в позе парад принимающего Македонца
бог грузнотелый раздумчиво бороду чешет.
Гелла[2]
Голубое по бокам и сверху небо.
Голубое под ногами, снизу, море.
Быстроногий овен – солнечная небыль —
аккуратные копытца в шелк уронит.
Золотые завитки скрывают очерк
плавных маленьких ступней. Эфир недвижен,
и горит лицо, но ветер знать не хочет.
Тишины такой вовеки не увижу.
Потерялся златорунный малый плотик.
В этой сини все дороги равнозначны.
Точно так же поглядит супруга Лота.
– Не гляди! – Я не гляжу. Я не заплачу.
Эта синь обманывает разум!
Я не выдержу недвижимого бега.
А внизу? – Нельзя смотреть! Сорвешься!
######################################## – Разве
там, внизу, и правда море, а не небо?
Может, мы уже Колхиду пролетели,
виноградники под нами, кипарисы.
Если ж небо, что бояться в самом деле,
Ведь у неба нету верха или низа.
– Не гляди! – Я не гляжу… Там море, море!
Мы повисли в центре мира, посредине.
Как кружится голова. Понесся овен.
Голос рвется. Волны вздыбятся. Отхлынут.
«Внезапно кончилась зима…»
Внезапно кончилась зима
##########в моем лесу.
Знаю, не встречу в редких кустах
##########ни лисенят, ни лису.
Я – последний из племени,
но нас не учили плакать.
Свернусь под стволами белыми
острой мордой на черные лапы.
Листва прошлогодняя прелая
с землею – почти одно.
Там, где мы норы делали,
дикий пророс чеснок.
У голода свои правила:
пора идти на охоту.
Последняя мышь оставила
след на краю болота.
Затянет ржавая вода
##########пугливый след.
В лесу затерянном мне бродить
##########cколько осталось лет?
И, как в детстве лисица-мама
нам лизала продрогший бок,
шкуру тронет лучом усталым
солнце – рыженький лисий бог.
«Эти жалобы, без обращения письма…»
Эти жалобы, без обращения письма.
Подтвержденье – в чужом – своего.
Под стропилами ласточка пискнет.
Не беда, мой дружок, ничего.
Мы еще поживем, перемелем
эти жесткие зернышки дней.
Да всего-то прокралась неделя,
как куница по дреме ветвей.
Мы с тобой спали слишком спокойно,
пробуждаться теперь тяжело.
В перелетах далеких никто не покормит,
над водою натрудишь крыло.
Ты хотела вернуться туда, где медовый
запах клевера ветру знаком?
С каждым взмахом —
все дальше от дома.
А он был – этот дом?
«Воздух сгустился. Огонь осторожно…»
Воздух сгустился. Огонь осторожно вздохнул.
Что-то возникло едва уловимо, неясно.
Кто пошутил и пространство, как коврик, свернул
с нами внутри?
####################Дверь, участвуя в сговоре, лязгнет.
Наши слова – они значат не больше, чем дробь
камешков горной дорогой по днищу повозки.
Так – для сравненья – живые ступени метро
сами тебя передвинут из плоскости в плоскость.
Можно до боли обняться – останется пласт
жесткого воздуха, ясного и ледяного.
В пламени – хвост саламандры. Огонь не погас.
Все, что привычкой разъедено, кажется ново.
«И тогда я вышла в этот дождь…»
И тогда я вышла в этот дождь,
чтобы принести на стеблях капли.
В изжелта-табачном вздохе спальни
были сожаление и злость.
Ворох лепестков нарушил ток
мягкого, тягучего, сенного.
Нервно передернулась дорога
к станции. А солнечный желток
все скрывался в дымке-скорлупе.
От земли дрожал черничный запах.
Влажные нарциссы, словно запань,
преграждали путь к твоей руке.
«Присела на край кровати…»
Присела на край кровати.
Безмятежно и просто.
Дождь виноват. Эти капли
на смуглой коже.
Лесной цветок в бутылке из-под бальзама.
Птицы молчат.
Паук зашивает угол.
Светает.
Дремлет черная кошка на крыше сарая.
Лужица ожиданья.
Ветер стихает.
«И снова будут шорохи дождя…»
И снова будут шорохи дождя
и силуэт в заплаканном окне,
и женщина другая, уходя,
вдруг обернется – память обо мне.
Помедлит на пороге: с кем, когда
уже случалось? Камушком с горы…
Как будто в незнакомых городах
идешь через знакомые дворы.
«Честное слово, там что-то еще происходит!..»
Честное слово, там что-то еще происходит!
Но, кроме солнца, заведомо неразличимо.
Нет перемены важней перемены погоды:
что мне обуть, если вдруг сапоги не починят?
Люди весной примитивней разбуженных почек:
тянутся книзу глазами, а небо-то – сверху!
В графике лиц узнаваем навязчивый почерк
Города – мастера сжатых домами проспектов.
Но под асфальтом чухонское дрогнет болото,
свеже-зеленою шкурой пустырь прорастает.
Что купола… Воробьиного хватит полета,
Чтобы увидеть – жизнь наступает!
Конец ознакомительного фрагмента.
Примечания
1
Проте́й – в древнегреческой мифологии сын Посейдона, божество, обладающее даром провидения и постоянно меняющее внешний облик. Узнать истинный лик Протея можно, лишь крикнув его правильное имя.
2
В греческой мифологии дети беотийского царя Гелла и Фрикс, спасаясь от мачехи, бежали на летающем золотом баране, присланном их матерью Нефелой, том самом баране, чье золотое руно позже добыл Ясон. Гелла посмотрела вниз и упала в море, это место назвали Геллеспонтом, морем Геллы (Дарданеллы). А Фрикс благополучно добрался до Колхиды.