь в глубоком тылу... Это - когда пала Керчь. Когда идут "особенно ожесточённые бои на ростовском направлении". Его всегдашние жизнерадостность и оптимизм сменились апатией, безразличием ко всему... Ему хочется только окончания войны, чтобы вернуться к своим и к своим старым занятиям.

"Враг должен быть остановлен повсюду. Этого требует создавшееся обострённое положение",- прочла я в газете "Правда" 27 ноября.

И я у себя в Морозовске - в тревоге и напряжении. Школа закрыта в связи с приближением линии фронта. Я коротаю дни, занявшись самообразованием. История, география, немецкий язык, даже астрономия ночью выбегаю изучать звёздное небо. Вяжу. Делаю краткие записи в дневнике. Жду писем. И жду неведомого чуда...

Оно и в самом деле произошло - 29 ноября диктор Левитан громовым голосом на всю страну объявил, что отбит Ростов, наш Ростов!

В то время, когда в маленьком карманном атласе Сани зашагали красные флажки, у меня в дневнике замелькали восклицательные знаки:

Победа под Москвой! Идут к Орлу! Наступаем! Таруса! (Наша Таруса!) Наро-Фоминск! Новосиль! Керчь и Феодосия! Малоярославец!

А в положении Сани всё ещё никаких изменений.

"Сегодня чистил навоз и вспомнил, что я именинник, как нельзя кстати пришлось",- написал он в письме ко мне 25 декабря.

Положение обозника угнетает. В тяжёлые минуты мечтается об окончании войны. Но нет: "Нельзя стать большим русским писателем, живя в России 41-43 годов и не побывав на фронте".

Я жила ожиданием писем от мужа. Когда писем долго не было, перечитывала более ранние. И каждое утро я с надеждой ждала, не принесёт ли почтальон маленький треугольник.

23 марта, сидя после завтрака у окна, я читала "Молот". Улыбающийся красноармеец в шинели и шлеме подошёл к окну. Глазам своим не поверила! Как безумная бросилась на крыльцо. Мне казалось, что я упаду в обморок. Столько мыслей пронеслось мгновенно в голове: "Куда едет? Не на фронт ли? Скоро ли от меня уйдёт?" - Нет, он едет в командировку и заехал ко мне. Уедет только ночью. Какое счастье! Весь день - сплошной праздник! Подарила Сане фотографию с надписью:

"После полугодовой разлуки смело встречаю новую, даже более длинную не окончательную".

Ушёл в 3 часа ночи и больше не вернулся.

Горжусь своим мужем! Где это видано, чтоб бойца посылали в военную командировку? Его все принимают за штабного работника и он не спешит разуверять.

Эта командировка в штаб Сталинградского Военного округа решила судьбу моего мужа.

Его диплом произвёл магическое действие. Он тут же получил направление на артиллерийские курсы.

* * *

В феврале и марте на фронте царило относительное затишье.

Зато в нашей с мужем судьбе начались перемены. Саня распростился со своей "лошадиной ротой", а я вернулась в Ростов. Идя рядом с повозочкой, на которой мальчик катил мой чемодан, я не переставала улыбаться. Меня не пугали ни выбитые стёкла, ни разрушенные постройки, ни сгоревшие здания.

Через несколько дней я уже работала лаборанткой на кафедре физической химии РГУ.

Мы занимались важными вещами - изготовляли запалы. Сами делали пробирки из стеклянных трубок, калибровали их, заполняли содержимым, запаивали. А потому я имела полное право похвастаться мужу: "...работаю под лозунгом: "Смерть немецким оккупантам!". Поэтому можешь не зазнаваться и гордись своей женой!"

Ростов в то время был прифронтовым городом. Ведь немцы находились всего лишь в 60 км от нас. Таганрог был в их руках.

Каждый 4-й день весь химфак отправлялся на трассу - рыть противотанковые рвы. Трамваи в Ростове не ходили. Приходилось идти по городу пешком до Сельмаша (через всю Нахичевань), а потом - по степи. На ходьбу туда и обратно уходило часов 5, да часов 7 работали лопатами.

Мне, никогда не отличавшейся крепким здоровьем, сначала нелегко давалось то, что было общей долей и общим долгом всех, кто оказывался в прифронтовой полосе. После первой трассы я простудилась, после второй простуда перешла в страшный грипп.

Но скоро к работе на трассе привыкла. Втянулась. Особенно, когда весна вступила в свои права. Повсюду была молодая травка, начинающие зеленеть деревья. Здоровый, чистый воздух, на котором физическая работа казалась нетрудна!..

Тревожило другое - я не знала ничего о Сане.

И вот Таисия Захаровна,- Санина мама - такая же экспансивная, как я, прибегает 2 мая ко мне на работу. По её лицу вижу, что известие радостное. Таинственно улыбаясь, она открывает сумочку и протягивает мне... долгожданный треугольничек.

- Откуда? - не удержалась я.

- Из Костромы...

- Как он туда попал?

Боже мой, какое счастье! Саня - в училище, уже курсант. И пробудет там не каких-нибудь полтора-два месяца, а по крайней мере до 1 августа.

Все страхи разом кончились. Стало легко-легко на душе. И жизнь - такой ко мне доброй...

Не прошло и полумесяца с момента прибытия Сани в училище, как он уже утомился от необычной для него жизни.

Даже то, что у него для книг был специальный портфель, командир назвал "студенческой распущенностью" и велел, чтобы портфеля у него не было.

Зато особое внимание обращается на заправку постелей, на то, как уложено одеяло и подушка, как надета пилотка, как вычищена и вымыта кружка - тысячи обязательных мелочей надо выполнить за несчастный часик "свободного" времени, который удастся выкроить за день. Раза 3-4 в день приходится мыть и чистить сапоги. Чуть пятнышко - наряд.

Саня жаловался, что окружают его по сути дела мальчишки. Впечатления однообразные.

Что же касается жалоб мужа на недостачу свободного времени, то они вызывали у меня недоумение. Ведь это же военное училище, да ещё сроки пребывания в нём сильно сокращены войной. Надо перестроиться! Кончится война - вот и наступит время, когда каждый, в том числе и мой муж, займётся тем, чем хочет. А пока не мешало бы ему подальше запрятать свою страсть к самообразованию...

Странная всё-таки вещь - война. Саня уезжал на фронт, а живёт в глубоком тылу. Учится, собирается писать "Шестой курс" - о студентах на войне. А мы, оставшись дома, узнали войну раньше него. Фронт - вот он, рядом, немногим более полусотни километров до него. И мы всё больше и больше начинаем это чувствовать. По ночам просыпаемся от страшного грохота наших зениток, слышим завывание немецких самолетов, удары от падающих бомб...

Всё чаще бомбёжки. Уже не только ночью, но и днём...

В одну из таких бомбёжек было разрушено крыло физмата университета, где тогда помещались наши лаборатории. Всё, что осталось от них, были два ключика, которые беспомощно болтались на пальцах у нашей старшей лаборантки Веры. Не стало ни нашего великолепного актового зала, ни библиотеки, ни многих лабораторий, ни... наших документов, которые мы, спускаясь в бомбоубежище, легкомысленно оставили в ящиках наших столов.

Разрушен дом на Чеховском, где мы снимали с мужем комнату. Нет ни здания школы, в которой я училась, ни моего музыкального училища...

И всё же это было не самым страшным. Маленькая бумажка "Эвакуационный лист", которую мы держим в руках, означает, что наш город... будет сдан врагу...

Мы уезжали ночью. Поднялась жуткая гроза. Едва проехали железнодорожный мост, как гудки возвестили о прибытии немецких самолетов. Поезд остановился. Зенитки били прямо возле нас, а через некоторое время мы увидели столб дыма и огня над Ростовом, опять, в районе Будённовского. Под Кущёвкой стояли 11 часов. Мы слышали разрывы бомб. Немец несколько раз разрушал путь. В Крыловской мы увидели гигантскую воронку и искалеченные вагоны санитарного поезда.

Говорят, что бомба попала в Ростовский железнодорожный мост после того, как мы его миновали.

Чем дальше отъезжали мы от нашего обречённого города, тем меньше давала себя чувствовать война. Что с теми будет, кто остался?..

В Кисловодске удивительно тихо, так красив кисловодский парк, такой чудесный аромат по всему городу... Просто не верилось, что где-то были бомбы, снаряды, пожары...

В Кисловодске мы с мамой жили в семье маминой сестры Е. К. Владимировой, моей тёти Жени. Муж её был в армии. Старшая дочь Таня, моя ровесница, работала врачом в госпитале. Младшая, Надюша, училась в школе.

Мы с мамой постепенно оживаем. Всё, что было, кажется бредом больного воображения.

В курзале давала спектакли труппа Новочеркасского театра. Мы посмотрели "Даму с камелиями", поплакали над горестной судьбой Маргариты...

А среди ночи с 4 на 5 августа мы были разбужены Таней, прибежавшей из госпиталя с дежурства. Мы едва понимаем, что это она такое говорит нам.Железнодорожная связь с Минводами прервана. Мы - отрезаны. Утром госпиталь эвакуируется. Идут пешком. С ней вместе можем эвакуироваться все мы.