Но ее целеустремленность никоим образом не проявлялась в учебе. Хуже студента у меня еще не было. Прогульщица какой свет и тьма не видывали, даже факультатив Бертингера прогуливает, в который я запихнул ее как раз-таки из-за прогулов.
Не прогуливала она только мои занятия. Похвально, конечно, но я знал, что она приходит не из-за знаний, а исключительно из-за меня.
Сверлит взглядом в течение всей лекции, не давая сосредоточиться, вздыхает еле слышно, отчего меня передергивает, а воображение начинает рисовать пошлые картинки, как она издает те же звуки, но в разы громче, находясь не за партой, а подо мной.
Маленькая невыносимая искусительница.
Своим чрезмерным вниманием она загнала меня в угол, из которого я начал замечать только ее.
И большие глаза — один яркий фиолетовый, как ее магия, а второй черный, утративший свой цвет вследствие травмы. Два шрама рассекали левую часть лица, проходя от брови, через глаз и небрежно заканчиваясь у скулы. Я видел только ее хрупкую, но тем не менее сильную фигурку в этой обтягивающей все прелести темной форме, которую нестерпимо хотелось сорвать к Хаосу. Длинные черные волосы, волнами струящиеся вдоль спины, — она никогда не собирала их в прическу. Я еще не замечал. Может, поэтому так желал намотать их на кулак?..
Тьма, упаси меня от того, о чем я буду жалеть. Я не должен пренебрегать правилами. Не должен забывать о своих обязанностях. Не должен желать эту девчонку, как целебный эликсир после битвы с умертвиями на кладбище…
Я честно и мужественно боролся со своими хотелками. Все четыре месяца. И было бы гораздо легче, если бы она оставила меня в покое, переключила свое внимание с меня на что-то другое. Или даже на кого-то другого.
Но нет. Она продолжала ходить за мной тенью, преследовать и в жизни, и в мыслях. Продолжала испытывать мое терпение. Прицепилась мертвой хваткой, как кровосос.
Такой интерес выглядел несколько безумным, ненормальным, ведь я не раз намекал ей, что между нами ничего не может быть в силу установленных правил.
Но на что я надеялся? Бунтарке чхать на правила.
И клянусь своими должностью и титулом: такими темпами скоро и мне станет на все чхать, и я претворю все сны с ней в реальность.
«Таким серьезным и задумчивым ты мне нравишься больше, — ворвался в голову ее мягкий издевательский голосок. — Но о чем ты думаешь, сверля взглядом мою попку?»
Боги, она сведет меня с ума.
Впрочем, мой взгляд и правда сверлил ее пушистый задок, но это вышло совершенно случайно.
Унимая жар в груди, выдал мысленный ответ:
«О том, что вас следует выпороть розгами. Быть может, жестокость — язык, который вы понимаете?»
Ее носик вдруг задергался, выдавая испуг. Ушки вытянулись.
«Дурак», — сказала всего лишь и положила голову на лапки.
Обиделась? В самом деле?
Обычно трудно было добиться от нее такой реакции. Так остро она еще точно не реагировала.
«Я пошутил, — произнес мягче и все же отважился погладить ее по голове. — Я не приемлю жестокое обращение, и в академии такие меры наказания недопустимы».
«Поэтому это место мне нравится чуточку больше, чем Дерил-де-Лой».
Я понял ее мысль сразу же, но предпочел промолчать.
Уж не знаю, как и чем наказывали ее дома, но тема с розгами и прочими не увеселительными инструментами для порки отныне под запретом.
Она молча дулась, а я больше не мог переключить внимание на проверку домашнего задания. Смотрел на нее. На то, как ее небольшое тельце аккуратно вздымается и опускается. Проклятье. Даже будучи кроликом она не дает мне сосредоточиться на моих же занятиях.
Медленно почесал ее между ушками и скользнул ниже, вдоль спинки, поглаживая нежно и почти невесомо. Не осталось незамеченным, как она на миг задержала дыхание.
«Я ведь сейчас голая, да? — пришла она к неожиданному выводу, и мои пальцы замерли у ее холки. — Можно сказать, ты меня лапаешь?»
«Что? — обомлев от такого выпада, я резко отдернул руку. — Ты в шубке. Не голая».
«Ага, а мою форму ты сжег. Так что я голая. Не отрицай, извращуга».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Маленькая нахалка.
Впрочем, она тоже не посмела бы отрицать, что ей нравятся мои прикосновения. Наверное, из-за чар она не просила прекратить, но все жене просила, и это спускало мой азарт с поводка.
На губы само собой наползла улыбка, и я прикрыл рот кулаком в попытке скрыть ее.
«Тогда тебе стоит побеспокоиться об одной вещи. — Поймав ее заинтересованный взгляд, я добавил: — После превращения ты действительно будешь абсолютно голой. И перед Хаосом клянусь: чары могут растаять в любой момент».
6. Маленький кусь. Диана
Не видела еще ничего и никого сексуальнее ректора в облегающей черной рубахе с закатанными рукавами, полностью увлеченного своей дисциплиной.
Я проторчала с ним в кабинете до самого вечера под насмешливыми и удивленными взглядами адептов. Наслушалась разного материала на занятиях первокурсников и лекциях третьего и четвертого курсов. Но вся информация мгновенно вылетала из головы. В основном я, как большинство студенток, пялилась на сильные руки магистра. Мышцы напрягались, когда он усердно выводил закорючки на доске. Хмурился, внимательно выслушивая вопросы адептов, и эту складочку между бровями жутко хотелось разгладить.
Реальная мечта, а не мужчина. Но я уже выросла из того возраста, когда он мне по-настоящему нравился и я желала стать его женой. Теперь он был нужен мне для иной цели.
Остальное время, не посвященное наблюдению за секси-шмекси ректором, я проспала. За исключением тех минут, когда студенточки облепляли стол Бекфорда, чтобы рассмотреть милашку-кролика. Кое-кто даже принес лакомства и угостил меня. Но парня, который тыкал в меня своей морковкой, ректор в гневе отогнал.
В очередной раз разлепив веки, потянулась и сладко зевнула. Ректора в кабинете не было, как и студентов. Осталась одна-одинешенька, а он, поди, ужинать пошел. Мерзавец.
Без толпы адептов в классе стало холодно. За окном уже было темно, в стекло ударяли большие снежные хлопья.
Глянула на напольные часы. Десять часов вечера. А я все в кроличьем обличье.
Зараза. Когда ж я стану собой?
Взгляд вдруг зацепился за щель между стеной и книжным шкафом, и я шустро спрыгнула на пол. Любопытненько. Тайный проход, значит? И куда ведет?
Будь я хоть немного похожей на свою соседку по комнате — прилежную Агнесс Тилл, которая и одно слово обидчикам боялась сказать, — осталась бы сидеть на месте и спокойно дожидалась бы ректора. Но я не была похожа на Агнесс. И меня ни один из профессоров ни под каким предлогом не назвал бы прилежной.
Увы и ах, бунтарство во мне неискоренимо.
Не мучаясь сомнениями, я с легкостью протиснулась в щель и оказалась в маленьком темном проходе перед винтовой лестницей, ведущей во тьму. Я не боялась темноты в отличие от Агнесс, но сейчас даже меня одолели колкие мурашки. Воздух тут был спертым, лестница наверняка вела в подземелье.
Но страшилась я вовсе не того, что могу застать внизу. Это было больше волнением, нежели страхом. Волнением перед открытием чужой тайны.
Слыша, как громко стучит сердечко, я принялась спускаться. И чем ниже оказывалась, тем ближе становился теплый свет свечей.
На последней ступеньке помедлила, вся сжалась, заметив ректора. Он стоял спиной ко мне у захламленного круглого стола и что-то… резал. Глухой стук ножа дрожью отдавался в моем кроличьем теле.
Я была права. Это подвал. Маленькая комната походила на лабораторию: всюду склянки, раскрытые книжки, образцы и части тела разных существ в банках. М-да. Некроманты такие некроманты.
— Почему вы прячетесь, Ла Ноэр? — не оборачиваясь, спрашивает магистр.
О боги, это первый раз, когда меня передернуло от неожиданности рядом с ним. На самом деле сейчас он выглядел пугающе. В этом подвале, с ножом в руках и штанах, перепачканных кровью…