— Ты придумал особый рецепт? — спрашиваю я с набитым ртом, смакуя новый макарони.
— Чтобы рука не воспалилась? Дезинфицировать раны, мыть руки, избегать сквозняков и заставить всех носить маски.
— Я сейчас говорила о макарони.
Темнота-убежище
В тумане я слышу разговор. Один голос мужской, другой женский. Искренний смех и слова, но я не понимаю, что они говорят. Они далеко.
Мне больно. Мне больно везде. Особенно болит рука. Недавно я чувствовал, что ее будто воздухом надули, а теперь такое ощущение, будто ее выворачивают во все стороны или что по ней гуляет цирковой слон. Внизу спины тоже болит, и ноги. Еще болит челюсть и голова. На самом деле слон просто на меня лег. А еще у меня такое впечатление, что я проглотил коку вместе с банкой, и она так и застряла у меня в пищеводе.
Я знаю, что нахожусь в больнице. Узнаю звуки аппаратов, манжет для измерения давления, который время от времени сжимается. Значит, меня интубировали.
Иногда я чувствую вокруг себя какое-то движение, меня осторожно перемещают, на кожу снова крепится провод. Все — боль, даже малейшее прикосновение. Даже провод.
И тогда я снова погружаюсь в темноту-убежище.
Кончиками пальцев
Шесть утра. Сменщики придут через полчаса. Мы съели все макарони. Пусть весы завтра покажут лишний килограмм, мне плевать, зато какое объеденье. Молодой пожарный ближе к утру много раз начинал задыхаться, заставляя нас менять содержание кислорода в дыхательном аппарате. Не так уж он стабилен. Девочкам из дневной смены тоже придется бдеть над молоком.
А еще над температурой, чтобы сыр несколькими метрами дальше не превратился в савойское фондю[7].
Я сижу около него. Гийом отправился в приемный покой за бумагами.
Он неподвижен. Грудь регулярно приподнимается — в ритме работы дыхательного аппарата. А потом я вижу движение указательного пальца. Он повторяет несколько раз один и тот же жест. Его палец дрожит, с трудом передвигаясь по простыне, но в конце концов я понимаю, что он рисует вопросительный знак. Ему необходимо знать, что происходит.
— Вы меня слышите? Если слышите, стукните два раза указательным пальцем по кровати.
Указательный палец шевельнулся дважды.
— Два раза означает «да», один раз означает «нет».
— …
— Меня зовут Джульетта Толедано. Я медсестра в реанимации. Вы можете открыть глаза?
(нет)
— Вам больно?
(да)
— Вы знаете, кто вы?
(да)
— Вы знаете, что случилось?
(нет)
— Хотите узнать?
(да)
— Хорошо. Вы упали с восьмого этажа. А остались живы только потому, что падение смягчили деревья, но их ветви здорово вас покалечили. Не буду вдаваться в детали, но некоторое время вам придется лечиться. Вы поняли?
(да)
— Надо кого-нибудь известить?
(да)
— Ваших родителей?
(нет)
— Жену?
(нет)
— Друга?
(нет)
— М-м… брата или сестру?
(да)
— Я этим займусь.
Дневная смена ждет меня для передачи дел. Я еще некоторое время подержала его руку, потом отпустила. Он слегка сжал мои пальцы.
Мне стало лучше.
Лучше стало нам обоим, я думаю.
Гийом прав, я все принимаю слишком близко к сердцу.
Возможно.
Точно.
Ну и что?
Уж никак не в свои тридцать пять лет я вдруг стану бесчувственной. Гийом начал описывать истории болезни. У нас всего два пациента на четырех койках. Дневные сестры уже знакомы со старичком и с его сыром. Я продолжаю, переходя к пожарному. Обстоятельства происшедшего, детали операции, указания хирурга, установление контакта, которое я только что осуществила. Делаю великодушное предложение: прежде чем отправиться домой, я сама найду человека, которого надо предупредить. Наконец добавляю, что макарони были супер, но их не осталось. Вся бригада бьется насмерть, чтобы попасть в ночную смену с нашим кондитером, а наутро счастливая избранница хвастается, с чем ей повезло на этот раз. Такая маленькая игра между своими.
Можно подумать, что нас только пирожные и занимают.
Я беру стикер, записываю телефон доверенного лица и удаляюсь в комнату персонала. Время у меня есть, Лоран давно ушел на работу.
— Капитан Клейн?
— Да.
— Здравствуйте, меня зовут Джульетта Толедано, я медсестра из реанимации. Я звоню по поводу Ромео Фуркада.
— Как он?
— Ничего. Скорее стабилен.
— А его рука?
— Прооперирована.
— Они ее не ампутировали?
— Нет. Хотя полной уверенности еще нет, мы внимательно следим. Опасность не миновала, но пока порядок.
— Он в сознании? Может говорить?
— Нет, тем более, что он на интубации. Но мне только что удалось установить с ним контакт. Он ненадолго приходит в себя. И шевелит пальцем. Он хотел бы, чтобы я известила его брата или сестру.
— Черт, мать твою, сестра!!! Я совершенно забыл про Ванессу.
— Забыли?
— Он ее опекун, она несовершеннолетняя. Я заеду за ней в коллеж после занятий.
— Спасибо.
— Когда мы можем навестить его?
— Лучше во второй половине дня. С утра обход и процедуры.
— До какого часа вечером?
— Теоретически до восьми. На самом деле мы особо не придираемся, если смена спокойная.
— Могу я задать вам вопрос?
— Да.
— Как он умудрился сказать вам о сестре одним пальцем?
— Шестое чувство медработника…
Когда он желал мне доброго дня, я слышала, как он улыбается. Я чуть было не ляпнула, что весь день с удовольствием бы проспала, потому что мне предстоит дежурство третью ночь подряд, но, в сущности, это не его проблема.
Моя дневная программа проста. Вернуться, залезть под душ, съесть чего-нибудь, сделать себе укол и отдохнуть. Я люблю работать ночью, но вот тело убедить сложнее. Когда мне было двадцать два, оно легче переносило сдвиги во времени. Но с годами становится все труднее.
Перед уходом я возвращаюсь к своему пациенту в надежде, что он меня опять услышит. Мне хотелось бы сказать ему, что я поговорила с капитаном по телефону и что он привезет его сестренку. Думаю, для него это важно.
Я никогда не была на месте пациентов, но проведя столько время рядом, я научилась чувствовать, что для них означает оказаться здесь, со всеми страхами и болью, в совершенно незнакомом месте, одним. И если я могу их успокоить…
Фонарик
Я продолжаю чередовать темноту-убежище и туман-мучение. Особенно когда ко мне прикасаются. Я почувствовал, как моя кровать двинулась. Медленно покатилась, завернула, въехала в лифт, снова покатилась. Я попытался пошевелить указательным пальцем, но никто этого не заметил. Надеюсь, что медсестра, которая недавно была рядом, скоро вернется.
А главное, мне хочется, чтобы Ванесса была рядом. Она единственная, чье присутствие принесло бы мне облегчение. Мой фонарик в тумане.
Его сестренка
Третья ночь подряд, от такой работы мы все передохнем. И ни одного лишнего человека на замену, чтобы можно было хоть надеяться на маленькую передышку. В больнице настоящий кризис. И этот кризис скоро скажется на нервах персонала. К счастью, я опять дежурю с Гийомом. Его тоже мне будет не хватать, когда я сменю отделение. Он молодой, но ответственный и знающий. Властный, но мягкий. И не слишком чувствительный. Ровно насколько нужно.
Мужчины редко бывают чувствительными ровно насколько нужно.
Мне не терпится узнать, что он приготовил нам на этот раз и что мы будем смаковать на уголке рабочего стола, запивая крепким кофе, чтобы продержаться до утра.
И мне не терпится узнать, как дела у молодого пожарного.
Гийом, как всегда, поджидает, пока уйдет дневная смена, чтобы сласти свои достать. И речи быть не может, чтобы все участвовали в дегустации. Вот такой он, Гийом. Его это забавляет — чего он не собирается скрывать.