Читать интересную книгу Веселая дорога - Глеб Паншин

Насчет боя — не знаю, а насчет того, что тяжело в ученье — это замечательно правильные слова.

***

Утром папа, мама и я встаем все вместе — по будильнику. Из дома я выхожу раньше их, а вечером, когда они уже спокойно смотрят телевизор, у меня еще уроков невпроворот. Между прочим, как уверяет мама, телевизор купили специально для меня. Чтобы я — это было в моем детстве — мог смотреть передачу «Спокойной ночи, малыши».

У моих родителей только работа и домашние дела. У меня же, кроме школы и домашних заданий, целая куча хлопот. Сбор макулатуры, фотокружок, дежурство по классу и вдобавок обязательное участие в школьном хоре, хотя слуха у меня совершенно нет. Когда я вдруг ни с того ни с сего начинаю дома петь, мама затыкает пальцами уши и обрывает меня:

— Перестань сейчас же! От твоего ужасного рева нервы могут лопнуть. Хочешь петь — ходи в школьный хор.

Петь в хоре я нисколько не хочу, а ходить приходится. Это приказ директора. Ведь наша школа должна участвовать в городском смотре художественной самодеятельности.

А еще я хожу домой к Федору подтягивать его по математике. Я посещаю кружок по литературе и выступаю в разных конкурсах. Один раз меня даже заставили играть в шахматы за команду нашего класса прошв параллельного «А». После этого я прославился, потому что не больше чем за десять ходов в пух и прах проигрывал всем подряд.

Совершенно прав полководец Суворов — очень тяжело в ученье! Говорят, что в старших классах будет еще тяжелее. Там есть какой-то факультатив, на который ходят по желанию, то есть добровольно, но в обязательном порядке, как сейчас мы на хор.

Я бы не вспомнил обо всем этом, потому что привык крутиться как белка в колесе. Но дело в том, что дома у нас побывал Михаил Иванович. Отец хотел, как всегда во время разговора обо мне, отправить меня на кухню, а Михаил Иванович сказал:

— Пусть послушает, ему не повредит знать правду.

И он сообщил родителям о моем отлынивании от физкультуры и рассказал о пользе физкультуры вообще и для меня, в частности. Врать нечего, слушать Михаила Ивановича было интересно. Под конец отец спросил:

— Так что же вы посоветуете нам делать?

— Начните с зарядки. Я на целый месяц составил комплекс упражнений. Они в этой тетрадке. Вы с Тимофеем занимайтесь утром. Глядишь, он и втянется в работу. Уверяю вас, не пожалеете, если приучите его к физическим упражнениям.

И отец сказал:

— Большое вам спасибо. Непременно займусь с завтрашнего дня.

Михаил Иванович распрощался и ушел. Между прочим, он не наябедничал родителям про единицу по физкультуре.

***

Сегодня утром мы с отцом впервые в жизни делали утреннюю зарядку…

***

Есть очень правильная поговорка: все хорошо, что хорошо кончается. С зарядкой покончено! Ура!

Три дня мы с отцом вставали пораньше и делали зарядку по двадцать минут. Отец говорил, что это только для начала, а затем, мол, будем заниматься больше. Но уже на четвертый день мы «заряжались» пятнадцать минут. Потом все меньше и меньше, до тех пор, пека отец не сказал:

— Мне, знаешь ли, очень некогда. Ты уж давай упражняйся без меня.

Он вышел в соседнюю комнату, хотя совершенно точно знал, что добровольно заниматься зарядкой я не буду.

А потом он и вспоминать про зарядку перестал. И даже из комнаты, где я должен был делать упражнения, не выходил.

И вот однажды Михаил Иванович спросил меня:

— Ну как, делаешь зарядку? Может, тебе упражнения наскучили, так я новые составлю.

Не знаю почему, но я соврал:

— Делаю. С отцом. Каждый день по полчаса.

Михаил Иванович взял меня за подбородок и внимательно посмотрел в глаза. Я не выдержал его взгляда и отвернулся.

— По полчаса, значит? Ну, ну… — вздохнул почему-то Михаил Иванович.

Он ушел, а я остался с ужасно гадким настроением. По-моему, Михаил Иванович догадался о моем вранье. Но если бы я сказал ему правду, то подвел бы отца.

***

Не знаю, стоит ли писать дальше. Михаил Иванович подложил мне такую «свинью», что теперь вся моя жизнь может пойти кувырком.

Первая четверть закончилась сегодня, но свои оценки я знал еще вчера. По всем предметам у меня четверки и пятерки, а по физкультуре Михаил Иванович ничего не поставил. Я очень обрадовался, что перехитрил его. Ведь ничего — это не двойка.

После уроков у нас было классное собрание. Михаил Иванович взял мел и написал на доске: «Пятый «Б» — молодцы!» Все захлопали в ладоши, а я громче всех. Потому что считал себя молодцом вдвойне — и физкультурой почти не занимался, и двойки за четверть нет.

Михаил Иванович сказал:

— Не беда, что у некоторых из вас есть тройки. Главное, что вы трудились всю четверть кто как мог. А если человек делает свое дело сознательно и с охотой, значит, он молодец и обязательно добьется в жизни всего, о чем мечтает.

Мне очень понравились эти слова. Иметь дело с таким умным человеком — одно удовольствие.

— Но я должен вас и огорчить, — продолжал Михаил Иванович. — Стопроцентной успеваемости мы все-таки не добились. Из-за Ерохина… По физкультуре он не аттестован, а это все равно, что двойка и даже хуже. А двойку я ему поставить не могу — жалко! Вдобавок он непременно зазнается и начнет требовать, чтобы его включили в команду для участия в олимпийских играх.

Ну, уж это Михаил Иванович загнул! Разве я ненормальный, чтобы думать про участие в олимпийских играх? Вместо того, чтобы обсудить меня, если я виноват, или проработать по пионерской линии, как у нас с другими бывало, ребята хохотали. Лично я в словах Михаила Ивановича ничего смешного не заметил.

— Мне кажется, — сказал Михаил Иванович, глядя на меня в упор, — что Ерохин думает, будто заниматься или не заниматься физкультурой — это его личное дело. Неправильно он думает. Он же не собирается жить на необитаемом острове. А зачем нам такой слабак, которого ни в разведку, ни на другое серьезное дело не возьмешь. Настоящий товарищ должен быть умным, честным, смелым и сильным. А ведь Ерохин, если дело потруднее достанется, не осилит его или заболеет в самый неподходящий момент, да к тому же справку заранее принесет. Если что и можно сегодня доверить Ерохину, так это штопать носки. Не больше!

И опять пошло: ха-ха-ха, хи-хи-хи!

Я до того разозлился, что не стал слушать, о чем говорили дальше. Пусть бы Михаил Иванович мне хоть кол поставил за четверть, чем так высмеивать перед ребятами. По-моему, это даже непедагогично с его стороны. Я сидел и думал: «Раз он меня так опозорил из-за несчастной физкультуры, я теперь специально, по-настоящему заболею на всю вторую четверть какой-нибудь черной оспой, которой только до революции болели. Или свинкой и коклюшем вместе».

Я сидел и мечтал о самых страшных болезнях. Я представлял себе, как заболею и стану умирать. Как ребята и девчонки будут стоять у моей постели и раскаиваться в том, что довели меня до такого состояния. И тогда я скажу им слабым голосом: «Я на вас не обижаюсь. Занимайтесь на здоровье физкультурой, ешьте мороженое, ходите в кино, учите уроки. Я бы тоже вместе с вами, но теперь поздно. Прощайте навсегда!..»

Я даже не могу словами объяснить, до чего я расстроился. И, наверное, поэтому не заметил, как закончилось собрание. В коридоре ко мне подошел Сашка Иванов и сказал:

— Ты, Тимка, теперь от меня никуда не денешься. Я из тебя сделаю настоящего Василия Алексеева.

— Какого еще такого Алексеева? — удивился я.

— Ты что, не слышал про самого сильного человека на земле? — спросил Сашка.

— Знаю, — ответил я, — штангист. Только при чем здесь я и ты?

— Спал ты, что ли, на собрании? — возмутился Сашка. — Мне же ребята поручили взять тебя на буксир по физкультуре.

Я прямо-таки опешил от его слов. Потому что Сашка у нас — человек с железным характером. Еще не было случая, чтобы Сашка не сдержал своего слова. Между прочим, он не только круглый отличник, он с первого класса занимается гимнастикой в детской спортивной школе и успевает выполнять все пионерские поручения. Вот какой человек этот Сашка. Я понял, что пропал окончательно и что теперь меня никакие справки от физкультуры не спасут. С Сашкой не поспоришь, это не то, что дома с матерью или отцом. Уж если Сашка взялся меня буксировать, то сам в лепешку расшибется, а меня и подавно расшибет.

По телевизору показывали, какую неимоверную тяжесть поднимает Василий Алексеев. Я представил себя рядом с огромной штангой, и у меня от ужаса мурашки по животу забегали.

— Когда? — спросил я.

— Чего — когда? — не понял Сашка.

— Когда ты начнешь меня буксировать?

— Сразу после каникул, — ответил Сашка. — Да ты не бойся. Я тебя так натренирую, что через полгода родная мать не узнает.

«Это уж точно, — подумал я, — не узнает!»