Читать интересную книгу Отголоски прошлого (СИ) - Ришард Дариуш

— Полно тебе… Да я таких сумм в жизни в глаза не видела и не уверена, что они существуют в природе.

— Не веришь… А зря. Не все, чего не видели твои прекрасные молодые глаза, отсутствует на свете. А своему отцу ты бы поверила?

— К чему этот вопрос? Ты прекрасно знаешь, что мой отец давно мертв, и это уже ничего не изменит.

— Да, Рыжая Борода мертв…хорошие люди часто уходят раньше других… Но наследие, которое он после себя оставил, продолжает существовать. Разве ты не хочешь, как его полноправная наследница, приложить руку к делам своего отца?

Глава 2. Сказ о Рыжей Бороде

Об отце Шивиллы не было известно толком ничего… Вернее, если принять за истину довольно реалистичные слухи о том, что ее папашей был знаменитый пират по прозвищу Рыжая Борода, то о нем как раз еще при жизни ходило множество баек и легенд, одна краше другой, и не знаешь, какой из них верить. Только вот о дочери в них речи не шло. И даже в годы своей личной непродолжительной пиратской карьеры рыжеволосая капитанша не смогла не то что превзойти, даже достичь высот прославленного родителя. Подробности семейной тайны были покрыты мраком, в них были посвящены только знавшие девицу Гайде с младых ногтей. А сама капитанша о своем детстве и юности распространяться не любила, не делая исключения ни для кого… Единственное, в чем можно было увериться, так это в нерушимом уважении дочери к отцу и ко всему, что он считал делом своей жизни. В повседневности это отражалось в отношении к «Золотой Сколопендре» — единственной вещи, которую знаменитый пират, пожалуй, сам любил больше, чем свою семью.

Так что, как только был упомянут ее батюшка, Шивилла напряглась, мигом навострила уши и отбросила все шутки в сторону.

— Хельмут, — с пугающе-строгим лицом произнесла она ледяным тоном, — мало кто знал моего отца так хорошо, как ты… — тут девушка чуток преуменьшила. Сама она, возможно, даже немного ревновала к старому пирату, которому было известно намного больше секретов, чем кому бы то ни было. — Но уж скоро восемь лет минует с момента его кончины. Я хорошо помню этот день, когда он лежал, сжигаемый многодневной лихорадкой… Как он, чувствуя приближение конца, передал мне свое завещание, запечатанное в старой пузатой бутылке, а потом послал за последним глотком рома для себя… А когда я вернулась… — девушка на секунду замолчала и крепко зажмурилась, отгоняя от себя видение прошлого, и всем присутствующим стало немножко не по себе, — он уже не дышал.

Все-таки, сколько раз они все ни сталкивались уже на своем веку со смертью в разных ее проявлениях, видеть ее на поле битвы, во время казни или на погрязших в скверне улицах, где она тебя вовсе и не касается, — это одно. А наблюдать за тем, как на одре постепенно угасает некогда великий, а теперь немощный человек, уважаемый капитан, верный друг…заботливый отец — это несколько другое.

— В тот день он отдал мне свои последние распоряжения, — продолжила Гайде, — вручил в мои руки «Сколопендру», к управлению которой меня готовили давно, и весь свой, скудный на тот момент, капитал. Но больше ничего не было, Хельмут. Ни-че-го, — окончив свой монолог, девушка выжидающе уставилась на пирата.

— Э, девочка моя, твой отец был не так-то прост. Не был бы он Рыжей Бородой, если бы выложил перед тобой сразу все карты, к чему ты тогда еще не была готова… — тряхнул головой Хельмут и резко вспомнил: — Так кто-нибудь в этом доме нальет мне, наконец? Мы сегодня, как-никак, никого не хороним, и причин киснуть у нас нет. Так давайте, что ли, выпьем за здоровье?

Отвлекшись от печальных воспоминаний и настроившись на более бодрый лад, все дружно наполнили большие глиняные кружки пенным элем, тут же плеснувшим через края и испоганившим докторскую скатерть.

— Итак, — тоном конферансье продолжил пират, утерев бороду рукавом и хитро прищурившись, — рассказывал ли тебе папаша, милая моя Шейла, о том, как ему самому досталась «Золотая Сколопендра»?

— Конечно. Он захватил ее в честном бою, а потом переименовал и довел до ума… — ответила она не так уверенно, как хотелось бы. — Разве не так?

— А вот и нет! — радостно воскликнул Хельмут, даже слегка подпрыгнув на стуле, отчего тот обреченно скрипнул. Еще пара таких эмоциональных проявлений, и мебель не выдержит дородного мужчину. — Конечно, любому отцу хотелось бы выглядеть сильнее, хитрее и отважней в глазах своего дитяти, вот старина и придумал эту невинную историю… Но на самом деле у него была своя тайна, о которой знали только мы вдвоем, да красотка «Сколопендра». Но она-то вряд ли сболтнула бы тебе свою историю…

— Пффф… — Шивилла неожиданно беззаботно махнула рукой и сдула тонкую шапочку пены со своего пива. — Поменьше пафоса, дядя, мы не в театре. И не подмигивай так, словно пытаешься закадрить трактирную девку. Если весь твой «страшный секрет» заключается в том, что «Сколопендра» досталась отцу каким-то грязным путем, то не думай, что меня может это смутить. Что он, убил за нее кого-то ножом в спину, предал, поднял бунт на корабле?.. Нет, Хельмут, от того, что я это узнаю, мое отношение к нему уже не изменится. От этого он ни на секунду не перестанет быть тем самым Рыжей Бородой. А такое старье ворошить, того, дурной тон.

— Какая ты ехидная, капитан Гайде… Хочешь сказать, что я уже не пользуюсь успехом у трактирных девиц?

— Нет, нет, только не обижайся, кэп… Еще как пользуешься, и не только у них. Но что ты там рассказывал о моем отце?

— Ах да, я как раз собирался раскрыть тебе тайну того, как к нам в руки само пришло такое великолепное судно… Это непростая история, в которой до сих пор, спустя столько лет, остается много необъяснимого. И даже сейчас я, вспоминая об этом, диву даюсь, как моему другу достало ума сыграть в эту игру…

На дворе тем временем смеркалось. Ночь украдкой просачивалась в открытое окно, развевая тонкие занавески, постепенно наполняя комнату загадочным полумраком. Фитилек единственной стоявшей на столе лампадки сгорел больше, чем наполовину, и теперь вспыхивал и мигал, утопая в чашечке с маслом, отбрасывая на предметы причудливые блики. В таком освещении лицо капитана Пратта, который и так изо всех сил нагонял на себя важности, приняло особо торжественное выражение. Ненадолго повисшее молчание нарушил скорбный вскрик какой-то ночной птицы.

— Я сейчас лампу принесу, — Лауритц хлопнул в ладоши, разгоняя тишину, — раз уж мы собираемся сидеть ночью…

— Дело говоришь! И рому тогда захвати по дороге парочку бутылок, — окликнул его вдогонку пират, — а то ночь длинная, — и приступил к своему повествованию. — Случилось это без малого тридцать лет назад. Тогда некоторых здесь присутствующих еще и на свете не было, а мы с твоим отцом, Шивилла, были моложе, чем ты сейчас, а о капитанстве только мечтать могли. Батя твой был гол, как сокол, и свободен, как ветер, а я — как он. Тогда его еще даже Рыжей Бородой не величали, потому как борода у него была — не борода, а так, баловство… Навроде как у твоего дружка, — он с усмешкой кивнул в сторону вернувшегося врача, который принес все, что от него требовалось, а теперь подошел к открытому окну. — Эй, док, ты что это, знаки кому подаешь? — насторожился Пратт.

— Да ни в коем разе. Я просто окно закрыть…

— А, вот это правильно. Не хотелось бы, чтобы меня прихватил радикулит или искусало комарье… Так, о чем это я? Ах да! Не было тогда еще никакого «Рыжей Бороды», а все звали его запросто, как мама с папой нарекли — Шимус Гайде…

Закрыв окно и задвинув шторы, Лауритц зажег лампу поярче, что мигом развеяло всю мрачность и трагичность, вытесняя ее атмосферой уютных дружеских посиделок. А сам он тихонько присел рядом с Шивиллой, подпер подбородок кулаком и развесил уши, пристально внимая истории бывалого пирата. А оказалась она действительно интересной и захватывающей, почти сказочной, и судовой врач пожалел потом о том, что не записал ее со слов рассказчика куда-нибудь, пока была возможность.

Произошло это знаменательное событие, как и сказал капитан Пратт, без малого тридцать лет назад. Как ни удивительно, на острове Трилистника, с которого в те времена «все старые порядочные люди уже смылись, а новые еще не понаехали». Тогда они были вдвоем против целого света — два молодых моряка, отчаянные сорвиголовы, пираты, просто безбашенные парни, у которых ветер гуляет что в карманах, что в голове. Затейница-судьба закинула их в одно из самых шумных злачных мест, в игорный дом, где играли во все известные азартные игры, а кому было мало существующих, те на ходу придумывали новые. Там на кон можно было поставить что угодно, начиная от бутылки самогона и заканчивая прекрасной барышней. Проигравшие там с горя спивались дешевым пойлом, а счастливчики на радостях заказывали себе самый дорогой алкоголь и, опьяненные мимолетной удачей, даже не замечали, что все кружки наполняют из одной и той же бочки. Именно туда Шимус и Хельмут пришли затем, чтобы поставить на кон все то немногое, что имели, но удача в тот день отвернулась от молодых людей, и они, рискнув всем, всего и лишились в одночасье. Гайде, бывший более пылким и азартным юношей, чем его приятель, остался даже без сапог и, разгоряченный немалым количеством выпитого, готов был обрушить свой гнев на кого угодно. Он бранился трехпалубным матом и клял на чем свет стоит и игорный дом, и остров со всеми его жителями. Удивительно, как только от такого сквернословия небеса не разверзлись над ним и не поразили его «громом и молнией», которые он тоже не забыл несколько раз упомянуть. Но в тот момент, когда молодой пират был уже готов натворить непоправимого, на горизонте нарисовался человек, решивший всю его дальнейшую судьбу…