ходите по очень тонкому льду, говоря такие вещи о Великой революции. Ну да ладно, пора с этим кончать… Янс.
Он резко повернулся к сильно побледневшему мальчишке Янсу.
— Это ты сделал, ведь так? — спокойно спросил у юнца глава хартфортской экспедиции.
Янс молчал, и десяти секунд его безмолвия нам хватило, чтобы счесть это за признание. Отрубать ему голову мы не стали, мы же не дикари — решили просто повесить. Он брыкался, умолял, да и просто молился, пока мы тащили его на улицу, к куэросцам.
— Но все же под конец ответь, зачем, Янс, зачем?
— Деньги, нажива, просто ненависть, — плакал он, — а сейчас уже не надо ничего. Все бы отдал, что есть. Лучше нищим, чем мертвым.
— Поздно метаться, коли руки в крови, — говорил ему суровым тоном начальник экспедиции.
Тут, видимо, сами боги отвели мой взгляд в сторону: из-за угла одного из укрытий, выстроенных нами накануне, выглядывал «Маршал» Дюк. В руках его я увидел кремневый пистолет, который Дюк и заряжал, а сам глазами высматривал себе цель из числа куэросцев. Счет шел на секунды, я так тихо как мог подобрался к нему, после чего ударом приклада выбил пистолет у него из рук. Началась нешуточная борьба, он вырвал мой мушкет в ответ. Старик Дюк оказался сильным не по годам и повалил меня на землю.
— Маленький паршивец! — кричал он.
— Ты все погубишь. У нас и так два трупа, а ты хочешь загнать в могилу нас всех! — орал я в ответ.
Одной рукой он прижимал меня к земле за горло, другой — тянулся за пистолетом. Я успел было подумать, что задохнусь, когда раздался выстрел и старик резко ослаб. Я сумел столкнуть его с себя, после чего увидел у него в боку кровавую рану. Мне помог глава экспедиции. Старик «Маршал» Дюк был мертв, Янс повешен. И знаешь, что, Джозеф? С тех пор мы учились уживаться вместе по-новому. Вместо животной первобытной вражды, верховенство взял негласный закон. Со временем мы даже сдружились и основали один большой совместный лагерь, который, возможно, до сих пор стоит там, в Диких землях. За строительными материалами мы вместе ходили закупаться на юг, на «Железный путь» — единственный более-менее безопасный торговый путь, соединяющий восток с западом. Сохранность пути обеспечивали многочисленные крепости. Кстати, именно на этой дороге, которая местами идет прямо по побережью, стоит небольшая имперская колония Истпорт, довольно двоякий город: с одной стороны, милый, а с другой какой-то странный. Ну да ладно. Остался у меня лишь один вопрос: почему нам, чтобы дойти до этого, нужно было столько смертей, неужели нам, людям, всегда нужна кровь для осознания вещей?
— Ты не первый, кто задает этот вопрос и, к счастью, далеко не последний.
После долгого рассказа уснули мы быстро. Время на маяке шло, вот пролетел месяц. Я уже почти привык к грохоту морских волн по ночам. Жили весело, Джозеф научил меня многим моряцким песенкам, и я даже начал понимать его жаргон. Мы жаждали отпраздновать месяц пребывания на острове, но возникла одна проблема: у нас не было выпивки. Да, это нас, конечно, подкосило. Даже обычно неунывающий Вортекс выглядел подавленным от этого. И вот веришь ли ты в проведение, мой читатель? После того, что случилось дальше, несложно и поверить. В стене здания маяка была трещина размером с человека. Внезапно, когда я проходил мимо, меня поразило жгучее, неодолимое желание залезть внутрь, что я и сделал. Зачем? Один Элеос знает. После того, как я какое-то время полз в темноте, я наткнулся на деревянный ящик. Вытащив его на солнечный свет, я обнаружил, что нашел не что иное, как ящик отборного рома. O Fortuna! И мы начали праздновать. Кто же знал, что ночью начнется шторм и на рифы рядом с островом выбросит корабль?
Шатаясь от хмеля, брел я по камням к лодке спасать утопающих. Только подумать, а ведь еще не так давно я не пил вовсе, но Дикие земли и дозор все изменили. Джозеф, который был пьян еще сильнее, чем я, остался на маяке поддерживать огонь и готовиться принимать пострадавших. Окатываемый солеными брызгами я подошел к лодке, освещая путь ручным фонарем. Несколько раз я падал и сильно царапался об острые камни, но боли я почти не чувствовал то ли от алкоголя, то ли от адреналина. До рифа было плыть недалеко.
До смерти перепуганные выжившие с корабля, в панике запрыгивали ко мне в шлюпку, едва не переворачивая её. Из экипажа и пассажиров судна, оказавшегося гражданским, выжило всего восемь человек, но и это неплохо для такого страшного события. Таким образом, мы обрели сожителей примерно на неделю. Один из выживших, пожилой человек, на вид джентльмен, постоянно твердил, будто бы духи моря взбесились и обрушились на людей за наши грехи и нашу ненависть.
— Дно Холодного моря усеяно человеческими костями, они — его ковер, — твердил он совершенно спокойным голосом. В этот поздний час нас было только трое: я, Джозеф, и старик. Он продолжал, — и только вдумайтесь, молодые люди: сотни скелетов, остовы погибших кораблей все еще лежат там, под толщей воды погребенные. Они кричат в моих снах, жаждут солнечного света, для них недосягаемого. Они сливаются в одну богомерзкую массу костей, ила, просоленных досок, неприкаянных душ. Они бьются, ворочаются под водой, создавая волны, порождая шторма.
— Ничего себе вы придумывали, — поразился я.
— Якорь тебе на язык, старик, — вдруг взбесился Вортекс, — оставь мертвых моряков в покое. То, что мертво должно оставаться мертвым, — окончил он нервно.
— Люди не дети моря, мы не можем упокоиться в воде, мы на уровне крови хотим вернуться в теплую землю. Гнить там, а не в пучине.
— Так, — я встал с места, — пора тебе спать, старик, нечего тебе больше пугать нас.
Через пару дней пришел корабль, который забрал бедолаг потерпевших кораблекрушение на большую землю. После того злополучного разговора с выжившим из ума стариком Джозеф Вортекс заметно помрачнел. А мне и не верилось, что такие рассуждения могли наложить свой отпечаток на бывалом моряке. Думалось мне, демагогия о мертвецах в морских глубинах вскрыла старую рану на душе Вортекса. Я часто стал видеть его задумчивым. Он стал говорить на весьма странные, почти экзистенциальные темы. Под конец второго месяца служения на маяке разразился шторм невиданной силы. По сравнению с тем, что был в начале месяца, это был бог всех ураганов. Если какой корабль и попадет в такой шторм, то ему не жить. Мы стали опасаться за целостность