Читать интересную книгу Джентльмены - Клас Эстергрен

Лету не суждено было стать идиллией. В начале июля я зашел в кабинет Любимчика, чтобы попросить выходные. Сидя за письменным столом с телефонной трубкой в руке, он изъявлял настойчивое желание стать членом какого-то управления. Закончив разговор, он обратился ко мне со словами:

— Садись, черт возьми, как там тебя звать!

Я назвал свое имя, но еле удержался от смеха, ведь и я не запомнил, как его зовут. Любимчик тоже усмехнулся на всякий случай и поинтересовался, что мне нужно.

— Я хочу поехать на концерт в Гётеборг на следующей неделе. Мне нужно пару свободных дней.

— Это непросто… — начал Любимчик, потирая подбородок и стараясь изобразить сопротивление моему давлению. — Мы тобой чертовски довольны, так и знай…

Возможно, день выдался особо жарким, а может быть, я просто не выспался. Как бы то ни было, я решил, что не позволю ему помыкать собой, и перешел к решительным действиям.

— Послушай, — произнес я ледяным тоном. — Я раздобыл билеты на Боба Дилана, и меня не волнует, согласишься ты или нет. Через неделю я еду туда. Скажи спасибо, что я предупредил заранее.

Любимчик кивнул, челюсть у него отвисла до пола.

— Да, да. Раз так, то ничего не поделаешь.

Все было именно так, и поездка в Гётеборг удалась на славу. На западном побережье собралось пол-Стокгольма, и гетеборгские трамваи были до отказа набиты старыми хиппи, битниками, маленькими Бобами Диланами и бунтарско-бардовской элитой со всей Скандинавии. Это напоминало большой карнавал.

Концерт был великолепен. Легендарному певцу удалось расправиться с ореолом легендарности и снова стать рок-звездой. Под конец народ в зале стал зажигать спички, как свечи в огромном соборе, и все это было похоже на то единодушие, которое делает нас неуязвимыми.

Мне досталось место рядом с худым парнем, который несколько часов просидел, застыв на месте с неизменным выражением лица. Я и раньше встречал его в Стокгольме — этого парня можно было видеть везде, где что-то происходило. Возможно, впервые я заметил его у Вязов в Кунгстрэдгорден в семьдесят первом году. Один из бардов перед выступлением поздоровался с этим парнем — видимо, поэтому я его и запомнил. Он всегда был один, но здоровались с ним многие. Как его зовут, я не знал.

Концерт был великолепен, но то, что произошло до моего возвращения на работу, сильно снизило пафос. На следующий день после концерта я поехал автостопом обратно в Стокгольм. Я пообещал Любимчику вернуться как можно скорее — конечно, данное ему обещание немногого стоило, но я не хотел предавать траву.

Я отправился в свою квартиру в Лилла-Эссинген, чтобы взять новый запас одежды и узнать у соседки, которая обещала поливать цветы, не приходило ли стоящей почты.

На входной двери не было ни царапинки, но, едва открыв ее, я немедленно почувствовал вибрации, оставшиеся в воздухе после воров. Наверное, так происходит со всеми, кто заходит в свою квартиру после визита незваных гостей. Может быть, это виноватая дрожь отпечатков пальцев, а может быть, взломщики источают запах особого вещества, до сих пор не изученного воровского адреналина, который испаряется вместе с потом и создает в помещении совершенно уникальную атмосферу; а может быть, наше подсознание просто регистрирует малейшие изменения и подготавливает сознание, предупреждает и подает осторожный сигнал о грядущем Шоке.

Как только я оказался в квартире, ощущение, уже превратившееся в подозрение, подтвердилось: мой дом обчистили до последней тряпки, которую только можно было загнать на черном рынке. Я никогда не был владельцем особо ценного имущества, но страховая компания все же назначила определенную сумму.

Я тут же закурил и прошелся по квартире, прислушиваясь к своим ощущениям. Все было как при извещении о смерти: сначала хочется ущипнуть себя, чтобы прогнать этот дурной сон, затем просто отказываешься понимать, постепенно и очень медленно подпуская осознание произошедшего, пока в силу вступает защитная реакция.

Я трезво констатировал, что гражданин Эстергрен отныне располагает пустой жилой площадью около 43 кв. м, совершенно пустыми стенами, обчищенной кухней и книжной полкой, которую воры, явно обладающие представлениями о литературных ценностях, также опустошили. Оставался лишь письменный стол и две печатных машинки. Это было гуманно. Однако радость подпортил лист бумаги, на котором один из воров напечатал: «Надеемся, Диллан тебе понравился. Оставляем орудия, которыми ты зарабатываешь себе на хлеб». Увы, как любой хапуга, он не имел ни малейшего представления о том, как пишутся имена рок-звезд.

Только теперь мне пришло в голову открыть верхний ящик стола, где я хранил важные бумаги. Паспорта и прочих удостоверений личности не было, зато остались мелочи, представляющие исключительно субъективную ценность.

Бродя по собственной квартире, обчищенной до голых стен, я ощутил глубочайшую, прежде неведомую печаль. Я не злился — пока. Я скорее испытывал бесконечное удивление: как этим прилежным ворам удалось вывезти целую машину скарба без вмешательства какого-либо бдительного наблюдателя? Меня знали в доме, ведь по этому адресу я жил практически всю жизнь.

Выйдя на лестничную клетку, я позвонил соседке; никто не открыл. Однако соседка была вне подозрений. Затем я бездумно поднялся на чердак, лишь затем, чтобы убедиться, что воры не забрались туда и не взяли мои коньки. Они по-прежнему висели в мешке на крючке, и это меня обрадовало. Мои старые коньки вдруг обрели для меня неописуемую ценность, и я вообразил, что если бы не они, я бы совсем упал духом. Погасив окурок о цементный пол, я выглянул в чердачное окно и увидел, что на улице снова идет дождь.

Поскольку воры забрали даже телефон, мне пришлось отправиться к другой соседке, которая была дома, и рассказать всю историю еще одному изумленному и шокированному гражданину, а также позвонить в полицию и страховую компанию.

На поле для гольфа вернулся очень удрученный подстригальщик травы. Административное расследование началось, но полиция, равно как и страховая компания вполне отчетливо дали мне понять, что все это займет немало времени. Летние кражи — дело обычное, следователи в это время сильно загружены.

Я постарался отвлечься от трагедии, погрузился в работу и подстриг все поле, выровнял щебенку на дорожках и в приступе слепой ярости перекопал все клумбы. Через пару дней шок прошел, и в отдельные светлые моменты меня наполняло чувство головокружительной свободы и независимости. Больше в этом мире ничто не держало меня на месте. Я мог делать все, что взбредет в голову, стоило лишь раздобыть немного денег. Но в следующее мгновение эйфория сменялась глубочайшим раскаянием. Это было какое-то наказание.

Шли дни и недели. В начале августа наступил просвет: мне заказали книгу. Это было связано с несколькими юбилеями. Во-первых, клуб отмечал свое десятилетие — с поднятым флагом, помпезно и напыщенно. В результате убийственно серьезных обсуждений, переговоров и разглагольствований было организовано проведение шуточного турнира для юниоров, леди, полупрофессионалов и старичков в смешанных командах, который должен был завершиться праздничным вечерним коктейлем. Пришло огромное количество народа, и все значительные персоны, которым когда-либо доводилось загнать мяч в одну из восемнадцати клубных лунок, были на месте. Вечер был прекрасен, и представление удалось на славу.

Разумеется, в духе демократии нового времени, меня тоже пригласили. К этому моменту я успел сблизиться с работниками клуба. Большинство из них были отвратительны, но и с ними можно было весело проводить время, не предъявляя особо высоких требований. Я пришел в клуб ближе к вечеру, уселся в непринужденной позе у бассейна и завел беседу об уходящем лете с господином директором Бикманом. Он выразил серьезное, глубокое сожаление по поводу взлома и показался мне искренне озабоченным. Он хотел, чтобы я продолжал работать в клубе, и предложил мне переехать сюда — во всяком случае, до конца года. Но я дал понять, что мне нужно вернуться к писательскому труду.

— По-тря-са-ю-ще! — воскликнул Бикман — он был уже навеселе — и хлопнул меня по спине. — По-тря-са-ю-ще вот так вот сидеть и писать, писать. По-ни-ма-ешь, меня всегда восхищали люди, которые во что-то верят… — И он завел старую песню.

Пока Бикман разглагольствовал о жизни вообще и о писательстве в частности, я оглядывал толпу и присутствующих знаменитостей. Никто не показался особо интересным, и я понял, что требуются дополнительные возлияния.

Со временем к нашей мало-помалу продвигающейся беседе присоединились жена и дочь господина Бикмана. Я не встречал их прежде; они оказались ровно настолько загорелыми, накрашенными и декольтированными, насколько и следовало ожидать.

— Вот Клас, — представил меня Викман, — он вам понравится. Вообще он пи-са-тель. Он та-ин-ствен-ный тип, хе-хе! — хохотнув, директор скрылся в толпе.