Читать интересную книгу Господа Помпалинские - Элиза Ожешко

Однако на сей раз, как ни странно, вместо всех этих спортивных и гастрономических атрибутов на графе был строгий темно — синий мундир, на золотых пуговицах которого виднелись какие то загадочные фигурки, топорики, лопаточки и горшочки. Я не шучу, господа! Это был мундир знаменитого Археологического общества, которое вот уже несколько лет, как перестало существовать, но оставило бывшим членам в память о своих недолгих днях эти мундиры с кабалистическими знаками.

Граф Август попал в Общество по чистой случайности: на его земле обнаружили древний литовский курган и извлекли оттуда разные черепки и древние языческие статуэтки. Курган обнаружил и раскопал не он, но ведь земля была его и раскопки велись с его позволения. Кроме того, все эти черепки он безвозмездно пожертвовал ученому Обществу, за что и был принят в его члены, получив право носить мундир. Это обстоятельство так сильно повлияло на него, что с той поры он и вправду отдался науке, причем самой мудреной — археологии. Он коллекционировал, а вернее, поручил специально нанятому для этого секретарю собирать, не останавливаясь перед расходами, старые монеты, мебель, статуи и даже книги. Для хранения древностей он отвел в своем особняке два просторных зала и вскоре прослыл в свете рачительным коллекционером и усердным разыскателем памятников старины.

Итак, если граф Святослав пользовался репутацией филантропа и мецената, то в его брате уважали отнюдь не владельца отличных скаковых конюшен и псарен, а неутомимого ученого — патриота. А если вспомнить, какой благочестивой и добродетельной дамой слыла графиня Виктория, то нечего удивляться, что в определенных кругах и клерикально — аристократической печати досточтимое семейство сравнивалось с находившимся тогда в зените могущества и славы домом Бонапартов. Ведь, как известно, сам император был талантливым литератором, сын его — либералом и так далее.

Граф Август очень дорожил славой ученого и, хотя Археологическое общество давно исчезло с лица земли, имел обыкновение во всех сколько нибудь торжественных случаях облачаться в мундир с золотыми пуговицами.

— Ça fait toujours mousser le nom![120]—говаривал он в таких случаях, самодовольно поглаживая пышные бакенбарды.

Третьим в комнате был аббат Ламковский — высокий, худощавый мужчина с правильными и приятными чертами лица, на котором не было никаких следов растительности; и это придавало ему моложавый вид, хотя в его густых, черных кудрях уже серебрились седые нити. Сидя в стороне от братьев, он белой холеной рукой листал альбом. При появлении графини аббат поднял большие черные глаза, внешне спокойное выражение которых не могло скрыть внутреннего огня.

Граф Святослав при виде гостьи шевельнулся, словно собираясь встать, но боль в ногах и толстый плед остановили этот галантный порыв, кстати, совершенно излишний, потому что графиня сама подошла к креслу деверя и, взяв в обе ладони его худую, с длинными пальцами руку, осведомилась с нежной заботливостью.

— Bonjour, bonjour! Comment donc ça va t — il?[121]Как вы себя сегодня чувствуете, cher frère?[122]

— Merci[123], — ответил тот с бледной улыбкой, — comme toujours! Как всегда.

Граф Август как истинный рыцарь и благовоспитанный кавалер подскочил к невестке и пухлыми губами приложился к ее атласной ручке. Аббат ограничился молчаливым поклоном.

— Раненько вы сегодня пожаловали, — сказала графиня, опускаясь в кресло рядом со столиком, где лежали альбомы, и обращаясь к обоим гостям, хотя слова ее явно относились к аббату.

— Comment donc![124] — пожалуй, немного громче, чем полагалось, воскликнул граф Август, отчего графиня слегка поморщилась. — Я хочу лично поздравить дорогого племянника…

— Господин граф, — почти одновременно с ним заговорил аббат, — был так любезен, что пригласил меня на это семейное торжество, чтобы из уст нашего дорогого Мстислава внять голосу святого града, который дойдет до нашей грешной земли.

Аббат говорил тихо, и его бархатный голос мягко оттенял громкий, грубый бас графа Августа, чьи слова графиня даже не удостоила внимания. Впрочем, ни для кого не было секретом, что графиня его не жалует. Грубость графа Августа претила этой утонченной, возвышенной натуре.

— Oh, oui![125]—с подавленным вздохом обратилась она к аббату. — Надеюсь, Мстислав привез нам благословение святого отца, которое для нас будет величайшим счастьем и радостью. Мстислав — удивительный юноша! Совсем молодой — и полный такого благородного рвения, такого упорства в добрых делах. Мне, как матери, позволительно гордиться таким сыном — сегодня бог мне простит этот грех нескромности, не правда ли, monsieur l’abbé? — шутливо закончила она с очаровательной улыбкой.

— Конечно, — легким кивком подтвердил аббат, улыбнувшись в ответ. — Вы вправе гордиться, воспитав такого сына.

— С божьей помощью… и вашей, — прошептала графиня.

— Ничто на земле не свершается без божьего благословения и помощи, — еще тише промолвил аббат, из скромности умалчивая о себе.

Во время этого разговора граф Святослав неподвижно сидел в кресле, не проронив ни слова. Только раз, когда графиня упомянула о грехе нескромности, по его губам скользнула чуть приметная улыбка. Зато графу Августу было явно не по себе. Похвалы в присутствии богатого и бездетного брата, расточаемые племяннику, неизвестно почему производили на него неприятное впечатление. Не выдержав, он наклонился к брату и сказал, насколько мог, тише:

— Жаль, что моего Вильгельма не было в Варшаве, когда заварилась вся эта неприятная история с титулом… Он сам поехал бы в Рим по праву старшинства…

Графиня услышала, и в глазах ее вспыхнул злой огонек.

— Насколько мне известно, Вильгельм сейчас при ятно проводит время в Хомбурге, — возразила она, бросив взгляд на графа Святослава.

Слова эти, сказанные самым любезным тоном, как отравленные стрелы, вонзились в отцовское сердце графа Августа.

— Вильгельм только проездом задержался в Хом- бурге… и сейчас же едет в Лондон по делам алексин- ской фабрики, — запинаясь, пробормотал граф Август и тоже посмотрел на старшего брата, словно проверяя, какое впечатление произвели на него слова графини. Но старший брат молчал, и лицо его по — прежнему было бесстрастно.

— Правда? — протянула графиня. — Это для меня новость! А я слышала, будто алексинская фабрика закрывается, потому что Вильгельм так и не прислал станков из за границы.

— Mais pardonnez, moi chere belle soeur…[126] — начал было граф Август, сильно покраснев.

— Permettez[127], — холодно и сухо перебил его граф Святослав. — Фабрика в Алексине уже закрыта. Вильгельм проиграл в Хомбурге деньги, которые ему дали на покупку станков.

При этом граф Святослав спокойным, равнодушным взглядом окинул брата, отчего тот побагровел до корней волос. Не столь искушенный в красноречии, как в гастрономии, археологии и спорте, он стал, попросту говоря, заикаться и с трудом выдавил из себя:

— Mais… mais… ça fait toujours mousser le nom…[128]

Графиня торжествовала.

— Еще неизвестно, привезет ли Мстислав из Рима то, за чем мы его посылали, — продолжал граф Святослав, казалось, не обращая ни малейшего внимания на присутствующих.

— Дорогой брат! — воскликнул граф Август. — Как ты можешь сомневаться…

— Сомнение во всем стало моей второй натурой, — с усмешкой произнес хозяин дома.

— Однако позвольте заметить, граф, — тихо возразил аббат, — в Священном писании сказано: блажен, кто верует в царствие небесное…

— Или в глупые фантазии, — докончил граф Святослав с присущей ему невозмутимостью.

— Что касается титула, которого нас незаконно лишили, — сказал граф Август, — то я убежден, что святой отец исправит эту несправедливость, и тогда…

— Cher comte, — сладким голоском пропела графиня, — прежде времени судить о намерениях и решениях столь священной особы не пристало нам, простым смертным…

— Тем не менее, — снова вмешался в разговор хозяин дома, — вы, chère comtesse[129], видно, не сомневались в благоприятном исходе, если сочли возможным сообщить княгине Б., баронессе М. и многим другим, что нашей семье пожалован Римом графский титул.

Теперь в затруднительное положение попала графиня, уличенная в женской болтливости, а граф Август расправил плечи и, поглаживая бакенбарды, заметил с улыбкой:

— Графиня возлагает большие надежды на дипломатические способности сына…

— И не ошибается, — сказал граф Святослав, — Мстислав и в самом деле un jeune homme très capable[130]. Я уверен, что на месте Вильгельма он придумал бы какой нибудь дипломатический ход, чтобы достать машины для алексинской фабрики.