Олловейн вышел из туннеля и окинул взглядом просторный Магнолиевый двор. То было сердце дворца, и большую часть его занимал Мата Мурганлевк, магнолиевое дерево, настолько старое, что ствол его стал мощным, словно башня. Высоко в его ветвях находились апартаменты Эмерелль. Говорили, что Мата Мурганлевк отдал свою древесину, чтобы даровать королеве покои, где она могла бы проводить время в одиночестве. Никто не имел права последовать туда за королевой, даже ее горничные и слуги-кобольды. Это было единственное место в Вахан Калиде, где королева могла побыть одна.
Но теперь Эмерелль ожидала в Белом павильоне, расположенном в корнях дерева. Павильон напоминал огромный полураскрытый цветок магнолии. Кобольды и крошечные луговые феи окружали правительницу. Козлоногий фавн протягивал ей изогнутый рог. Эмерелль отпила из тяжелого золотого сосуда, затем что-то сказала фавну, и бородатый парень звонко расхохотался. Кентавры, собравшиеся немного в стороне, вокруг большой винной амфоры, с любопытством оглянулись на него.
Олловейн выругался про себя. Он опоздал! Все они ждут его. А заставлять ждать кентавров нехорошо. Они обладали жутковатым даром в любое время откуда-то доставать вино. Иногда мастер меча подозревал, что состояние трезвости, длящееся более одного дня, среди народа полуконей считается позором. Олловейн с ужасом представил себе, как королеву эскортирует к роскошной либурне табун ревущих, пьяных вдрызг кентавров. Он не должен был опаздывать!
Широким шагом мастер меча перемахнул три оставшиеся ступени разом и едва не угодил в кучу свежих конских яблок, наполовину скрытую корнями. Это была одна из причин того, почему он считал этих варваров непригодными для жизни при дворе!
Впрочем, они, безусловно, лояльны. Среди них никогда не затесался бы убийца. Если они объявляют междоусобицу, то в этом нет ни капли интриги. Сражение, о котором нельзя рассказать за пиршественным столом, в их глазах не стоит того, чтобы в нем участвовать.
Достигнув павильона, Олловейн опустился на колено перед королевой.
— Прошу прошения, что заставил тебя ждать, моя госпожа.
Эмерелль улыбнулась.
— Я знаю тебя, Олловейн, и догадываюсь, что тебя задержали твои обязанности. А теперь поднимись. Это не день придворных. Нет никакой необходимости долго стоять передо мной на коленях.
Может быть, она ждет доклада о том, что его задержало? Или знает? Эмерелль умела приоткрыть завесу будущего. Она то и дело удивляла двор своим знанием. Вероятно, поэтому она настолько спокойна? Знает, что сегодня ночью ничего не случится? Может быть, она втайне подготовилась, не посвящая в это его?
— Давай постоим здесь немного, Олловейн, насладимся красотой вечера. — Королева оперлась на перила павильона и подняла голову, глядя на вершину Маты Мурганлевка.
Словно огромный балдахин, раскинулась крона дерева над широким двором. Листья шептались на ветру. Одинокие цветки по широкой спирали слетали на землю.
Столетия прошли мимо Эмерелль, не оставив, казалось, совершенно никаких следов. Она принадлежала к числу тех немногих существ, которые видели альвов. И тем не менее правительница казалась почти ребенком. Эмерелль была хрупкой, Олловейн был выше ее почти на целую голову. Темно-русые волосы волнами спадали на обнаженные молочно-белые плечи. Этой ночью на королеве было платье тысячи глаз. Ярко-красного цвета, пронизанное узором из желтых кругов и черных точек. Нужно было подойти к Эмерелль очень близко, чтобы заметить, в чем заключалась особенность платья. Оно жило! Тысячи бабочек опустились на простую зеленую нижнюю основу. Развернув крылышки, они закрыли королеву, словно желая оградить Эмерелль от излишне любопытных взглядов. Когда они шевелились, казалось, будто по платью идут волны. И на всех крылышках красовался большой желто-черный глаз.
Внезапно королева обернулась к мастеру меча. Негромко зашелестели крылья насекомых. Эмерелль протянула Олловейну золотой рог.
— Выпей, мой защитник. Должно быть, тебе хочется пить.
Неужели он снова вспотел? Правительница никогда напрямую не заговорила бы о его недостатке. Но не было ли в ее словах скрытой колкости? Она подняла рог.
Казалось, Эмерелль погружена в мечты. Эльфийка меланхолично улыбалась, ее светло-карие глаза глядели сквозь него. Олловейн расслабился. Очевидно, мысленно королева была где-то далеко. Мастер меча сделал большой глоток. То было чудесное охлажденное яблочное вино. Свежее и сладкое, из яблок конца этого лета.
— Осуши рог до дна, — тихо произнесла Эмерелль. — Это будет долгая ночь. — Королева снова поглядела на крону магнолиевого дерева.
Она прощается, подавленно подумал Олловейн. Так, словно никогда больше не увидит Маты Мурганлевка.
Взгляд его скользнул по заросшим лианами стенам. Белые эркеры, словно выступы на скале, протискивались сквозь темный растительный покров. Лишь в немногих окнах горел свет. На этот раз Эмерелль отправилась в путешествие в Вахан Калид с небольшой свитой. В Сердце Страны остался мастер Альвиас, а также Обилее и многие другие. Большая часть дворца в Вахан Калиде пустовала… Дворец был почти необитаем. До следующего праздника здесь останутся только немногие слуги, которые будут следить за порядком. Слишком немногие, чтобы выстоять в битве против буйной зелени Лесного моря. В некотором роде состояние дворца несло на себе печать правления Эмерелль. Она редко вмешивалась в политику эльфийских родов, в законы кровной мести кентавров или сомнительные делишки фавнов. Она попустительствовала им до тех пор, пока они не переступали определенную границу. И если это происходило, Эмерелль реагировала со всей строгостью. Как тогда, когда она изгнала Нороэлль, которая была близка ей, как дочь.
Стороннему наблюдателю дворец мог показаться запущенным. Но в глазах Олловейна он обладал неотразимой красотой и прелестью. Только там, где буйная растительность угрожала целостности здания, ее укрощали. За столетия из этого родилась дикая гармония, какую не смог бы создать ни один архитектор и ни один садовник.
Эмерелль негромко вздохнула. Затем обернулась к Олловейну. При каждом движении по платью пробегали блестящие волны, а затем оно снова застывало, и казалось, что огромные глаза на крыльях неотрывно смотрят на мастера меча.
— Время идти.
— Я приказал подготовить небольшой парусник, моя госпожа. Тебе не следует идти на этот праздник. Будет ошибкой отправиться туда. В толпе я вряд ли сумею защитить тебя.
— Нельзя убежать от своей судьбы, Олловейн. Она, словно тень, прилипает к пяткам. Она нагонит нас, что бы мы ни делали.