в форме откровения, или апокалипсиса, полученного основоположником традиции»[21]. Г. Йонас считал «Поймандр» выдающимся документом «гностической космогонии и антропологии, независимым от спекуляций христианских гностиков». По его мнению, заключительные параграфы трактата (§ 27-32, из которых Мид расценивает как интерполяцию § 27-29) «описывают последующую миссионерскую деятельность получателя откровения среди людей»[22]. Но какое отношение это имеет к Павлу?
Эдуард Норден в своей прекрасной работе «Agnostos Theos. Исследования по истории форм религиозной речи» показал, что в указанной проповеди Павла имеются реминисценции из главного герметического текста «Поймандр»[23]. Так, например, в «Поймандре» (§ 26-28) содержится характерный для Павла мотив проповедования людям, погрязшим в земном, красоты служения высшему Богу и передачи им миссионером спасительного Знания, данного ему в откровении обожения верующих благодаря этому знанию: «Таково конечное благо для обладающих Гносисом — стать Богом. Чего же ты теперь ждёшь? Ты научился всему; надлежит тебе указывать путь людям, да спасёт Бог через тебя род людской… И начал я проповедовать людям Красоту религиозного служения и Гносиса: “О народы, земнородные люди, погружённые в опьянение, сон и неведение Бога, стряхните свои чувственные оковы и очнитесь от вашего оцепенения… И одни, насмехаясь (надо мной), устремились в Путь Смерти; другие, припадая к ногам моим, умоляли их научить. И я, воспрянув, стал проповедником Рода, наставлял их моими логиями на путь спасения. Я засевал в них слова мудрости, и питаемы они были Водою Бессмертия”»[24].
Но это — не единственная и даже не самая важная манифестация взаимодействия и противоборства религий и культур, христианства и эллинизма, которой отмечен эпизод с Павлом в афинском ареопаге. Анонсированное выше во введении в «Деяния апостолов» понятие «неведомого Бога», которое стало центральным для Маркиона и в христианском гностицизме в целом (один из виднейших историков христианской церкви находит «гениальную глубину» в высказывании гностика Василида о божественном Первоначале, недоступном человеческому уму: «Оно было, когда ничего не было, но это ничто не было чем–то из сущего, а — просто, ясно, без всяких софизмов — было всецелым ничто»), высвечивает один из важных аспектов формирования текстов Нового Завета. Речь идёт о том, что раннехристианская литература не знала понятий автора и авторства в их античном или современном значении. Очевидно, что авторство новозаветных текстов имеет фиктивный характер: имена апостолов и их учеников приданы текстам для обеспечения большей литературной благонадёжности, а их истинные авторы остались безымянными. Уместно спросить: при чём здесь авторство, когда речь идёт об идее «неизвестного Бога»?
Замечательный исследователь Нового Завета Мартин Дибелиус писал в своей классической книге «История литературных форм Евангелия», ориентируясь на синоптические Евангелия (от Матфея, Марка и Луки): «Литературное понимание синоптических Евангелий начинается с уяснения того, что они содержат собранное с миру по нитке достояние. Их авторы лишь в самой малой степени являются писателями, главным образом они суть собиратели, передатчики–переводчики, редакторы. Их деятельность состоит прежде всего в передаче, группировке и обработке попавшего им в руки материала»[25]. К этому типу безымянных авторов относился и человек, составивший «Деяния апостолов»: при работе над текстом «Деяний» он, как выясняется, использовал не только раннехристианские и иудейские, но и языческие источники. И следы этого использования заметны в афинской речи в ареопаге апостола Павла.
Фактическая сторона дела такова: примерно в то же время, т. е. в середине I в., что и Павел, с теми же миссионерскими целями, те же Афины посетил знаменитый современник Христа и Павла — неопифагореец и чудотворец Аполлоний Тианский. В III в. Флавий Филострат Младший (ок. 170‑между 244 и 249 гг.) написал о нём книгу «Жизнь Аполлония Тианского» по заказу императрицы Юлии Домны, использовав при этом дневниковые записи некоего призрачного Дамида, который якобы сопровождал Аполлония Тианского в его путешествиях, записывал его изречения, рассказывал о том, как создавались книги Аполлония и сочинялись легенды о нём (или сочинялись книги и создавались легенды). Сличение некоторых кусков книги Филострата с «Деяниями апостолов» заставляет сделать предположение, что подлинный автор «Деяний», скрывшийся или скрытый за именем Луки, пользовался, конечно, не «Жизнью Аполлония Тианского», а упомянутыми и прореферированными в произведении Филострата текстами Аполлония, откуда почерпнул для «Деяний» некоторые ситуации и понятия. И в первую очередь — понятие «неведомого Бога» и ситуацию, в которой оно всплывает. Вот имеющие отношение к этой теме выдержки из «Жизни Аполлония Тианского».
Во время поездок Аполлоний стремился научить людей истинному богопочитанию, посещал храмы, беседовал со жрецами. В Афинах у него произошёл конфликт с элевзинским иерофантом, не пожелавшим посвятить Аполлония в таинства мистерий. Филострат отмечает (IV, 18): «По словам Дамида, у Аполлония в Афинах бесед было множество, однако Дамид записал не все, но лишь достопамятные, в коих толковались самоважнейшие предметы. Увидев, что афиняне весьма привержены обрядам, Аполлоний в первой своей беседе рассуждал о священнодействиях: в какое время дня и ночи подобает жертва, или возлияние, или молитва каждому божеству, — впрочем, можно добыть книгу Аполлония, где он излагает все эти поучения собственными словами»[26]. Поскольку путешествие Аполлония в Грецию состоялось в середине I в., названная книга о богопочитании была написана им в ближайшие десятилетия второй половины века. Таким образом, эта книга была доступна анонимному автору «Деяний апостолов», которые, по всей вероятности, были написаны в первой половине II в.
Филострат же явным образом использует, в соответствии с обыкновениями того времени, книгу Аполлония Тианского для теологического оснащения своего собственного жизнеописания этого мифотворца, для мыслительного утяжеления первого биографического романа в истории западной литературы. К примеру, он повествует о мнимой дискуссии Аполлония с измышленным им «эфиопским гимнософистом», где Аполлоний отстаивает богослужение без образов и кумиров (Филострат 6,19): «Больше было бы пользы египетскому благочестию, когда бы вы и вовсе не воздвигали кумиров, но направили бы богословие своё по иному пути, который куца как мудрее и заповеднее: пусть бы строились для богов храмы и ставились бы в этих храмах алтари, и были бы уставы и запреты касательно порядка и чина жертвоприношений и возглашений и прочих обрядов, но кумиров бы никаких не водружали, а кто пришёл в храм, тот пусть сам и вообразит обличье божества, ибо разум рисует и ваяет искуснее художника, — но вы–то отнимаете божью красоту и у взоров, и у помыслов!»
А перед этим Филострат в той же книге (6, 3) рассказывает о встрече Аполлония на границе Эфиопии и Египта с неким юношей из Навкратиса по имени Тимасион, которого Аполлоний похвалил за почитание неведомой ему Афродиты: «Попросту отвергнуть одного из богов, как Ипполит