— Да, ты прав, Пауль. Геринг не устает мне твердить: бомбардировщики, бомбардировщики. Но я же говорил Герману: мое дело — истребители. Скорость, скорость, скорость! А ведь у Хейнкеля были весьма приличные истребители. У него всегда не ладилось дело с шасси, но зато какая рама! И в этой новой машине что-то есть, Пауль, что-то в ней есть!
— Новый двигатель. Реактивная тяга. Но это пока лишь идея, лишенная всякого практического применения. Пятьдесят полетных секунд никого не убедят.
— Спасибо, Пауль. Ты прав. Завтра же позвоню Хейнкелю и наложу запрет на дальнейшие работы над этим выродком.
— Не торопитесь, мой генерал. Реактивный двигатель — безусловное новшество в авиации. Пусть пока бесполезное. Но стоит ли вам брать на себя незавидную роль врага технического прогресса? При вашей должности это вам не к лицу. Что, если показать машину фюреру? Она развлечет его. Наш фюрер обожает всякие технические курьезы. Ну, и если старик Хейнкель докажет полезность своего детища в будущей войне…
— Ты молодчина, Пауль! Сообщи Хейнкелю, чтобы он притащил свою лягушку в Рехлин. А теперь помоги мне подняться. Скоро Берлин. Я хочу сам посадить «Зибель»…
2
3 июля 1939 года на имперский испытательный полигон в Рехлине прибыл Гитлер. Его сопровождали Геринг, Кейтель, Йодль, Мильх, Удет, начальник штаба люфтваффе Йошоннек и командир отряда испытателей Франке. Гитлер сбросил легкий плащ на руки адъютанта Энгеля и остался в коричневом френче, черном галстуке и черных брюках — традиционном костюме члена нацистской партии.
Из ангара техники вывели маленький самолетик. Вся носовая часть фюзеляжа была застеклена, и сквозь плексиглас виднелись ручка управления, крохотное сиденье для пилота, сектор управления двигателем.
Удет толкнул шасси носком сапога — самолетик заметно покачнулся.
— Мой фюрер, «Хе-176» три дня назад я наблюдал в полете, — торопливо начал он, подумав, что этим жестом выразил свое отношение к новинке, которая может вдруг и понравиться Гитлеру. — Проектировать ее начал уважаемый доктор Хейнкель два года назад. Внутри фюзеляжа установлен жидкостно-реактивный двигатель, который работает на метаноле с перекисью водорода…
Гитлер с сомнением потрогал крылья:
— Какой размах?
— Пять метров.
— Диаметр фюзеляжа?
— Максимальный — восемьдесят сантиметров.
— Как же умещается летчик?
— Ему в кабине вполне удобно, — выкатился вперед Хейнкель и махнул Варзицу.
Летчик, откинув колпак, вскочил в кабину. Эта кабина в случае аварии сбрасывалась, и Варзиц незаметно скользнул взглядом в сторону спасительного рычага.
По аэродрому пронесся свист запущенного двигателя. Из хвоста малютки вырвалось длинное белое пламя. Самолет помчался по бетонке. В небе летчик развернулся и пролетел над аэродромом.
Геринг и Удет покосились на Гитлера, стараясь угадать, какое впечатление произвел на фюрера полет. Но Гитлер, привычно поигрывая пальцами на отвороте френча, оставался спокойным.
Вскоре запас топлива и окислителя кончился. Самолет остановился посреди аэродрома, и его отбуксировали в ангар. Варзиц отрапортовал об окончании полета.
— Сколько вы заплатите летчику за это испытание? — спросил Гитлер Хейнкеля.
— По высшей ставке, мой фюрер.
— Поздравляю, обер-лейтенант, — сказал Гитлер.
— Я думаю, нам следует поздравить пилота с чином капитана, — проговорил Мильх. Гитлер пожал руку Варзицу.
— Ну, что вы думаете об этой штуке, капитан?
— Я убежден, что через год или два только немногие военные самолеты будут иметь винты и моторы внутреннего сгорания, — горячо ответил Варзиц.
Гитлер поморщился. Он не любил предсказаний. Предсказывать, предвидеть — привилегия фюрера. Он повернулся к Удету:
— Выдайте капитану Варзицу двадцать тысяч марок из специального фонда. А теперь послушаем Хейнкеля. Почему вы отказались от пропеллера?
— История авиации — история борьбы за скорость, — затараторил Хейнкель. — Скорость поршневых самолетов стала затухать. Из мотора уже ничего нельзя выжать, а у реактивного самолета неиссякаемый запас скорости, за ним будущее.
— Объясните!
— Враг скорости — сопротивление воздуха. Чтобы это сопротивление победить, нужно увеличить мощность моторов, следовательно, вес самих моторов, баков с горючим, фюзеляжа…
— Надо поднять самолет выше, в разреженное пространство, — указал Гитлер.
Вопреки обыкновению, беседа Гитлера не заинтересовала.
— В других странах делают реактивные самолеты?
— Пока нет, но, насколько мне известно, над созданием реактивных двигателей работают Уиттл и Гриффит в Англии, Ледок — во Франции, Цандер, Победоносцев, Люлька, Меркулов — в России… Кстати, именно Россия, очевидно, продвинулась в этой работе особенно далеко…
Но что-то мешало Гитлеру относиться всерьез к «детской коляске».
— Кажется, вы были удостоены в прошлом году Национального приза за искусство и науку?
— Да, мой фюрер.
— Вместе с Меесершмиттом, — подсказал Удет. Гитлер протянул Хейнкелю руку:
— Благодарю, доктор. Вашу машину мы поставим в Музей авиации…[5]
3
Ранним утром 28 августа, выйдя на дежурство, Пихт застал в приемной генерал-директора постоянного представителя фирмы «Эрнст Хейнкель АГ» в Берлине Пфистермайстера.
— А ведь я жду именно вас, господин Пихт. И новость, которую я хочу вам сообщить, должна вас порадовать, — зарокотал Пфистермайстер, оставляя в покое золотую цепочку пенсне, которой поигрывал минуту назад, и выпрямляясь перед адъютантом Удета.
— Весьма признателен. Чем могу служить?
— Вы, конечно, знаете, что наша фирма испытывает сейчас новую модель уже «Хе-178» с турбореактивным двигателем. Так вот, вчера Варзиц на этой машине продержался в воздухе целых семь минут! Теперь уже никто не вправе сомневаться в том, что доктор Хейнкель открыл новую эру в самолетостроении. Совершил, так сказать, скачок в новое качество.
— На этот счет я бы хотел узнать мнение Мессершмитта.
— Вы известный шутник, господин Пихт, — позволил себе рассмеяться Пфистермайстер, стараясь перейти на менее официальный тон. — Но согласитесь, что дело нешуточное.
— Да, здесь можно урвать солидный заказ.
— Не «урвать», господин Пихт! Когда же министерство научится толково распоряжаться кредитами?!
— Надеюсь, генерал-директор уже извещен о вчерашней сенсации? — спросил Пауль.
— Доктор звонил ему, но с Берлином дали связь только поздно ночью, и доктор боится, что генерал-директор со сна мог не понять истинного значения события.