Читать интересную книгу Несерьезная книга об опухоли - Кирилл Волков

Ну, и все такое…

Но освоить буддизм в действии у меня не получалось. Тезис «измени свое виденье и изменится весь мир» – страшно важный. Я его понимал, но не мог прочувствовать. Я не умел медитировать. Я сидел часами в позе полулотоса, полностью расслабленный, очищал сознание, но не умел владеть энергией, пользоваться правильно чакрами. И главное – у меня не было покоя. Я был смятен. А какой буддист в смятении?

Я бежал от себя, от реальности, от людей. Тяжело вспоминать. Видимо, человеческая память так устроена, что самые тяжелые моменты немного ретушируются, что ли. Вру. Я все помню. Но не хочу вспоминать. Не хочу писать об этом. И вот однажды мы гуляли по лесу и встретили Альбину Акритас с мужем, они жили по соседству с домом моей бывшей (ну как по соседству? Километрах в пяти). Их семьи дружили. Альбина Георгиевна – изумительный художник (погуглите ее картины, не пожалеете!), может быть, самый лучший из современных, мне известных по крайне мере. Но дело не в этом. Она еще прекрасный человек. Она и ее муж. Они, конечно, знали о моей беде. И рассказали мне, как правильно медитировать, как что представлять, дали мне великую книжку Луизы Хей. И вера, очень постепенно, зажглась во мне. Я по инерции еще боялся, не спал ночью, но что-то изменилось.

ЧИТАЙТЕ КНИГУ ЛУИЗЫ ХЕЙ. ОНА ПРЕКРАСНА И главное – Акритас с мужем вселили надежду, сказали, что надо бороться, что это вовсе не приговор, что все зависит от нас самих… И я начал бороться…

Комментарии мамы

Когда Кирилл заболел, я все дни проводила в клинике Бурденко. В основном сидела в очередях к врачу, иногда по 5–6 часов. И смотрела на лица людей, на их потухшие мертвые глаза. Они уже мысленно похоронили себя или своих близких. Когда в коридоре появлялся Врач, возвращающийся после операции, очередь облегченно вздыхала: «Вот он, наш спаситель!» Многие произносили вслух. Эти люди доверяли только врачам и ничуть не верили в себя, в свои силы, в до конца не изученные, но безграничные возможности своего организма.

Мы с Кириллом почти сразу договорились: половину делают врачи, половину – мы сами. О том, как работал Кирилл, он напишет сам. Я расскажу о помощи родных в подобной ситуации.

Сначала было страшно, очень страшно! Но я быстро поняла, что слезами и бессонными ночами сыну не поможешь. А помогать нужно. И сбором средств на лечение, и консультациями с зарубежными клиниками, и многим, многим другим. Кстати, это еще и помощь себе: когда человек занят делом, нет времени на истерики и грустные мысли. Да и слезы отнимают много сил, а силы, ой, как нужны!

Но главное – поддержать морально, и это самое трудное. Врачи с самого начала сказали мне о неблагоприятном прогнозе. Я знала правду и должна была скрыть ее от Кирилла. Практически невозможно! И тогда я поверила, что врачи не правы и болезнь излечима. Просто для этого нужно сделать все возможное и невозможное. Моя вера постепенно передавалась Кириллу. Я была одним из немногих людей, кто искренне верил: он будет жить! Кирилл часто просил положить руку ему на голову – и ему становилось спокойнее.

Очень важно, когда родные искренне верят в твое выздоровление, всегда рядом, всегда готовы помочь. Значит, ты не один – вы вместе. Маленькая, но очень мужественная Команда. Со временем мы с Кириллом стали как бы «два в одном»: вместе делали одно дело.

Вера в выздоровление не была постоянной. Бывало, она сменялась страхом и отчаяньем. И тогда на место веры приходила Любовь. К этому времени я уже знала: моя любовь может все, честно. Иногда и у Кирилла опускались руки. Но я, уже будучи сильнее, говорила ему, что все получится, что он просто устал от болезни, но скоро придет второе-третъе-десятое дыхание. Снова клала руку на его голову, пытаясь передать через нее все чувства, всю свою энергетику.

Кстати, заряд, энергетика мамы очень важны! Когда Кирилл лежал в Боткинской, я приезжала к нему с утра и сидела до вечера. Кирилл «болтал» по интернету с друзьями. Но как только я говорила, что поеду домой, у него тут же тускнели глаза и портилось настроение. На вопрос: «Что случилось?» – честно отвечал: «Ты уезжаешь!». Ему было важно мое присутствие. Просто мама рядом, и становилось легче и спокойнее.

Глава четвертая. Без названия

Я думал: «Мне хреново. Я не сплю. У меня растет опухоль». То есть с моим телом хреново. С моими нервами происходит катастрофа. Но ведь есть еще сознание, чувства, воображение, мироощущение – и в этом невероятная сила. Я слушал Норбекова «Опыт дурака, или Ключ к прозрению» – невероятно смешную, бешено ироничную и полезную книгу. Скачайте аудиоверсию, классное исполнение!

Норбеков пишет: главное не то, какую ты таблетку принимаешь, а то, с каким настроением ее пьешь. Если пьешь на автомате (как все мы) или с осознанием того, что ничто не поможет – эффект будет минимальным. Я выучил эту аудиокнигу наизусть. Он описывает, как дети исцелились от сахарного диабета, потому что принимали ванны и думали, что растворяют сахар, который находится в них. Они чувствовали, что сахар уходит, испаряется… Детская вера в чудо. Норбеков пишет, что надо стать ребенком – то есть тем наивным, несмышленым, глупым, но верящим в волшебство существом, которое живет предвкушением новогоднего подарка… Он говорит про важность улыбки: надо заставлять себя как можно чаще улыбаться, это автоматически меняет пропускаемость мембраны в клетке.

Луиза Хей считает, что наше подсознание запоминает все мысли. Назови себя инвалидом, даже в шутку, – оно впитает этот образ (поскольку мыслит только образами!), оно не понимает иронии. Поэтому крайне важно, как мы говорим, как мыслим. В нашей речи должно быть меньше отрицаний. Не говори: «Не могу», скажи: «Я сделаю это по-другому». Именно это и есть «образ мира, в слове явленный». После слов остаются послевкусия, шлейфы ощущений, осадок чувства… Тому же учит буддизм: наше эго пропитывает реальность. Эта реальность формируется нашим сознанием, наполняется нашими мыслями, словами, образами. То, как мы мыслим, как говорим, отражает нашу картину мира. Слова маячат, пульсируют, мерцают, гипнотизируют значениями. Мой психоаналитик Марина уверена, что фраза «Я болен» чудовищна! Правильно говорить: «Я недостаточно здоров» (хотя сама предпочитает другой термин: «У меня дефицит здоровья», избегая тем самым ненужной частицы «не»). Наши слова кодируют реальность, созидают ее. Они – ее водяные знаки. Мысль формирует мир. Так три разных учения – Луизы Хей, Норбекова и буддизма – слились для меня в единый постулат: «Важно не что есть на самом деле, а то, как мы себе это представляем». И что такое «на самом деле»? Как вы лодку назовете, так она и поплывет. Если вы назовете себя «инвалидом» или «больным», то таким и будете. Сколько я видел здоровых людей, которым нравится считать себя инвалидами; они приросли к этим ярлыкам, сами их навесили на себя (если кто-то назовет меня инвалидом, сразу дам в глаз, без разговоров). Им может быть 20 лет, 30, 40, но внутри они старики, они прогнили, завяли, они не живут, а существуют. Противоположный пример – моя бабушка: ей 78 лет, но она освоила интернет, переписывается со всеми, ходит на митинги, мотается к нам почти каждый день, гуляет со мной и т. д. Вот это пример молодости! Наш возраст, наше здоровье в том, как мы себя мыслим.

Ну и что дальше? Мысли хорошие, но как их приложить к реальности? Норбеков, улыбка, пропускаемость мембраны и все такое – очень важны, но я и улыбаюсь-то еле-еле. Не чувствую половину лица. И все-таки я стал пробовать изменить свои ощущения. Перестал заморачиваться со сном. Ну, не сплю – и ладно. Подумаешь! Подходя к утром к окну, я говорил: «What a wonderful world!» Я включал эту музыку в себе. Хотя мои руки тряслись от недосыпа, под глазами синяки. Мне становилось немного лучше. Я гулял на ватных ногах. Иногда играл со зверями. Как заставить свою внутреннюю реальность поменяться? Все понимаю, а поменять ее не могу… Потом я медитировал и начинал представлять, что плаваю. Мне становилось тепло, и все. Эффекта не было. Но я продолжал плавать в реальности своего воображения. Причем я постоянно сбивался – муха ли пролетит, мысль ли шальная по диагонали проплывет и перечеркнет всю картинку с бассейном и брызгами. Я начал представлять, как делаю упражнения, разминаюсь. Опять никакого эффекта. Нет, мне нужен был конкретный образ, за который я мог зацепиться, который мог прожить, прочувствовать. Я вспомнил свои занятия в тренажерном зале, как я сажусь на тренажер, поднимаю руки, хватаюсь за перекладину и тяну на себя груз. Тяну-тяну-тяну, чувствую ледяную сталь и потом с грохотом отпускаю. Или что я ложусь под штангу и отжимаю ее… Еще немножко… еще чуть-чуть… «Фууу», – выдыхал я. Когда представлял это, становилось жарко. Меня даже пробирал пот, я поднимал груз дыханием. Мои вены наливались, я представлял, что поднимаю адские грузы (что, конечно, неправильно: надо было беречь сердце, ослабленное бессонницей). Для того чтобы у меня получилась та термоядерная концентрация жара, который – я чувствовал – ползет по позвоночнику к моему мозгу, нужна была абсолютная изоляция, я уходил, включал музыку в наушниках – альбом «Ram» Пола Маккартни (другая музыка не шла, нужен драйв) – и тягал воображаемые веса. Почти с криком, на грани надрыва, прерывая дыхание… Кровоток менялся, голова наполнялась электричеством, я превращался в плавильню, в топку, по моему позвоночнику будто бы текла лава. И – о чудо – я стал лучше говорить! Я мог сказать даже: «Карл у Клары украл кораллы…»