Читать интересную книгу Перекрестный галоп - Дик Фрэнсис

— Это какие же?..

— Чертовски странные вещи, — повторил он.

— К примеру?

— Ну, к примеру, они не выигрывают, хотя должны были бы. Особенно в больших скачках. А домой возвращаются больными. Сразу видно по глазам. У одних даже понос начинается, а мне прежде не доводилось видеть скаковых лошадей с такой реакцией.

Тут на экране возникла мама, она наблюдала за тем, как жокей взлетел в седло на спине Фармацевта, его шелковая ветровка в черно-белую клеточку казалась такой яркой на фоне пожухлой февральской травы. Поблизости стоял отчим, тоже, как всегда, следил за происходящим.

— Господи, надеюсь, он в порядке, — нервно пробормотал Ян.

На мой взгляд, жеребец выглядел просто превосходно. Но как знать? Последней лошадью, которую мне довелось увидеть вблизи, была афганская кляча с полуоторванным выстрелом ухом, говорили, что пострадала она от рук своего же владельца, пытавшегося скакать и стрелять одновременно. Я проявил тактичность и не стал спрашивать его, на чьей он сражался стороне. Лояльность афганских союзников всегда была под вопросом. Зависела от того, кто платит и сколько.

Скоро должна была начаться скачка, и Ян все больше нервничал.

— Да успокойтесь вы, — сказал я. — Так и сердечный приступ может случиться.

— Я должен был поехать, — бормотал он. — Теперь понимаю, я должен был поехать.

— Поехать куда?

— В Челтенхем, — ответил он.

— Зачем?

— Да затем, чтоб глаз не сводить с этой треклятой лошади, — сердито буркнул он. — Быть уверенным, что к ней не подберется ни одна тварь с намерением причинить ему вред.

— Так вы всерьез считаете, что кто-то в Челтенхеме может испортить лошадь? — спросил я.

— Не знаю, — ответил он. — Все анализы на отравление были отрицательными.

Мы смотрели, как лошадей водят по кругу перед стартом. Затем распорядитель вызвал их на линию, прозвучал сигнал, и они сорвались с места.

— Давай, Фарм, давай, мальчик мой! — крикнул Ян, впиваясь глазами в экран. Усидеть на месте он не мог, вскочил и стоял за диваном — ну в точности маленький мальчик, который смотрит страшный фантастический фильм и готов нырнуть и спрятаться за спинкой при приближении чудовищ.

Фармацевт мчался галопом, как мне казалось, легко и непринужденно, шел третьим из восьми участников, когда они пробегали отметку первого круга. Но лишь когда лошади устремились по холму вниз, а затем вышли на прямую, началась настоящая гонка и скорости резко возросли.

Фармацевт по-прежнему шел хорошо и даже выдвинулся на первое место после второго круга. Ян вроде бы вздохнул с облегчением, но затем жеребец вдруг начал терять скорость, еле взял последнее препятствие в виде изгороди и приземлился не очень уверенно. Его легко обошли остальные при подъеме на холм, и финишную разметку он преодолел последним, чуть ли не шагом.

Я не знал, что и сказать.

— О господи, — простонал Ян. — На «Золотом кубке» он бежать не сможет.

Да, действительно, Фармацевт мало походил на лошадь, которая через шесть недель может выиграть «Золотой кубок».

Ян так и застыл за спинкой дивана, руки так крепко впились в вельветовую обивку, что побелели костяшки пальцев.

— Недоноски, — пробормотал он. — Поубиваю всех этих недоносков, кто сотворил с ним такое!

Похоже, я был не единственным сердитым молодым человеком в Лэмбурне.

Глава 02

Сказать, что мое возвращение домой приняли с радостью, было бы сильным преувеличением.

Ни «привет, дорогой», ни поцелуя в щеку, ни крепких объятий, ничего подобного. Мать даже не удивилась.

Она прошла мимо меня, точно я был невидимкой, лицо напряженное, осунувшееся, губы плотно сжаты. Я хорошо знал это ее выражение. Она готова заплакать, только никогда не позволяла себе этого на людях. Насколько я помнил, мама никогда не плакала на людях.

— О, привет, — сказал отчим и нехотя пожал мою протянутую руку.

«Тоже страшно рад вас видеть», — подумал я, но вслух решил не говорить. В ближайшие дни мы, как обычно, будем ссориться и спорить, но только не сегодня. На улице холодно и льет дождь. Сегодня мне нужна крыша над головой.

Мы с отчимом никогда не ладили.

Подобно любому несчастливому ребенку, я всегда пытался вселить в маму чувство вины — за то, что прогнала отца и связалась с человеком, ставшим здесь чужим, в том числе и для нее.

Отец собрал свои вещи и ушел, когда мне было восемь: ему надоело, что лошади у мамы всегда были на первом месте. Лошади на первом, еще она обожала своих собак, на третьем месте шли конюхи, и, наконец, на четвертом, и то только тогда, когда выкраивалась свободная минутка, — семья.

Для меня всегда оставалось загадкой, как при таком раскладе она умудрилась родить троих детей. Близнецы были старше меня, они родились от первого мужа, за которого мама вышла замуж в семнадцать. Тридцатилетний Ричард Каури был богат, являлся типичным новозеландским плейбоем, вдруг решившим поиграть в тренера скаковых лошадей. После довольно бурных десяти лет совместной жизни мать, использовавшая его деньги для подпитки своих амбиций в скачках, решила с ним развестись, и по условиям развода дом и конюшни отошли ей. Их малолетние сын и дочь предпочли остаться с отцом — как я теперь понимаю, не без ее подачи. Перевалив на мужа заботу о детях, она получила больше шансов начать собственный тренерский бизнес.

Почти сразу же после развода мать вышла замуж за моего отца, местного торговца зерном, и произвела меня на свет в качестве подарка на свое двадцатидевятилетие. Но я никогда не был любимым и желанным ребенком. Думаю, мама смотрела на меня как на еще одного из своих четвероногих подопечных, которого надо было кормить, поить дважды в день, вычесывать и тренировать и чтоб все остальное время сидел тихо в своем стойле.

Наверное, я был очень одинок в детстве, но, поскольку возможности сравнить не имелось, был вполне весел и счастлив. И поскольку человеческого общения в доме не хватало, переключился на собак и лошадей — у них всегда находилось для меня время. И я играл с ними в разные игры. Это были мои друзья. Помню, как пережил душераздирающую трагедию, когда Сьюзи, моя любимая собака биггль, попала под машину и погибла. Что еще хуже — мама не стала утешать меня, просто сказала, чтоб я не распускал нюни, ведь это всего лишь навсего собака.

При разводе родители долго и отчаянно спорили, с кем должен остаться я. Лишь через много лет до меня дошло, что спорили они не из-за любви к сыну. Нет, из-за того, что ни тот, ни другой не хотел взваливать на себя ответственность за воспитание восьмилетнего ребенка. Мама проиграла, и потому я остался с ней, отец же исчез из моей жизни навсегда. В то время я не считал это большой потерей, да и до сих пор не считаю. Несколько раз он писал мне, присылал открытки на Рождество и ко дню рождения, но, по всей видимости, всегда считал, что без меня ему лучше. А я так просто уверен, что и мне без него.

* * *

— Ну и как там было, в Афганистане, дорогой? Ну, естественно, до того, как тебя ранили? — довольно бестактно спросила мать. — Хоть какие-то развлечения были?

Мама всегда умудрялась обращаться ко мне со словом «дорогой», не вкладывая в него ни малейших эмоций. В ее случае здесь даже присутствовала некая доля сарказма — так насмешливо и подчеркнуто раскатывала она букву «р» в середине слова.

— Меня отправили туда не развлекаться, — раздраженно ответил я. — А сражаться с Талибаном.

— Да, дорогой, я это знаю, — сказала она. — Ну, хоть что-то хорошее там было?

Мы сидели за столом на кухне и обедали, мать с отчимом выжидательно уставились на меня.

Все равно что спросить вдову президента Линкольна, понравился ли ей спектакль, во время которого застрелили ее мужа. Что я должен был ответить?

Если честно, я развлекался там на всю катушку, ровно до того момента, как грянул взрыв, лишивший меня ноги. Но потом я подумал, что говорить этого не стоит.

До сих пор грели воспоминания о первом убитом мною талибе; до сих пор помню, какое испытывал возбуждение, когда мы расстреливали с вертолета позицию врага разрывными снарядами 50-миллиметрового калибра, как по спине при этом бежал восторженный холодок. Сама мысль о том, что мы добиваем врага в его логове, до сих пор вызывала прилив адреналина.

Вообще-то человеку не должно нравиться убивать других людей, но мне нравилось.

— Думаю, все было нормально, — ответил я. — Очень часто сидели и вообще ничего не делали, правда. Так, перекидывались в картишки.

— Ну а самих талибов видел хоть раз? — спросил отчим.

— Немного, — небрежно отмахнулся я. — В основном издали.

С расстояния двух футов, напоровшимся на мой штык.

— Ты хоть раз стрелял? — спросил он. Он говорил об этом, как об охоте на фазанов.

— Приходилось, — ответил я.