Читать интересную книгу Битва двух империй. 1805–1812 - Олег Соколов

Вслед за Вольтером и изменением общей политической конъюнктуры изменилось и отношение французов к России: «Общественное мнение во Франции, которое было враждебно по отношению к России, внезапно стало крайне благоприятным. Ко всему русскому стали относиться с каким-то наивным восторгом. В театре ставились пьесы, сюжет которых был взят из русской истории: „Скифы“ Вольтера, „Петр Великий“ Дора, „Меншиков“ Лагарпа… Повсюду в Париже возникали „Русские“ гостиницы, „Северные кафе“. Торговец модными товарами открыл лавку под вывеской „У русского модника“».

Обоюдное сближение Франции и России, наметившееся в 70-е годы XVIII века, особенно проявилось в ходе войны за независимость американских колоний, когда французы вступили в открытую войну с Англией. Напрасно англичане пытались склонить на свою сторону российскую императрицу. Екатерина II не только не приняла их предложения, но и, возмущённая наглыми действиями британцев на море, подписала 9 июля 1780 года договор с Данией о вооружённом нейтралитете. К этой декларации присоединились позднее Швеция, Голландия, Австрия, Пруссия, Португалия и Неаполитанское королевство. Это был мощнейший удар по попытке британского флота бесконтрольно хозяйничать на морях.

Уже в конце 80-х годов французская дипломатия поставила себе задачу добиться большего сближения с Россией и заключить русско-французский союз. Министр иностранных дел Монморен в своём докладе, направленном королю в самом начале 1789 г., писал: «Швеция не заслуживает более нашего доверия, впрочем, она может играть на континенте лишь второстепенную роль. Пруссия связала себя с Англией и стала нашим врагом… Германская империя — лишь разрозненные земли без всякой связи, к тому же многие из них находятся под влиянием Пруссии. Остаётся только Российская империя, и это тот союз, которого нам хотелось бы добиться»[2].

Однако всего лишь через несколько месяцев все расчёты политиков и дипломатов Европы оказались нарушены грандиозными событиями, которым суждено было изменить ход мировой истории. В 1789 году во Франции началась революция.

Нужно сказать, что поначалу ни деятели революции, ни монархи Европы не собирались сражаться, но очень скоро мощная пропагандистская волна, которую распространяли по Европе события французской революции, вызвала беспокойство при всех дворах. Бежавшие из Франции эмигранты стращали аристократов кровавыми сценами и призывали на помощь европейских монархов. Но угрозы германского императора и прусского короля, направленные в адрес лидеров революции, вызвали не страх, а взрыв эмоций.

20 апреля 1792 г. в кипящей революционными страстями столице Франции собралась Законодательная ассамблея, чтобы обсудить вопрос о возможности войны с врагами, стягивающими силы к границам. Депутаты пришли, словно охваченные порывом и опьянением, которые, как электрический импульс, передала им бушующая толпа. Даже представитель умеренного крыла ассамблеи Пасторе воскликнул: «Свобода победит, или деспоты уничтожат нас. Никогда ещё французский народ не был призван исполнить более высокое предназначение… Победа пойдёт вместе со свободой!»

Что же касается якобинцев, их представитель Базир громогласно возвестил: «Народ жаждет войны! Торопитесь же исполнить волю его справедливого и благородного гнева. Быть может, сейчас вы объявите свободу всему миру!»

В результате депутаты в едином порыве проголосовали за объявление войны «королю Венгрии и Богемии», как был назван в документе, принятом ассамблеей, германский император Леопольд II.[1]

Так началась война между Францией и почти всей монархической Европой, так как к австрийцам и пруссакам вскоре присоединились Великобритания, Испания, Пьемонт, Баден, Гессен, Неаполитанское королевство… Фактически эта война не утихала почти четверть века. Тогда же никто не ожидал, что она будет настолько серьёзной. Австрийцы и пруссаки рассчитывали на лёгкую военную прогулку до Парижа, а деятели революции не сомневались, что солдаты неприятеля тотчас же с восторгом перейдут на сторону восставшего народа. Но получилось всё совсем не так. Разгорелась война упорная и отчаянная.

Нетрудно предугадать, как отреагировали крепостническая олигархия и самодержавная государыня России на известия о революционных событиях во Франции. Узнав о них, Екатерина немедленно похоронила все проекты русско-французского союза. Происходящее в Париже она квалифицировала не иначе как «возмутительное безобразие», а о деятелях революции высказалась вполне недвусмысленно: «Вся эта сволочь не лучше маркиза Пугачёва».

Известие о суде над королём и его казни 21 января 1793 г. вызвало гневное восклицание императрицы: «Нужно искоренить всех французов до того, чтобы и имя этого народа исчезло!»

Однако, несмотря на эти и тысячи других проклятий в адрес революции, Екатерина оставалась весьма трезвым политиком. Возмущаясь событиям во Франции и декларировав, что 20 тысяч казаков будет достаточно, чтобы дойти до Парижа, императрица не слишком спешила туда их посылать.

Во-первых, она прекрасно понимала, что побороть революционную бурю совсем не просто, а во-вторых, у России было очень много куда более важных для неё «домашних» дел. До 1791 г. продолжалась русско-турецкая война, в которой, кстати, Великобритания, одна из главных держав антифранцузской коалиции, усиленно поддерживала Турцию и даже пригрозила России войной, если Россия не подпишет мирный договор с Османской империей. С другой стороны, Россия в эти годы усиленно занималась разделами Польши, о чём мы ещё будем подробно говорить.

Впрочем, весной 1796 г., когда германский император обратился к российской государыне с просьбой оказать хоть какую-то помощь в борьбе с французами, Екатерина выказала принципиальное согласие. Однако она связала своё участие в войне с выполнением союзником ряда условий. Одним из главнейших она считала принятие совместной политической декларации о том, что целью войны является восстановление монархии во Франции (а не территориальные завоевания для отдельных стран коалиции). Екатерина также требовала, в качестве непременного условия, возвращения Пруссии в ряды коалиции (пруссаки в 1795 г. подписали мир с Францией) и получения от Англии субсидий на ведение войны.

Но пруссаки больше не желали воевать, англичане не торопились платить деньги, а самое главное, что поначалу идеологическая война переросла для Англии и Австрии в конфликт, в котором они надеялись расширить сферы своего влияния в Европе. Правительства этих держав в общем, конечно, поддерживали идею восстановления монархии во Франции, но отныне не хотели связывать себя какими-либо твёрдыми обязательствами, которые могли бы при заключении мира помешать выторговать территориальные приращения и коммерческие выгоды. Их англичане и австрийцы ценили гораздо выше, чем благие пожелания о восстановлении тронов и алтарей.

В результате переговоры зашли в тупик, и золотые гинеи остались в мешках английских банкиров, а русские полки — у себя на родине.

В общем, совершенно очевидно, что Екатерина абсолютно не рвалась воевать с революционной Францией. По крайней мере исключала для себя возможность бросаться очертя голову в борьбу, не соответствующую выгодам и геополитическим интересам России. Более того, она пророчески предсказывала, что французы сами вскоре восстановят порядок, хотя и в другой форме. В 1794 г. императрица написала: «Если Франция справится со своими бедами, она будет сильнее, чем когда-либо, будет послушна и кротка как овечка; но для этого нужен человек недюжинный, ловкий, храбрый, опередивший своих современников и даже, может быть, свой век. Родился ли он или ещё не родился? Придёт ли он? Всё зависит от того. Если найдётся такой человек, он стопою своей остановит дальнейшее падение, которое прекратится там, где он станет, во Франции или в ином месте»[3].

Когда Екатерина II выводила в письме эти строки, человек, о котором она говорила, уже был бригадным генералом, а в тот день, когда императрица умерла, он вошёл в легенду и направился по пути, который предсказала ему русская государыня.

17 ноября 1796 г. на поле боя у деревни Арколе в Северной Италии армия Бонапарта окончательно разгромила австрийские войска генерала Альвинци; за день до этого сам Бонапарт совершил в ходе боя свой знаменитый подвиг, бросившись с развёрнутым знаменем под ураган картечи, увлекая своих солдат на немыслимый штурм аркольского моста. Если за несколько месяцев до этого, победно начав свою знаменитую итальянскую кампанию, Бонапарт стал известным генералом, то после битвы при Арколе он вошёл в легенду. Отныне он превратился для своих солдат в полубога, за которым они были готовы идти хоть на край света.