Мало-помалу скалы становились ниже, иногда они отступали, и тогда безжизненный скальный ландшафт сменялся равнинами, зелеными лугами, густыми лесами. Бухты, питаемые в основном водой рек, впадающих в пролив, становились более широкими, а берег — более изрезанным.
Кау-джер и Карроли хранили молчание. Время от времени Кау-джер заглядывал под настил, склонялся над индейцем, трогал его грудь, прислушивался к дыханию, смачивал бледные губы раненого целительным снадобьем. Затем возвращался на корму и вновь погружался в раздумье, которое его спутник даже не пытался нарушить.
«Вель-Кьеж» оставался во власти течения до восьми часов вечера. Исчез серп нарождающейся луны — ночь обещала быть темной. Надо было поторопиться скрыться за скалами, поскольку вот-вот должен начаться прилив.
Карроли направил шаланду к узкому заливчику, отгороженному от моря высоким каменистым выступом, о который с шумом разбивались волны. Он отдал кошку[26], оба паруса были взяты на гитовы[27] и притянуты к мачтам. Теперь настало время позаботиться об ужине.
Он принес несколько охапок валявшегося на берегу хвороста, сложил из двух камней очаг и развел огонь. Несколько рыбешек, выловленных утром, остатки бедра гуанако, утиные яйца, запеченные в золе, несколько галет из запасов, хранившихся на судне, — вот и вся еда. Пресной водой из ближайшего ручейка разбавили тростниковую водку. Поев, Карроли вымыл столовые и кухонные принадлежности и убрал их в ящичек, прикрепленный к борту с внутренней стороны. Пожелав доброй ночи Кау-джеру, он растянулся на корме и быстро заснул.
Стояла тихая, темная ночь, небосвод был усеян звездами, среди которых на середине расстояния между горизонтом и зенитом блестели бриллианты Южного Креста. Никаких звуков, кроме шипения пены на прибрежной гальке. Природа погрузилась в сон, бодрствовал лишь один человек — Кау-джер. Он сидел на корме, облокотившись на край борта. Ноги его от ночного холода были закутаны одеялом. Погруженный в свои мысли, он не забывал поглядывать на воду — не начался ли отлив, который позволит продолжить путь.
Несколько раз какие-то звуки прерывали его мысли. Он вставал, осматривался, прислушивался. Но, убедившись, что все в порядке, усаживался на прежнее место.
Вероятно, он задремал и спал до двух часов ночи. Одновременно с Карроли его разбудило покачивание шаланды, которая стала разворачиваться на якоре.
— Отлив, — коротко бросил Карроли.
— Пора в путь, — также коротко ответил Кау-джер и полез под настил.
Индеец дышал так слабо, что, только наклонившись совсем близко к его губам, можно было понять, что он еще жив.
Над гладью моря со стороны суши поднялся попутный бриз. Это означало, что с первыми лучами зари «Вель-Кьеж» будет у стойбища валла — цели их плавания.
Плыли в безмолвии по подернутой мелкими пятнами ряби воде, казалось, еще не отошедшей от сна. Судно по-прежнему держалось в нескольких сотнях футов от берега, смутно вырисовывавшегося на фоне светлеющего неба. В предутренней темноте тускло мерцали огни двух-трех костров. То тут, то там виднелись навесы. Под ними отдыхали индейцы. Всю ночь они поддерживали огонь, отпугивавший хищных зверей.
Плавание продолжалось уже несколько часов. Ветер посвежел, шаланда прибавила скорость, паруса слегка подрагивали вдоль ликтросов[28].
На востоке едва заметный свет окрасил горизонт. Туман над водой заалел, затем распластался по морской глади и исчез. Вскоре небольшие светлые пятна на небе сменились целой палитрой цветов, переходящих от красного к белому. Солнце появилось как-то внезапно, его золотистые лучи побежали по легкой морской зыби.
В шесть утра «Вель-Кьеж» достиг выхода из пролива. Здесь, на небольших островках, гагарки[29] били воздух своими недоразвитыми крыльями. С южной стороны три четверти видимого пространства занимал безбрежный океан, освещенный косыми лучами солнца. И только на севере чернел низкий берег, очень широкий и плоский, где произрастали леса из нотофагуса[30]. Кроны деревьев были похожи на большие зонтики. Насколько хватало глаз, берег уходил вдаль, смутно просматривалась его серповидная оконечность, которая загибалась в сторону Атлантического океана.
В этом месте, на берегу прозрачного ручья, петляющего между благовонными винтериями[31] и кустами барбариса, стояли шалаши на каркасах из кольев[32]. Заливистый лай собак возвестил о приближении шаланды. Невдалеке, на лугу, паслось несколько малорослых лошаденок. Тонкие струйки дыма вились над шалашами, а также над пятью или шестью крытыми листвой хижинами, видневшимися на ближайшей опушке, справа, где прибрежные деревья окунали свои корни в океан.
Весть о прибытии шаланды мгновенно разнеслась среди индейцев, и они сразу же узнали «Вель-Кьеж». Более полусотни мужчин и женщин в домотканой одежде, с наброшенными на плечи одеялами из шкур гуанако, высыпали из шалашей и побежали к берегу. За ними неслись полуголые ребятишки, которые, казалось, не ощущали холода, несмотря на довольно свежий бриз. Как видно, в этом становище Кау-джер был желанным гостем. Не первый раз навещал он индейские семьи, как в оседлых племенах, так и в кочевых, как внутри страны, так и на берегах пролива.
Когда шаланда подошла к берегу в узкой бухточке, Карроли бросил кошку прямо на пляж, и один из туземцев поспешил вдавить ее в песок. Паруса были спущены, и Кау-джер сошел на берег.
Его тут же обступили, горячо жали руки. В оказанном ему приеме чувствовалась искренняя сердечность и глубокое уважение. Видимо, немало услуг оказал им Кау-джер, если они называли этого человека, прибывшего, несомненно, из далеких заморских краев, своим благодетелем.
Он говорил на их языке, заходил то в один шалаш, то в другой. Какая-то женщина отвела его к больному ребенку. Кау-джер осмотрел малыша и дал выпить несколько глотков настойки из своей походной аптечки. То же самое проделал он и в других семьях, и все матери, ободренные и успокоенные появлением Кау-джера, горячо его благодарили. Вскоре он уже и не знал, кого слушать. Каждый в нем нуждался, требовал ухода. Его тащили за собой, хотели, чтобы он обошел все стойбище, словно ожидали его в течение нескольких месяцев. Казалось, эти индейцы, предоставленные самим себе, хотели запастись добрыми услугами на все время до его следующего приезда.
Кау-джер направился к одной из хижин, приютившихся возле леса, — и совсем не с целью нанести визит самой значительной персоне племени. Вождей здесь не признавали. Он жестом остановил следовавших за ним индейцев и вошел в нее. Несколько минут спустя он вышел в сопровождении двух женщин. Одной из них было около пятидесяти, но сморщенное лицо и согнувшееся тело сильно старили ее, другой — не больше двадцати; она была среднего роста, с правильными и приятными чертами лица, шею ее украшало ожерелье из бусин, а на руках красовались браслеты из раковин.