— Dana Джерон!
Младший из Наржаков — тот самый Малой, парнишка лет четырнадцати, застрявший в нескладности отрочества — судорожно сглотнул, восстанавливая сбившееся дыхание. Можно подумать, пробежал целую милю, хотя от носа шекки до кормовой надстройки, в тени которой я слушал рассказы Старого, шагов двадцать, не больше. А от борта до борта в самом широком месте и вовсе с десяток. Морские сестрички «Соньи» раза в полтора-два покрупнее, к тому же несут на себе целых две мачты с косыми парусами, речная же шекка довольствуется одним и, сказать по правде, даже с этим холщовым треугольником еле справляется...
Но если расстояние — не причина тревожной паузы в речи Малого, значит, имеется другая. И надеюсь, она всё же будет мне сообщена.
— Dana Джерон...
Хотя Наржаки большую часть времени, свободного от хождений по рекам, проводят в Антрее, тамошние манеры успели исковеркать на свой лад, и всех мужчин называют «dana», а женщин — «danka». Звучит забавно, хотя и неприятно напоминает мне совсем о другом титуле.
— Что стряслось?
Спрашиваю, отчаявшись дождаться, пока парнишка соберёт силы и слова вместе.
— Там ваша зверица...
«Зверица» — это кошка. Шани. Возможно, теперь пора начинать волноваться и мне:
— Что с ней?
Малой распахнул было рот, как вытащенная из воды рыба, тут же снова захлопнул, махнул рукой и предложил:
— Да вы сами гляньте!
Старик, чей рассказ, разумеется, оказался бесцеремонно прерван, смерил внука недовольным взглядом и вернулся к перебиранию снастей: видно, заранее счёл, что парнишка испугался собственной тени. Я не обладал спокойствием и умудрённостью главы семейства речников, поэтому с сожалением покинул налёжанное убежище и отправился за взволнованным вестником на нос шекки.
Неподалёку от носового трюмного люка напряжённой пепельной статуэткой застыла Шани, не сводя внимательных глаз с серо-чёрного, время от времени тяжело вздрагивающего комка перьев. Я как раз успел увидеть предсмертную судорогу во всей красе, после чего существо, ещё несколько вдохов назад бывшее вольной птицей, окончательно затихло и утратило признаки жизни.
— Граха, — пояснил Малой, выглянув из-за моего плеча. — Речная ворона. Когти у неё больно острые, я и думал: вдруг зверицу вашу заденет...
— Птица напала на Шани? С чего бы?
Пусть это и ворона, но совсем крохотная, меньше, чем моя кошка.
— Да нет, — мотнул головой парнишка. — Её никто из наших и не видел, когда она между тюками пробиралась, а зверица заметила, да как прыгнет... Прижала, та забарахталась, ну я к вам и побежал.
Дальнейшего объяснения не последовало: видимо, всё полагалось предельно ясным. Хотя ума не приложу, чем бы я мог помочь. Размозжить вороне голову? Если они клубком катались по палубе с Шани, у меня было куда больше шансов задеть собственную питомицу. К тому же лезть под когти кошке, на которую напал охотничий азарт — опасное дело. Конечно, «лунное серебро» меня защитит, но незачем лишний раз открывать случайным свидетелям сокровенные секреты.
И всё же что-то меня смущает во всей этой истории...
Понял! Я не слышал звуков борьбы. И никто не слышал, поскольку ни капитан, ни рулевой, ни двоюродные братья, занимавшиеся парусом, не покинули своих мест. А ор должен был стоять знатный. Если я хоть что-то понимаю в звериных драках... Впрочем, не помешает уточнить:
— Послушай, а граха эта... Она громко кричит?
Малой удивлённо расширил глаза:
— Громко и так жутко, что уши заткнуть хочется!
— И сейчас кричала?
Парнишка осёкся, поражённый внезапным осознанием неправильности происходящего.
— Н-нет, вроде бы...
— Так нет или да?
— Тихо было, dana. Совсем тихо.
Безголосая птица? Наверное, и так бывает, но намёки Мантии на опасность не прошли бесследно, заставив меня насторожиться от первого же попавшегося под ноги камешка сомнения.
Я присел на корточки рядом с убитой птицей и, убедившись, что последние искры жизни угасли, осторожно раздвинул длинный тонкий клюв пошире. Так и есть, что-то застряло в горле. Маленькая палочка или веточка... Нет, косточка. Жёлто-серая, почти прозрачная, запачканная темно-вишнёвой кровью, несколько капель которой пролилось на палубу ещё до того, как я начал изучать содержимое птичьего горла.
Похоже, ворона обгладывала какой-то труп, захватила слишком большой кусок и не смогла ни пропихнуть внутрь, ни выплюнуть. А перелететь через реку с одного захода не рискнула, потому и присела передохнуть на палубу шекки, где мигом попалась на глаза и в лапы Шани, чьи охотничьи инстинкты только усилились надвигающимся материнством. Да, наверное, так всё и случилось.
Я поднял обмякшую тушку, брезгливо сжав пальцами тощий птичий хвост, и швырнул за борт, подальше в речные струи.
— Радость моя, что ж ты безобразничаешь?
Кошка недоумённо подняла голову и посмотрела на меня, явно не соглашаясь с тем, что её поступок осуждается.
— Вон, парня напугала чуть ли не до смерти... Больше так не поступай, хорошо? Тебе ещё детей надо выносить, родить и выкормить, а ты словно забыла... Нет, радость моя пушистая, ты теперь остепенилась и не должна вести себя неосмотрительно.
Шани фыркнула, выражая пренебрежение к наставлениям, но сразу же ткнулась мне под левую коленку выгнувшейся спиной. Я взял кошку на руки, без лишнего напоминания начиная привычно почёсывать довольно заурчавшее пушистое горло.
— И всё же больше так не делай, хорошо? Кто знает, чем всё могло закончиться?
Дымчато-зелёные глаза округлились, снова блаженно сощурились, но мне почудился в них лукавый вопрос: «А ты уверен, что всё УЖЕ закончилось?»
— Вам, dana, как лить: погуще, пожиже?
Черпак в жилистой руке Рябого, одного из капитанских кузенов, обычно занимающегося парусами, а сегодня приставленного к кухне, завис над котелком, в котором отходила от кипения рыбная похлёбка. Надо сказать, кроме неё на шекке ничем другим и не кормили, разве что пару ломтей солонины на хлеб кинут, а рыбы вокруг много, только и гляди закидывай с кормы леску с наживкой да подсекай. Курей и прочей птицы, коз или овец речники, разумеется, с собой не возили: и для груза места маловато, не до провизии. Но в каждом порту добросовестно пополняли припасы. Беда только, что эти самые порты встречались на берегах левого притока Лавуолы нечасто. Собственно, за трое суток пути мы проплыли мимо всего одного, притом не настолько приветливого, чтобы капитан решил швартоваться у местного причала. А дальше простирались только леса — границы Горьких Земель, щедро превращённые эльфами в непроходимые дебри. Сами же лэрры торговлей не занимаются, потому трудно было в скором времени ожидать появления сколько-нибудь крупной пристани, примыкающей к поселению, где удастся поживиться съестным.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});