проблема приобретала остроту исподволь, год за годом и десятилетие за десятилетием. Христианские общины, разбросанные на огромном расстоянии в различных населённых пунктах Средиземноморского бассейна, не имели в первой половине II в. ни постоянной связи между собой, ни авторитетных для всех христиан церковных институтов, ни вероисповедных книг, в которых были бы твёрдо зафиксированы основы того, во что надо верить. Эпизодически в общины приходили бродячие проповедники («дидаскалы»). Уже появлявшийся на страницах данной работы И. Крывелёв видел ситуацию с вероучением в общинах следующим образом: «Навещавшие общину проповедники рассказывали то, что им было известно о Христе, его жизни, смерти, воскресении, и о том, чему он учил, о его “речениях”. В сознании самих верующих шла работа фантазии, заполнявшей пробелы в традиции, разукрашивавшей эту традицию подробностями. Лишь в наиболее крупных и богатых общинах были “писания” — папирусные или пергаментные свитки с какими–нибудь документами новой религии… Во II веке всё чаще в обиходе христианских общин стали появляться Евангелия — книги, в которых давалось связное жизнеописание Христа и пересказывались его поучения»[9].
Как показала И. Свенцицкая в цитированном выше сочинении, устная традиция продолжала существовать и в тот период, когда появились первые писания. Более того, не переводились ревнители христианства, которые решительно предпочитали устную традицию возникавшей на их глазах христианской литературе. Евсевий Кесарийский приводит слова христианского писателя Папия (первая половина II в.): «Если мне случалось встретить кого–либо, общавшегося со старцами, то я заботливо расспрашивал об учении старца, например, что говорил Андрей, что — Пётр, что — Филипп, что — Фома или Иаков… Ибо я полагал, что книжные сведения не столько принесут мне пользы, сколько живой и более внедряющий голос»[10]. Необходимо учитывать одну тонкость, связанную с первыми опытами письменной фиксации христианского предания: сама по себе запись не воспринималась как священный текст, священными были слова, приписанные Иисусу. Эти слова можно было толковать, открывать их истинный, с точки зрения данного проповедника, смысл. Порядок записи не имел значения, речения даже иногда разделялись.
Между устными проповедями различных проповедников существовали расхождения. Такие же, если не большие (соответственно градациям в давлении различных литературных и культурных традиций на письмо региональных литзаписчиков), различия существовали между записями этих проповедей, сделанными в общинах. Как отмечают современные исследователи (П. Джонсон и др.), раннее христианство с самого начала представляло множество вариантов, часто имевших мало общего, хотя все они концентрировались вокруг веры в воскресение Спасителя; каждая община располагала своей «историей Иисуса». Наличие таковой для религиозных объединений первоначальных христиан было жизненно важным фактором их сплочения, внутренней монолитности. Наряду с вероучительным первые Евангелия имели в общинах культовое значение: может быть, отсюда и давняя гипотеза английского мифолога Д. Робертсона о том, что Евангелия были построены как сценарии каких–то культовых действий или даже мистерий. Что касается обзаведения Евангелиями, они либо покупались общинами на стороне или у проповедников, либо сочинялись силами членов общины.
В итоге такого стихийного творчества появилось несколько десятков Евангелий, каждое из которых имело местное распространение. Из них кафолическая церковь отобрала и канонизировала лишь четыре. Никакой высшей логики в этом отборе, по–видимому, не имелось: «Канонизированные четыре Евангелия представляли четыре наиболее мощные и влиятельные общины»[11]. Ни с одной из них кафолическая церковь попросту не хотела вступать в прямой конфликт. Таким образом, отбор Евангелий, которые впоследствии вошли в Новый Завет, определялся более прагматическими, нежели принципиальными соображениями. И вполне понятно, что обладавший острым критическим умом Маркион, который был свидетелем и участником этого процесса, рассматривал множественность Евангелий как скандал, как проявление затяжного нестроения кафолической церкви. Свою задачу он видел в восстановлении Благой Вести Иисуса Христа на основе посланий апостола Павла и Евангелия от Луки, которое Маркион считал хотя и искажённым, но не безнадёжно фальсифицированным. Но критической ревизии Маркион подверг весь корпус раннехристианской литературы. Таким образом, Маркион первым прошёл путь от исходного многообразия раннехристианской литературы к единству Канона. Кем же был тот, кто поставил перед собой такую колоссальную задачу?
Жизнь, путешествия, слова и деяния Маркиона из Понта
По преданию, достоверность которого никем не ставилась под сомнение, Маркион был уроженцем Синопа, важнейшего греческого торгового города на южном берегу Чёрного моря. Его, стало быть, надо считать земляком знаменитого циника Диогена, что, между прочим, обыгрывается Тертуллианом в его антимаркионовском трактате. Видимо, он родился в 85 г. н.э. или несколько позже.
Во времена Римской империи по берегам Понта Эвксинского (греч. — гостеприимное море) стали селиться еврейские общины. Ученик апостола Павла Акила (Аквила, II в.) был выходцем из такой понтийской общины (Деян 18:1–3: «После сего Павел, оставив Афины, пришёл в Коринф; и, найдя некоторого Иудея, именем Акилу, родом Понтянина, недавно пришедшего из Италии, и Прискиллу, жену его, — потому что Клавдий повелел всем Иудеям удалиться из Рима, — пришёл к ним; и, по одинаковости ремесла, остался у них и работал; ибо ремеслом их было делание палаток»). Равным образом понтянином был и переводчик Библии с тем же именем Акила, который, правда, принадлежал к числу прозелитов. Последний был современником Маркиона и даже родился в Синопе. Примечательно то, что из этого города вышли и самые непримиримые противники иудаизма, и самые скрупулёзные переводчики Библии (кроме Акилы ещё и другой переводчик — Феодотион, II в.). Эти еврейские общины, скорее всего, и стали точками приложения миссионерской деятельности начального христианства.
Если полагаться на первое Послание Петра, то христиане в I в. уже появились на Чёрном море (1 Пет 1:1 : «Пётр, Апостол Иисуса Христа, пришельцам, рассеянным в Понте, Галатии, Каппадокии, Асии и Вифинии…» Понт и Вифиния составляли одну сдвоенную провинцию.) По своему вероучению и отчасти по своему составу первые христианские общины в Понте и Вифинии принадлежали к иудеохристианству. Христианство I в. ещё, по существу, не мыслило себя в отрыве от иудаизма, рассматривало себя как некий «истинный иудаизм». (Кстати, сегодня эту позицию разделяют многие ассимилированные евреи.) Христианская проповедь долгое время оставалась привязанной к синагогам, а эллинистические евреи рассматривались в качестве привилегированного объекта христианской миссии. Религиоведы подметили, что в раннехристианской литературе богоизбранность Иисуса аргументируется не столько совершёнными им чудесами, сколько тем, что Иисус исполнил предсказания древнееврейских пророков. Таким образом, Маркион вырастал во многом в духовной атмосфере иудеохристианства. О том, насколько многочисленными и сильными были христианские общины в этом регионе, например, во времена Траяна, свидетельствует знаменитое письмо Плиния Траяну. Вероятно, оно было написано на востоке провинции Вифиния и Понт, в Синопе, Амастрии или Амазии. Приведу перевод письма.