Читать интересную книгу Два узла на полотенце - Сергей Абрамов

Богослужение на страстной неделе носило особый характер, но Саблину было все равно: он шел в церковь впервые. Пришел он рано, встал у клироса, даже не зная, как называется место, где он стоит, а встал здесь потому, что рядом была площадка для хоровой капеллы, а пение и музыку он очень любил, хотя с церковными напевами и мелодиями знаком не был, вырос в семье, знавшей церкви только музейные.

Но торжественная напевность хора его заинтересовала, он вслушался, тем более что во время богослужения ни за какими справками обратиться к причту было нельзя. Служебное дело, которое привело его сюда, приходилось временно отложить. И Саблин стоял, с любопытством оглядываясь. Все ему было занятно: и монотонное чтение протоиереем главы из Евангелия — пудовой книжки в серебряном окладе, возложенной на высокую подставку, и парчовые ризы дьякона и священника.

«Да исправится молитва моя, яко кадило пред тобою…» — пел хор, пел красиво, чисто, и Саблин, даже не зная церковнославянского, с интересом слушал. Обедня уже кончалась, и назойливое внимание к милиционеру в форме постепенно таяло; народ начал расходиться.

Саблин шагнул на ступеньку клироса, как вдруг заметил, что ему дружелюбно улыбается дьякон.

— А ведь я узнал вас, — сказал он.

— Не имею чести, — холодно возразил Саблин: дьякона он видел впервые.

— Забыли. Давненько виделись, — усмехнулся тот. — Вы у нас были, когда я в театре служил, в опере. Вы тогда совсем молоденький кражу у нас расследовали.

Саблин вспомнил.

— А как же вы из театра здесь очутились? — спросил он.

— Бас-то у меня не сильный, ну и зарплата здесь малость повыше. Вот и соблазнился. Я и прежнего нашего участкового знаю.

— Я не участковый, — сказал Саблин. — Я из уголовного розыска.

— Значит, сигнал был? — заинтересовался дьякон.

— Никакого сигнала не было. Просто справки кое-какие хочу у вас получить. Кстати, меня интересует не сегодняшний день, а давнее времечко. Тогда еще протоиереем у вас был отец Серафим. Знали такого?

— Ну, как же не знать. Еще мальчишкой у него в стихаре при богослужении прислуживал. Отчасти это и повлияло на мой уход из театра в церковь. И обедню и всенощную знал назубок. А почему вы заинтересовались отцом Серафимом? Ведь он уже десять лет как богу душу отдал…

— Меня интересует более старое время, — пояснил Саблин. — В первые годы Советской власти был такой декрет об изъятии церковных ценностей. Может быть, у вас в соборе есть люди, которые это время помнят?

— Я-то не помню, конечно. В то время еще не родился. Но люди такие есть. И прежде всего протоиерей наш, отец Никодим. Вы подождите немного, он сейчас из алтаря выйдет. Тут я вас и представлю…

2

Саблин сидел в гостиной у отца Никодима. Познакомившись, протоиерей тотчас же пригласил его завтракать, и отказываться было неудобно, потому что протоиерей после обедни шел именно к завтраку, а старший инспектор рассчитывал на долгий и содержательный разговор.

Протоиерей был высокого роста — почти как Саблин, не сгорбленный старостью, худощавый лицом, с тщательно расчесанной седой бородой. Ему даже восьмидесяти не дашь, думал Саблин, так — лет семьдесят с лишним, и руки у него не венозные, а сухие и гладкие, с длинными, аккуратно ухоженными ногтями. Дома он был в шелковой темной рясе и мягких тапочках, говорил чистым московским языком, как говорили в дни его молодости, не злоупотреблял славянизмами, отвечал сразу, не переспрашивая.

Саблин начал разговор не с деловых вопросов, а с чистосердечного признания: он-де впервые в церкви и ему было небезынтересно увидеть службу. Ответа он не получил, сразу отметив, что отец Никодим умен и отлично понимает, что с инспектором уголовного розыска следует говорить не о церковных делах. Но деловых вопросов протоиерей не задал, терпеливо ожидая их от Саблина. И тот спросил:

— У меня к вам любопытное дело, отец Никодим. Небольшой экскурс в прошлое. В первые годы Советской власти появился декрет об изъятии церковных ценностей. Может быть, и вам пришлось тогда с отцом Серафимом работать?

— Пришлось. Был священником, в звании, как у вас говорят, немного пониже. Все это происходило при мне, я сдавал ценности вместе с отцом Серафимом. А что вас, собственно, интересует?

Саблин помолчал. Как объяснить отцу Никодиму свои подозрения, высказанные полковнику Князеву? В лоб нельзя: для отца Никодима это прозвучало бы оскорбительно. Надо было заходить со стороны, говорить о времени и его особенностях в связи с заинтересовавшим уголовный розыск делом. Так он и поступил, стараясь обойти скользкие обстоятельства.

— Мы ведем следствие по одному делу, среди свидетелей — бывшая сожительница протоиерея Востокова Марьяна Вдовина, ее дочь от отца Серафима Екатерина Михеева и пасынок, сын от первой жены протоиерея Андрей Востоков. Дело сложное, и не о нем речь. Меня интересует лишь время, когда проходило изъятие церковных ценностей, и как все это в вашем соборе было.

Отец Никодим разгладил бороду и понимающе улыбнулся:

— Давайте уж говорить прямо, не вводя друг друга в заблуждение. Город наш хоть и считается районным центром, но, по сути дела, провинция: все из ряда вон выходящее тут же становится известным каждому. Так что позвольте вас поправить: Марьяны Вдовиной уже нет в живых. Она убита в семейной ссоре зятем своим Василием Михеевым. Извините за поправку, но она, полагаю, для дальнейшей беседы необходима. Вас, как и меня, товарищ старший инспектор уголовного розыска, интересует только правдивая информация.

Густо покрасневший Саблин, однако, тут же нашелся:

— Извините меня, отец Никодим, я никак не думал, что любое уголовное событие в городе тут же становится известным даже лицам вашего звания. Я не счел нужным информировать вас о деле, вас не затрагивающем, и потому только ограничился упоминанием лиц, о которых придется, может быть, вскользь коснуться в нашей беседе. Меня действительно интересует не сегодняшний день, а очень давнее время, когда меня и на свете не было.

И опять улыбнулся отец Никодим, иронически даже улыбнулся:

— Я стар, молодой человек, но не глуп и связать невысказанный ваш вопрос даже при очень большой натяжке с изъятием церковных ценностей, хотя прошло с тех пор более шестидесяти лет, тоже сумею. Проследить мысль изобретательного следователя не так уж трудно. Да и удовлетворить ваше любопытство тоже очень легко. Был я тогда молодым священником, помогал отцу Серафиму и полностью, что называется, в курсе дела. Кампания по изъятию ценностей у нас в соборе прошла, как говорится, без сучка и задоринки, все документы сданного можете проверить у нас в архиве, да и ценная церковная утварь, не говоря уже о ризах с икон, так велика, что их запросто и не спрячешь, тем более что изъятие проходило у нас, как и везде, внезапно, без предупреждений. Сдачей руководил отец Серафим, и ни единая ценность утрачена не была. Документы, повторяю, вы можете сегодня же проверить.

Сказано это было сухо и официально. Саблин понимал, что протоиерей отлично сознает, что имеет в виду инспектор уголовного розыска и что разговор «о времени и его особенностях» не удался. Ответ был достаточно исчерпывающ и точен. И Саблин поспешил, не отказываясь от своих предположений, сразу же переменить тему.

— Вы не поняли меня, отец Никодим. Я отнюдь не собираюсь проверять у вас какие-то давно зарегистрированные ценности. И мысль моя была, скорее, мыслью не следователя, а историка, интересующегося не тем, что изъяли, а тем, что осталось. Ведь у нас не было Ренессанса, а были свои двенадцатое и последующие столетия, не было Рафаэля и Леонардо да Винчи, а были Рублев и Феофан Грек, историческая ценность которых едва ли ниже.

— То, что осталось, трудно счесть ценностью, — уже значительно мягче сказал соборный протоиерей. — Ни Рублева, ни Грека в соборе не было, купцы, дарившие нам иконы, интересовались дорогими окладами, а не древней живописью. Каюсь, и я по молодости лет больше соблазнялся надетым на них серебром и золотом. Да и сейчас возьмите: иконопись знаю, пожалуй, неплохо, а собирать иконы — не собираю. Художники куда дальше меня пошли: мой иконостас ценностями не блещет. Не увлекаюсь. А коли вы увлекаетесь, то я вам не завидую. По-моему, дело это не ваше. Ну, марки, монеты, значки — это я понимаю, но ведь иконы собирают в большинстве глубоко равнодушные к религии люди. А что такое икона? Прежде всего религиозный символ, раскрытие верующего ума и сердца. Разве можно предположить, что Феофан Грек не верил в то, что создавал своей кистью? У любого, даже посредственного иконописца были, конечно, свои модели, но гениальная живопись немыслима без вдохновляющей ее веры…

Саблин выслушал протоиерея, в свою очередь убежденный в том, что гениальная иконопись вдохновляется не верой в бога, а талантом иконописца, но спорить не стал.