Но в обед случился сбой в естественном устройстве миропорядка.
Киззи встретила Кактус и Иви в обычном месте, за низкой стеной на углу площадки, где из вентиляционного отверстия шел пар, чтобы скрыть дым от их сигарет. Они сидели ссутулившись там, пили колу и ели бутерброды, принесенные из дома и смотрели на угловые столики кафетерия, которые было видно через его окно. Колени Мика Креспейна пустовали и в любой другой день Киззи мысленно скользнула бы призраком на свободное место, прижалась бы грудью к костяшкам его рук и все такое, но не сегодня. Мистер Парень украл ее призрака с коленей Мика Креспейна. И она задумалась, может он украл и Сару Феррис с коленей Мика Креспейна. Она украдкой закурила сигарету и огляделась по сторонам, гадая где бы он мог быть.
Он оказался ближе, чем она ожидала. Он стоял по другую сторону низкой стены и смотрел на нее. Их глаза встретились, и Киззи мгновенно покраснела. Его взгляд был подобен физическому прикосновению, словно прикосновение к руке, переплетение пальцев, их крепкое сцепление друг с дружкой. Словно это ощущение прошило ее глаза и попало в кровь. Ее лицо горело огнем.
— Привет, — сказал он.
— Привет, мистер Парень, — услышала она ответ и смешок Кактус, раздавшийся у нее из‑за спины.
Он не отводил взгляд от Киззи, которая начала чувствовать себя крайне некомфортно. Он просто смотрел на нее. Она чувствовала, что покраснела с головы до пят.
— Привет, — пробормотала она.
— Эти штуки прикончат тебя, — сказал он, переводя взгляд на ее сигарету. Его голос был низким и немного скрипучим.
— Ну да… возможно, — ответила Киззи, тоже переведя взгляд на сигарету. И пока она неуклюже произносила эту глубокую мысль, ей показалось, что сердце выскочит из груди, так сильно оно било по ребрам. — Но, по крайней мере, я умру, выглядя старше своего возраста, морщинистой и высохшей, с мокротой на губах от кашля.
Он рассмеялся.
— Ты так это преподносишь, что мне становится удивительно, почему все кругом не курят.
Она выдохнула с облегчением: все‑таки сумела хоть что‑то сказать, вместо того, чтобы тупо пялиться на парня и нечленораздельно мычать. Ну а то, что он рассмеялся — это был приятный бонус, который еще сильнее вогнал ее в краску.
— И я про то же, — сказала она. — К тому же, народ всегда покупает американские. А что может быть более американским, чем сигареты?
Он склонил голову на бок и приподнял бровь. Когда локоны его волос сдвинулись, Киззи увидела блеск золотых колечек в обоих ушах.
— Ну знаешь, — начала лепетать она, объясняя, — табачные плантации? Восхитительные американские традиции, как и рабство…
— Эээ, угу, — неуверенно произнес он.
— Хотя, ко мне это не имеет никакого отношения. У моего народа в рабстве были только собственные дети.
Он ошеломленно посмотрел на нее и протянул руку.
— Можно мне?
— Что? Это? — Киззи в недоумении протянула ему сигарету и какое‑то время наблюдала, как он своими алыми губами втянули кончик сигареты в рот. Все ее нутро слегка вздрогнуло, когда она увидела, как его губы сомкнулись на ее отпечатке губной помады. Это было самым близким к поцелую, что она когда‑либо испытывала. Это был непрямой поцелуй. Киззи потянулась к сигарете, когда он вернул ее и спросила:
— Хочешь… хочешь сигарету?
— Не, спасибо. Покурим твою.
Киззи услышала, как Иви и Кактус приглушенно хихикнули. Она обернулась и увидела, что в их глазах плясало веселье и удивление. Она повернулась к еще более красивому парню, чем ей показалось, когда она увидела его утром в коридоре. Его лицо и стать были самим совершенством, подобно статуе, словно он был возлюбленным творением греческого божества, воспетой в песне смертной красотой. Мистер Парень был произведением искусства. К тому же этот разрез глаз придавал его лицу хитрое выражение. Лисий взгляд, который Киззи так понравился. Очень.
Ее рука немного дрожала. Она поднесла сигарету к губам и постаралась выглядеть как можно непринужденнее, но ее взгляд вернулся к его алым губам, когда ее собственные сомкнулись на влажном фильтре. Выдохнув, она отдала ему сигарету и сжала губы. Потом ей пришло в голову, что она как будто тем самым пыталась поцеловать себя, поэтому тут же разомкнула губы.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Кстати, я — Джек Хаск, — сказал он, протягивая руку.
— Киззи, — сказала она, протягивая в ответ свою руку. Его ладонь накрыла руку девушки, и он нежно сжал ее и замер. Кончики его пальцев соприкоснулись с ее кожей. А затем, вот прямо там, Киззи решила, что это был какой‑то розыгрыш злобного клуба красивых парней, для попадания в который нужно пройти посвящение. И это было именно оно. Потому что это могло быть единственным объяснением. Она взяла себя в руки, насколько это было возможно, учитывая поразительную красоту Джека Хаска и спросила: — Ну а кто ты вообще?
Он пожал плечами.
— Хаск запятая Джек. Семнадцать лет. Некурящий.
— Ага, ну точно.
— Не, серьезно. Я только что лишил девственности свои лёгкие.
Слово «девственность» повисло в воздухе, но Киззи изо всех сил постаралась не обращать на него внимание.
— Серьезно, кто ты? Я имею в виду, ты только что переехала сюда или что?
— У меня дядя умер. Я приехал позаботиться о его рождественской елочной ферме до конца праздников.
— О. Это та, что на Ишервуд роуд?
— Ага.
— Я живу рядом. Не знала, что старик умер. Мне жаль. Ему было лет восемьдесят или около того?
— Вообще‑то, ему было тридцать пять, но он курил с шестнадцати лет.
Киззи криво улыбнулась ему.
— Как скажешь.
Джек Хаск тоже улыбнулся. Он вернул ей сигарету и сказал:
— Я серьезно, тебе нужно завязывать. У курящих появляется привкус… серы.
Привкус? Разум Киззи крутанул сальто. Привкус? Неужели этот Джек Хаск думал о том, чтобы попробовать ее на вкус? Великий Бог Всемогущий, ей бы не хотелось, чтобы она отдавала серой, если это произойдет (все равно какой бы сера не была на вкус). Она прикусила губу. Ей не хотелось, чтобы ему померещилось, будто она готова выполнять его капризы, тем более, что все это было, разумеется, жестоким розыгрышем, как в Кэрри, который наверняка завершится потоками крови свиньи на выпускном. Она нарочито в последний раз затянулась, а потом бросила окурок на пол и раздавила его пяткой.
— А какие на вкус не курящие? — спросила она, стараясь казаться невозмутимой.
— Как лакрица, — быстро нашелся Джек Хаск. Левая половина его алых губ превратилась в асимметричную усмешку.
Киззи не придумала ничего умнее, чтобы ляпнуть:
— Ха. Я люблю лакрицу.
— Ну значит, думаю, тебе стоит попробовать на вкус не курящего, — сказал он, прямо глядя ей в глаза, и Киззи почувствовала, будто он проник сквозь них, попал прямиком ей в кровь и нагрел ее изнутри.
К счастью прозвенел звонок и ей не пришлось придумывать ответ.
— Пока, Джек Хаск, увидимся, — просто сказала она.
— Непременно, — сказал он, склонив голову в сторону и, посмотрев на нее еще мгновение, ушел.
Киззи развернулась, и увидела, что Кактус с Иви смотрели на нее во все глаза.
— Это сейчас все наяву происходило? — требовательно спросила она у них.
— Спасибо, что познакомила нас! — с надутым видом произнесла Иви.
— Господи. Простите. Я просто очень старалась не упасть в обморок и не разрыдаться. Господи. Серьезно, что сейчас было? Это наяву было или очень реалистичный сон?
— О, еще как наяву, — заверила ее Кактус. — Киззи! Ты только что обменялась слюной с самым красивым парнем, когда‑либо ступавшим по коридорам Святого‑Рябого. Слюной. А в слюне есть ДНК. Теперь ты типа носишь его клетки у себя во рту, как одна из тех странных лягушек, что носят яйца за щекой!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Иви пронзительно взвизгнула, но потом добавила:
— У тебя может во рту родиться его малыш! Рото‑малыш!
— Боже! Только в вашей интерпретации слюна сумела прозвучать отвратительно. Короче, вы видели какой он идеальный?!
— О, я‑то видела, — сказала Кактус.