— Вы можете вспомнить хоть что-нибудь? — спросил Джис.
Ее глаза были мягкого насыщенного голубого цвета, цвета дикого лесного цветка. Сейчас они затуманены страхом. Пытаясь побороть его, она встряхнула головой.
— Кто я? — повторила она с отчаянием в голосе.
— Мне очень жаль. Я не знаю.
Она задышала чаще, с силой втягивая в себя воздух, слезы покатились по ее щекам и закапали на простыню.
— О, мой Бог, — простонала она.
Джис присел на край кровати. Инстинктивно он притянул ее к себе. В другом конце комнаты миссис Трирз по-прежнему раскачивалась взад-вперед, не подозревая о происходящей рядом драме. Бертон вторил движениям старухи, успокаивая расстроенную пациентку, плачущую у него на плече. Внезапно дверь открылась, и в палату вошел невысокий человек.
— Что здесь происходит? — Тихую комнату заполнил требовательный голос.
Молодая женщина застыла, закрыв лицо руками. Джизус поднялся и встал рядом с ней. Доктор Фогрел подошел к больной и взял ее за подбородок влажной, мягкой рукой.
— Итак, у нас тут перемены. — Он рывком поднял ее голову, с раздражением отрывая ее руки от лица. — Вы знаете, где вы находитесь?
Глядя на него дикими глазами, она пыталась освободиться.
— Все еще не может говорить, — сделал он вывод.
— Она заговорит, — процедил Джизус сквозь стиснутые зубы. — Если вы дадите ей такую возможность.
— Вы знаете, где вы находитесь? — спросил психиатр.
Освободившись от цепких пальцев доктора Фогрела, женщина несколько раз тряхнула головой. Потом остановилась и медленно кивнула.
— Да. Я в Батон-Ружском городском госпитале.
— Хорошо. — Он взял Энни за кисть руки, как бы желая нащупать пульс. — Назовите ваше имя.
— Я… Я не знаю. — Девушка заплакала.
— Она не ориентируется в окружающей ситуации, — объявил доктор Фогрел. — Растеряна, вероятно, галлюцинирует. Я назначил ей торазин. Не вмешивайтесь больше, Бертон, или я буду вынужден выдворить вас из отделения навсегда.
— Если вы будете накачивать ее транквилизаторами, она никогда ничего не вспомнит.
— Вы ставите под сомнение мой профессионализм?
Они остановились у двери:
— Да.
— Да как вы смеете?!
— Если вы не отмените свое предписание, я поставлю вопрос о вас перед комиссией по этике, Фогрел.
Оба знали, что это пустая угроза. Было очень мало психиатров, желающих работать в такой больнице. Если только он умышленно не уморит пациента, доктор Фогрел мог быть уверен, что не потеряет работу, пока не захочет уйти сам. Но даже, несмотря на то, что Джизус не мог причинить доктору Фогрелу серьезных неприятностей, он мог существенно затруднить его работу. А тому меньше всего хотелось осложнять себе жизнь.
— Я предупреждаю вас, — сказал психиатр, распахивая дверь и устремляясь в коридор, — или вы прекратите вмешиваться, или перейдете на работу в обслуживающий персонал.
Джизус спокойно слушал угрозы, стоя у двери. Удовлетворенный тем, что Фогрел, хотя бы временно, ретировался, Джис вернулся к кровати молодой женщины.
Энни была еще более бледной, чем раньше, темные ресницы только подчеркивали белизну кожи. Почувствовав его приближение, она открыла глаза и попыталась улыбнуться:
— Спасибо. Вы хотели мне помочь. Я благодарю вас за это, — прошептала она.
Ее слова, ее безукоризненная интеллигентная речь звучали странно, если учитывать то, что он знал о ней. Джис рассматривал очертания ее лица. Они вполне соответствовали манере разговаривать. Она говорила как выпускница престижного университета. В речи слышался мягкий южный акцент.
— За последние полчаса на вас обрушилась масса впечатлений. Вам следует отдохнуть.
Ее веки сомкнулись раньше, чем он успел договорить. Бертон прислушался к ее ровному дыханию. Когда оно стало более глубоким и редким, он тихо встал и вышел в коридор.
Было время передачи дежурства вечерней смене. Джис увидел Рози и двух ее помощниц, ожидавших, пока отопрут дверь, находящуюся рядом с постом медсестры, и выпустят их из отделения. Кэрри еще сидела за столом, передавая дела женщине, которая займет ее место в следующей смене. Взглянув на направлявшегося к ней Джизуса, она нахмурилась и покачала головой, как бы предостерегая его.
Он понял, в чем дело, когда увидел выходящего из ординаторской высокого человека, Бертон надеялся, что доктор Спайк Томпсон, главный психиатр, отложит объяснение с ним до завтрашнего дня. Очевидно, он надеялся, напрасно.
— Бертон? Я хочу видеть вас в комнате отдыха. Прямо сейчас.
Кивнув, Джизус проследовал по коридору за доктором Томпсоном. В комнате отдыха, как обычно, никого не было. Ее редко посещали, потому что она находилась в конце коридора. Сестры предпочитали пить кофе в ординаторской, куда они могли забежать ненадолго, чтобы поболтать.
Сев на свободный стул рядом с шефом, Бертон стал ждать.
— Я думаю, вы догадались, что доктор Фогрел говорил со мной о вашем вмешательстве в его дела.
Доктор Томпсон был человеком с внушительной внешностью и говорил всегда спокойно, хорошо поставленным голосом. Свое недовольство он выражал, приподнимая брови, поджимая губы и сверкая карими глазами. Джис прекрасно ощущал его ярость, которая скрывалась за осторожным подбором слов.
— Я знал, что он будет говорить с вами. Но рассчитывал, что это будет завтра.
— Почему?
— Потому что, — Джис взглянул на часы, — я нахожусь здесь вот уже двенадцать часов.
— Тогда будем говорить коротко и конкретно. Вы не имеете права отменять никаких предписаний лечащего врача.
— Я знаю. — Бертон старался не показать своего раздражения.
— Почему тогда вы спорили с Фогрелом?
— Потому что его предписание наносило вред здоровью пациента. Я долгое время работал с ней. Для Фогрела она — лишь имя на табличке. Даже нет. Просто обозначение покоящегося на кровати тела, которое он видит не чаще двух раз в неделю на протяжении одной минуты.
— Вы же знаете, как он загружен.
— Да. И каков он сам, я тоже знаю.
— То есть?
— То есть у него на все один ответ — доза торазина. Между тем сегодня в состоянии пациентки произошли огромные изменения. — Голос Джизуса смягчился, в нем зазвучала гордость. — Пять месяцев она ни на что не реагировала, Спайк. Сегодня она говорила со мной; она задавала вопросы. Для того, кто не видел ее прежнего состояния, ее поведение выглядело бы совершенно нормальным. Фогрел даже не заметил этого.
Слушая Бертона, доктор Томпсон молчал. Каждый из них знал, в чем дело. Джизус понимал, что Спайк Томпсон обязан поддерживать авторитет лечащих врачей, но он знал также, что главный психиатр был честным человеком. Он не принимал доктора Фогрела на работу и, возможно, не одобрял многих его решений. Сам прекрасный психиатр, Спайк оказался в щекотливом положении. Это не та ситуация, в которой он хотел бы находиться. И он слишком уважал себя, чтобы поступать не так, как считал нужным.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});