Похоже на мадам Бовари с ее туфлями. Когда Эмма Бовари хотела убежать от тусклой обыденной жизни, она надевала туфли-лодочки гранатового цвета: эти туфли давали пищу фантазии и помогали забыть житейские хлопоты и унестись в мир роскошных бальных залов и джентльменов с серебряными портсигарами. Ее обувь — это мое нижнее белье, подумала Эми. Сама идея показалась ей смешной, но это была чистая правда.
Разве она не соблазнила Люка Хардинга благодаря поднимающему грудь бюстгальтеру? Она знала наверняка, что, надев что-нибудь прелестное и шелковое, она и вела себя сексуальнее, и была более склонна покачать бедрами ради встречных незнакомцев.
Для некоторых женщин весь фокус в обуви: в копеечных спортивных тапочках они способны кормить кошку и воспитывать семерых детей, но одари их парой вызывающе красных туфель на шпильках от Маноло Бланик, и они перевоплощаются в похотливых распутных бабенок, не знающих, с какого конца взяться за овощечистку.
Но Эми не нужно было долго подталкивать, подстрекать или воодушевлять — она с легкостью уносилась в страну чудес, без раздумий следовала за своей фантазией. Артистически скопившаяся на ее книжных полках пыль свидетельствовала не о том, что она не читала. Скорее о том, какими, по ее мнению, должны были быть книги: потертыми, старыми и говорящими сами за себя. Старомодно и излишне сентиментально, скажут некоторые. Травинка между страниц «Зимней сказки» навевала ей мысли о том лете, которое она провела, готовясь к университету, валяясь в траве и пытаясь вызубрить монологи. Автобусный билет в «Преступлении и наказании» напоминал об изнурительном и кропотливом труде в издательском доме в Южном Кенсингтоне. А что у нас здесь? Она вытащила экземпляр в высшей степени эротичной книги Анаис Нин под названием «Дельта Венеры» и улыбнулась при виде помятых уголков страниц. Прошлым летом, во время особенно жаркого романа с фотографом, она читала эту книгу в ванной, за завтраком, на унитазе, и несколько раз прочла ее от корки до корки.
Написанное слово, фотографический образ — и то, и другое доставляло Эми неизмеримо большее удовольствие, чем реальность. В них была какая-то непостижимая красота, возвышенное очарование, заставляющее ее охать и вздыхать с чувством едва ли не большего удовлетворения, чем может принести самым мастерским образом доставленный оргазм. Она с огромнейшей радостью превратила бы свою жизнь в нескончаемую сцену поцелуя на кукурузном поле из «Комнаты с видом», испытала бы всю страсть Элизабет Беннетт, с которой та смотрела на мистера Дарси, и погибла из-за потерянной любви, как Анна Каренина…
4
Люсинда водила Эми по всему Найтсбриджу[2] с уверенностью избранного, которого в бутиках на Слоун-Стрит встречают с благоговением. В этой части города даже существовала особая порода женщин, которые не способны были дышать воздухом вне зоны данного почтового адреса. Посели ее куда-нибудь на окраину, и она потянется за ингалятором, хрипя и задыхаясь в попытке вернуть утраченное самоуважение. Закутанная в одеяние из верблюжьей шерсти с прожилками черной кожи от французского дома моды «Гермес», словно какая-нибудь пегая лошадь, она идет балетной походкой по Уолтон-Стрит, а потом останавливает такси. Никто никогда не замечал, чтобы она разговаривала или ела.
Целью их миссии был поиск шарфов. Ёжась от холода на пронизывающем ветру раннего утра, они целеустремленно сворачивали с залитых солнцем тротуаров в обитые шелком казематы роскоши. Шанель, Фахри, Хэмнет…
Было любопытно снова оказаться в этих вселяющих трепет магазинах в подходящей компании. В ту пору, когда Эми работала в издательстве, они с еще одной стажеркой частенько лишали себя обеда, предпочитая ему прогулку по Южному Кенсингтону. Они даже разработали формулу, которая помогала им вызвать серьезное к себе отношение со стороны консультантов в магазинах. Перед тем, как войти, сделай мрачное выражение лица, похожее на застывшую маску, и ни в коем случае не улыбайся. Притворяйся безразличной ко всему и выражай восторг, отторжение и другие эмоции исключительно при помощи ресниц. Так, взмах ресниц означал восхищение, стремительно опущенные ресницы — отвращение, а умоляющий трепет — «Я это примерю» (боюсь, здесь без всяких волшебных слов). Следуя этой модели, они вышагивали между рядами с одеждой, стоически подавляя бурный восторг при виде поражающих воображение нарядов. Но стоило им снова оказаться на улице, как они корчились от смеха и разражались фразами типа «мне просто необходима эта вещь», за которыми неизменно следовало «мне нужно разбогатеть», многократно повторяемое с такой искренностью и отчаянием, что Эми начинала верить, что если она зажмурит глаза достаточно крепко, это желание непременно осуществится. Тем не менее, богатые бойфренды и фальшивые чековые книжки казались более реальными вариантами.
Но вернемся к шарфам: мягкий бархат и кружево, шифон богатого шоколадного оттенка, фиолетовый шелк и плотный атлас… Эми трогала каждый по очереди, некоторые перекидывая через плечо, а одним прикрыв нижнюю часть лица так, что становилась похожа на турчанку-искусительницу, и просто вдыхала ароматы тканей и восхищалась богатством выбора. Она не могла решить, которому отдать предпочтение, но Люсинда уже знала, что именно ей нужно.
— Пятнадцать вот этих и семь тех, — проинструктировала она стройную блондинку в брючном костюме из ткани в тонкую полоску, которая все это время бесцельно курсировала между различными objets d'art[3], представленными в магазине. Блондинка завернула трофеи в тонкую оберточную бумагу и положила свертки в бумажный пакет внушительных размеров.
Чтобы отметить удачную покупку шарфов, Люсинда повела Эми на ленч в ресторан «Дафниз», следуя доктрине, которая гласила: казенному счету в зубы не смотрят. Пара расположилась за столиком в зимнем саду. Ледяное солнце проливалось сквозь оконные стекла, а периодически доносившийся запах базилика или свежеиспеченного хлеба разжигал аппетит.
Люсинда была бледным, воздушным и прекрасным созданием. Она без особых усилий достигла высокого положения в мире моды частично благодаря тому, что ее все обожали, а частично — тому, что могла подобрать шляпу от Филипа Триси к костюму от Ива Сен-Лорана в такой неожиданной и экстравагантной комбинации, за которую многие женщины просто бы костьми легли.
Эми замечала, что Люсинда, мнение которой пользовалось авторитетом в сфере гламура, очень быстро становилась ее лучшей подругой. Эми была остроумна, обаятельна и слегка неповоротлива, а ведь так приятно, когда рядом с тобой кто-то естественный, словно порыв свежего ветра в душном мире моды! Умная и уравновешенная Люсинда стала ей идеальной наставницей. Самое главное: они смогли по достоинству оценить друг друга.