Читать интересную книгу Чужой. Море Печали - Джеймс Мур

Хершель махнул рукой Рэнду:

– Как думаете, сможете его вытащить по моей команде?

Тот кивнул и встал на колени. Хершель крикнул Бадехо:

– Эй, у вас там все готово?

– Да! – донеслось в ответ. – Будто сами не знаете!

«Голос у Бадехо такой, словно он врет». Возможно, в Декере говорил стресс – а может, и нет. Все вокруг выглядели очень нервными, и он догадался, что это из-за того, что сам он бледный как смерть. Он мог видеть свои руки, и они были бледнее, чем обычно – такие серовато-белые. «Интересно, сколько крови я потерял?» Он понятия не имел, но голова нехорошо кружилась.

Было такое чувство, словно не только нога, но все его тело висит в воздухе.

– Так, парни, я сейчас, кажется, вырублюсь, – сказал он не своим голосом.

Марковиц кивнула и стала рыться в чемоданчике с медикаментами. Хершель опустился на колени рядом с Рэндом и склонился так, что его лицо было в сантиметрах от лица Декера. Куда приятнее было бы, если бы это Марковиц так к нему наклонилась, но тут уж, как говорится, не до жиру.

Напряжение шло от Хершеля волнами, но его лицо оставалось совершенно невозмутимым.

– Все с вами в порядке, Декер, – сказал он, – хватит ныть. Все под контролем.

Декер кивнул. Говорить он больше не мог.

Воздух был затхлый и мертвый, но в темноте это не имело никакого значения. Они спали. Изредка один или двое просыпались на какое-то время, достаточное для того, чтобы обследовать окружающее пространство, а потом снова погружались в оцепенение.

Во время сна тратилось меньше энергии. Они становились очень слабыми, но продолжали жить. Только это было важным. Жизнь. Жизнь ради колонии.

Часто они чувствовали вибрацию с поверхности. Наружу выдвигались разведчики и видели бури, рвавшие в клочья окружающую среду, мощными ударами, словно молоты по наковальне, переделывавшие мир. Ярость стихии была одной из причин их сна.

Что знали разведчики – знали все.

Они устроили это гнездо для того, чтобы дождаться лучших времен. Когда появятся новые источники пищи и жизни.

Внезапно повеяло свежим воздухом. Совсем чуть-чуть, недостаточно, чтобы разбудить их. Но вот то, что появилось потом, все изменило.

Кровь.

Их органов чувств достиг запах крови, порождавший надежды. И хотя эта тень запаха сама по себе была слишком слаба, чтобы вывести их из спячки, случилось кое-что еще. Кремниевый канал, донесший до них воздух с запахом крови, принес нечто, против чего они не могли устоять – след врага.

Эта вонь врывалась в их сознание, проникая сквозь тайные полости и проходы, в течение десятилетий создаваемые ими в их оцепенелом существовании, и вызывала непреодолимое желание выйти из спячки и защищаться.

Они пришли в движение, и в движении осознали себя.

Осознав себя, они ощутили присутствие.

Их ненависть разгоралась.

И если бы пламя их ярости могло жечь, они сожгли бы весь мир.

Декер наблюдал, как ловкие руки Хершеля срезали с него штаны, обнажив зияющую кровоточащую рану в верхней части бедра. При мысли о том, что Марковиц увидела его таким, им на мгновение овладел иррациональный ужас. Нет ничего менее привлекательного, чем мужчина, оказавшийся совершенно беззащитным, а Декер в этот момент был слишком обнажен, и в прямом и в переносном смысле.

Но тут уж ничего не поделаешь. Марковиц занесла руки над раной, сперва притупив боль местным анестетиком, а затем тремя быстрыми уколами. Сначала Алан почувствовал холод, а потом все чувства пропали. Впрочем, это и к лучшему: он ощущал беспокойство медиков, когда те смотрели на его искалеченную ногу. Каких бы ужасов он себе ни вообразил, они, похоже, были с этим согласны.

Тем не менее эти двое продолжали действовать – быстро и очень сноровисто, что говорило о долгой совместной работе. Они общались друг с другом отрывистыми фразами и жестами, и каждый раз, когда в поле его зрения попадали их руки, Декеру казалось, что перчатки все обильнее покрываются кровью.

Рэнд тоже был рядом, вполголоса бормоча какой-то вздор; говорил Декеру, что с ним все будет в порядке, что он будет «в полном ажуре» – черт его знает, что это значило, – но Декер чувствовал, что его приятель врет.

Однако постепенно настроение медиков стало меняться, и он это тоже почувствовал. Что бы там они с ним ни делали, пока он пялился в небо, они явно начинали расслабляться. «А это хороший знак, верно же?» Возможно, это признак того, что они каким-то образом сумели справиться с травмой. Алан на это надеялся. Боли он больше не ощущал, но чувство, что он плывет куда-то, не исчезало. Декер облизал губы. Язык во рту как будто приклеился к зубам и небу.

Он наклонил голову влево, и поле зрения сместилось. Теперь вместо неба он смотрел прямо на Марковиц. Слегка наклоняясь над ним, доктор прикасалась к нему руками, и Декеру открывался прекрасный вид на ее грудь. Вот только рукава у Марковиц были красными почти по локоть, а рядом возвышалась целая гора пропитанных кровью марлевых салфеток. И выражение лица было такое серьезное, какого ему раньше видеть не доводилось.

– Ну, вот и все. Наконец-то!

Голос Хершеля звучал радостно и как-то очень издалека, хотя вот же он, стоит совсем рядом. Но, если судить по голосу, с тем же успехом он мог бы быть на окраине Ратлиджа, километрах в двухстах отсюда.

– Слава богу, – также откуда-то издалека откликнулся Рэнд.

Марковиц ничего не сказала, только театрально вздохнула. Он в ответ собрался отпустить какую-нибудь фривольную шутку – ну, такие уж были у них отношения, – но губы почему-то не слушались, и в голову не приходило ничего толкового.

Потом она выпрямилась, посмотрела на него сверху вниз, и ее темно-карие глаза потеплели. Она испытывала огромное облегчение, и он почувствовал исходящую от нее теплую волну симпатии. Это была не любовь, и, совершенно точно, не физическое влечение, а просто симпатия. «Вот незадача». Она улыбнулась и что-то сказала ему, только Декер не разобрал что.

Ему просто нравилось, как двигаются ее губы.

Потом он расслабился и почувствовал, что растворяется в темноте. Иногда, время от времени, бывает неплохо вот так расслабиться и куда-то уплыть.

Ненависть ударила в него, словно приливная волна.

Враг!

Злобное существо, которое сжигало, убивало и отнимало. Самое неуместное в их мире, очищенном и персонализированном. Это была сама смерть.

Лицо мягкое, бледное и слабое, как лица новых носителей, живых существ, которых принесли в жертву ради рождения нового роя.

Но этот был другим. Он был отмечен.

Этот…

«Что за черт?» Голова Декера дернулась, и он вздрогнул. Что-то происходило, и это было похоже на взрыв в самой глубине его сознания. Он это чувствовал, видел, пробовал на вкус, но не через свои органы чувств.

Алан чувствовал рвущийся к нему рев, волну чувств, которые ни с чем не были связаны, которые он просто не способен был осознать. Только одна мысль явилась в его сознании невероятно четко.

Этот должен умереть.

Подавляющее чувство ненависти. Это было хуже, чем тонуть, потому что он не мог вдохнуть, не мог пошевелиться, не мог никому дать знать о том, что с ним происходит. Он чувствовал гнездо змей, извивавшихся у него в мозгу, волну отвращения, смешанного со страхом и… еще с чем-то.

Это оставляло маслянистый след в сознании и странный осадок в душе. Ненависть наваливалась на него, стремилась раздавить. Он вздрогнул, попытался крикнуть, но ничего не вышло. Его тело оцепенело. Глазные яблоки двигались под веками, которые он не мог разлепить. В ушах стоял звон, вроде того, когда водишь пальцем по краю хрустального винного бокала, он заглушал все, кроме искаженного до невозможности испуганного крика Марковиц.

А потом ненависть врезалась в него, ударила, подобно молнии, оставляя след в его сознании и в его теле.

Декер попытался что-то сказать, но не смог разжать стиснутые зубы.

Попытался вдохнуть, захватить легкими глоток свежего воздуха – не получилось. Он не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть, вместо этого его грудная клетка просто судорожно вздрагивала и замирала.

Его ноги дернулись, и боль в бедре – сейчас отдаленная, как раскаты грома, доносившиеся с другого конца долины – вдруг вернулась в полной мере. Потом снова стал слышен шум, тревожная суматоха, и он почувствовал, как чьи-то руки схватили его за ногу. Мир, в котором все это происходило, был столь далеко, что Декер чувствовал только прикосновение, но не его причину.

Его руки вцепились в песок, пальцы напряглись в безуспешной попытке выбраться из громадной, все разрастающейся ямы злости, которая отторгала от себя весь мир и пыталась заглотить его целиком. Неужели ненависть бывает такой сильной? Ни с чем подобным Декеру не приходилось встречаться. И вообразить такое он тоже не мог.

Алан снова попытался закричать, но вместо этого тело его напряглось, искореженное приступом, спина выгнулась и глаза закатились. Его челюсти раскрылись и снова сомкнулись, заставляя зубы вонзаться в язык, заливая рот горячей красной кровью, чтобы заткнуть ему глотку собственным страхом.