подветренную сторону каждого камешка, на котором осело хотя бы несколько квадратных сантиметров песку. Время от времени он одобрительно ворчал — он видел что-то, что мы при всем желании были не в состоянии увидеть. Мы прошли 20 метров и опять вышли на песок — и ага! — вот он, след, и теперь он так отчетлив, что даже мы могли его разглядеть. Потом вдруг направление следа изменилось и расстояние между отпечатками ног увеличилось.
— Испугалась чего-то, может быть, нас — и быстро убежала вон туда, в кусты. Посмотрим, пойдет ли след дальше.
Это казалось нам совсем безнадежным, потому что вокруг куста был лабиринт следов, в том числе и зельмумий.
— Тут бегали еще три такие же ящерицы, — констатировал наш следопыт, — но две из них значительно меньше. Третья хоть и большая, но ее уже здесь нет, это старый след, по крайней мере вчерашний. Та ящерица, которую мы ищем, отсюда не выбегала — прячется где-нибудь в зарослях.
Вскоре после этого мы нашли ее в небольшом углублении между камнями. Это был прекрасный взрослый самец, жаль только, что на задней правой лапе не было у него двух пальцев.
Таким же образом выследили мы двух агам и одного шипохвоста. Нам стало казаться, что мы уже поняли, как это делается, и мы отправились по следам хамелеона, которые Петр обнаружил между травинками. Луи из вежливости минуту наблюдал за нашими действиями, но затем не выдержал и заявил, что таким образом мы можем найти в лучшем случае лишь скорлупу яичка, из которого этот хамелеон когда-то вылупился: если же мы хотим поймать его, мы должны идти в прямо противоположном направлении. Он объяснил нам, как определяется направление движения хамелеона, но сложность объяснения превосходила наши коммуникационные возможности. До сих. пор вид следов хамелеона вызывает у меня растерянность: лапы его имеют форму клещей для обхвата ветвей и не слишком приспособлены для передвижения по грунту. Пальцы направлены в стороны, точно перпендикулярно к направлению движения; хамелеон передвигается медленно и ноги ставит на поверхность вертикально сверху, так что след не бывает размазан в направлении движения, а поэтому определить по нему, куда он движется, очень трудно. Только в тех местах, где хамелеон поймал добычу, можно легко определить его положение; хвост вдавливается в песок, а отпечатки ног становятся глубже.
Нам не пришлось долго искать хамелеона. Он прошел только 40 метров от одного куста к другому и сидел там на веточке, крепко обхватив ее пальчиками своих клещевидных лап. Хамелеоны проводят большую часть жизни, сидя неподвижно в засаде, подстерегая добычу среди ветвей или медленно передвигаясь осторожными, неслышными «шагами». При опасности они могут полагаться только на свою способность сливаться по цвету с местностью — быстро убежать они не могут. «Нашему» цветовая маскировка не помогла; когда мы его схватили, он попытался испугать нас, внезапно изменив окраску на кричаще-яркую, и на теле его появилось «звездное небо» (белые точки на темном фоне) и лучеобразные полосы вокруг глаз; он выгнул по-кошачьему хребет, угрожающе открыл свою огромную пасть и зашипел. Он дал понять, что готов укусить, однако от предложенного ему пальца отвернулся и отказался «попробовать» человека, хотя его челюсти сжались бы наверняка не хуже, чем у любой другой ящерицы такого размера.
Мы были уже готовы идти дальше, но Луи все рассматривал песок вокруг куста. Сначала мы там ничего не увидели; только после того, как он нам показал, мы обнаружили очень слабый след, так сказать, негативный— он был не вдавлен в песок, а как бы выпуклый. След то исчезал, то снова появлялся. Наш следопыт некоторое время внимательно изучал его и вдруг в одном месте погрузил руку в песок, набрал полную пригоршню и бросил ее на твердый грунт. В облаке падающих песчинок мы заметили какой-то предмет; он упал на землю, завертелся и исчез. Но в тонком слое упавшего песка спрятаться было трудно, и мы легко нашли его. Это был очень интересный небольшой сцинк — африканский клиновидный халцид (Chalcides sepioides), похожий на нашего редко встречающегося гологлаза венгерского Ablepharus kitaibelii fitzingeri. Как и гологлаз, он передвигается подобно кроту, прижимая лапки к тельцу, чтобы они не мешали (выныривает из песка он довольно редко). Когда он приближается к поверхности, на песке появляется слегка выпуклый след, исчезающий, когда ящерица (халцид) в погоне за мелкими личинками или иными лакомствами погружается на большую глубину.
Проблема определения направления движения, хоть и не столь сложная, как в случае с хамелеоном, возникла снова, когда мы нашли в песке «синусоиду» — тонкую волнистую линию, оставленную, без сомнения, какой-то мелкой тонкой ужеподобной змеей. Луи заверил нас, что след свежий и «преступник» должен быть недалеко; мы с нетерпением отправились по следу. В ста метрах от этого места след кончился в небольшом углублении, которое мы сразу же окружили. И тут же увидели желто-коричневую с еле заметными пятнышками и огромными глазами змейку совершенно нам незнакомого вида. Прежде чем мы успели протянуть к ней руку, змейка, видно, оценила ситуацию и поняла, что спрятаться ей негде и что критическое положение требует решительных действий. Она приняла как можно более грозный вид: раздулась так, что стала казаться вдвое больше и толще, подняла вверх на треть длины свое тело и головку и расплющила шею. Все это должно было убедить нас в том, что мы имеем дело с вызывающей ужас египетской коброй, распространенной в Северной Африке. Несколько резких движений, имитирующих нападение и смертоносный укус, должны были еще больше напугать нас.
Как я уже упомянул, мы не знали, что это за змея, но точно знали, что не кобра, которая хотя и ведет себя подобным образом, но выглядит все же несколько иначе. Поэтому мы вытащили эту «разбуженную смерть» из убежища и постарались убедить ее в том, что ничего плохого ей не сделаем. Мы с Петром тут же договорились, что будем называть ее «лжекобра». Змейка быстро успокоилась и даже не пыталась кого-либо укусить. Она была очень довольна тем, что наша встреча закончилась благополучно, и наотрез отказалась снова изображать кобру, когда я приготовил фотоаппарат — хотя теперь уже я старался выглядеть вдвое толще и втрое больше, не говоря уже о симулировании самых скверных черт характера. Но напрасно я перед ней гримасничал на все лады. Единственным эффектом от моих стараний было бурное веселье Луи, который наблюдал за всем этим.
Я пришел в отчаяние от того, что упустил исключительную возможность сделать ценный снимок. Сделать технически совершенную фотографию животного обычно не