мы уйти с парковки, как появился Тед, наш тренер, и стало не до баловства. По-моему, мы обе даже были этому рады. Пока мы разминались, я держалась поближе к мосткам, чтобы не выпускать Ирен из виду. Она не пловчиха. Какое там. Вряд ли она сможет проплыть хоть несколько метров, к тому же вечно забывает пройти контрольный тест в лягушатнике перед тем, как прыгать с вышки, расположенной в дальней правой части бассейна. Пока я училась плавать, Ирен чинила заборы, перегоняла скот, ставила клейма животным, помогала всей округе. Между нами царил дух соперничества, и победить вчистую удавалось редко, поэтому я изо всех сил цеплялась за свое звание первоклассной пловчихи, вечно выпендривалась перед ней, когда мы вместе оказывались на озере Сканлан, вновь и вновь доказывала свое превосходство, то проходя дистанцию баттерфляем, то прыгая в воду с вышки.
Но на этот раз все было иначе. Я не сводила глаз с Ирен, и от того, что я видела ее лицо, прикрытое козырьком белой бейсболки, и руки, что-то лепившие из влажного песка, на душе у меня становилось очень спокойно. Пару раз она тоже бросала на меня взгляд и махала мне, а я махала в ответ, и этот обмен тайными знаками волновал меня.
Тренер Тед застукал нас. Он сердито прохаживался по берегу, жуя на ходу бутерброд с ливерной колбасой и луком. Дойдя до лягушатника, тренер огибал вышку спасателей и шел обратно, чтобы крепко шлепнуть по заду желтым поплавком тех из нас, кто слишком мешкал на стартовых тумбах после его свистка. Он вернулся домой из университета штата Монтана на летние каникулы. Он был очень смуглый и весь покрыт маслом для загара. Пахло от него луком и ванилью. Спасатели на озере Сканлан вечно поливались ванильной эссенцией, чтобы их не кусала мошкара.
Большинство девчонок из моей команды были без ума от Теда. А я хотела быть как он: попивать холодное пиво после соревнований, забираться на наблюдательную вышку, не пользуясь лесенкой, ездить на джипе с открытым верхом, быть щербатым предводителем всех местных спасателей.
– Привела подружку на тренировку и сразу всё из головы вон? – спросил меня тренер Тед, поглядывая на секундомер. Мы только что проплыли сто ярдов свободным стилем, и ему не понравилось мое время. – Не знаю уж, что ты там делала у бортика, но это точно был не разворот с толчком. Оттолкнись как следует, чтобы ноги оказались над головой. И запомни: я хочу, что ты брала вдох на третьем выходе из воды. На третьем, ясно?
Я занималась с семи лет, но только прошлым летом у меня стало получаться по-настоящему. Я наконец-то поняла, как правильно делать выдох под водой, нашла нужное положение головы и перестала шлепать ладонями по воде при каждом гребке. Тед говорил, что я почувствовала свой ритм. На всех соревнованиях в штате я обязательно что-то выигрывала, и теперь Тед возлагал на меня некоторые надежды. Надо сказать, положение было не ахти: опасное это было дело – не оправдывать ожиданий нашего тренера. После тренировки он проводил меня к берегу, обнял за холодные от озерной воды плечи, и рука его показалась мне особенно горячей и тяжелой. Голой кожей я чувствовала волосы у него под мышкой, густые и мерзкие, как шерсть животного. После мы с Ирен не могли говорить об этом без смеха.
– Никаких подружек завтра, ладно? – Он повысил голос, так чтобы Ирен расслышала его слова. – Оставь два часа в день только для плавания.
– Ладно, – смущенно пообещала я. Мне было неловко, что меня отчитывают на глазах у Ирен, пусть и не всерьез.
Он улыбнулся своей фирменной улыбочкой, чуть заметной и хитрой, как у мультяшной лисы с коробки сухих завтраков, и слегка потрепал меня по спине своей тяжелой рукой.
– Ладно – что?
– Завтра только плавание, – ответила я.
– Умница. – Он на секунду сжал мои плечи, как всегда делают тренеры, и ленивой уверенной походкой зашагал в сторону раздевалок.
Обещание несколько завтрашних часов не думать ни о чем, кроме плавания – всех этих переворотов, взмахов и погружений, – далось мне удивительно легко.
* * *
Бабушка включила дневной повтор «Она написала убийство» и, по обыкновению, задремала, а мы с Ирен уже видели эту серию, поэтому тихонько вышли, оставив ее отдыхать в кресле. Во сне она чуть слышно посвистывала, этакая хлопушка-свистушка при последнем издыхании.
Мы залезли на тополь, а с него перебрались на крышу гаража, у которого он рос. Родители постоянно твердили мне, чтобы я не смела этого делать. Там все было залито расплавленным битумом. Не успели мы и шагу ступить, как наши шлепанцы тут же погрузились в вязкую жижу. Подошва Ирен прилипла намертво, и она, не удержавшись, рухнула, обжигая выставленные вперед ладони.
Когда мы спустились на землю, шлепанцы у нас были все в битуме. Мы поболтались по двору, прошли между домами, остановились поглазеть на осиное гнездо, потом несколько раз спрыгнули с верхней ступеньки крыльца на землю. Попили воды из шланга. Мы делали что угодно, лишь бы не заговаривать о том, что случилось вчера на сеновале, о том, что мы обе хотели повторить. Я ждала, не сделает ли Ирен первый шаг. Не сомневаюсь, она ждала от меня того же. Мы обе отлично играли в эту игру. И могли продержаться очень долго.
– Расскажи мне ту историю про твою маму на озере Квейк, – попросила Ирен, плюхаясь в шезлонг. Она перекинула свои длинные ноги через подлокотник, так что тяжелые и липкие от смолы тапки едва держались на кончиках пальцев.
Я устроилась прямо напротив нее и попыталась усесться по-турецки, только вот солнце так раскалило плиты патио, что ноги у меня просто пылали. Пришлось сменить позу: подтянуть коленки к груди и обвить их руками. Чтобы разглядеть Ирен, мне приходилось щуриться, но даже тогда все, что я видела, – это какой-то смутный темный абрис и огромный белый шар, в который превратилось солнце, скрытое ее головой.
– Маме суждено было погибнуть в 1959 году во время землетрясения, – начала я, прижимая ладонь к плитке и тем самым перекрывая путь черному муравью, который что-то куда-то тащил.
– Нет, не так же начинается. – Ирен позволила шлепанцу соскользнуть с ноги. Потом сбросила и второй, чем напугала муравья, решившего, что лучше ему с нами не связываться.
– Ну вот сама и рассказывай. – Я попробовала загнать муравья себе на палец, но он замер. Окаменел. А потом все-таки отправился в обход.
– Ну давай, – сказала Ирен, – не будь такой задницей. Давай