Димки в кармане — бумажка с изображением памятника графу Муравьеву-Амурскому работы Опекушина. Самойлов никогда с оплатой не тянул и не обманывал, за это его любили и ценили. И ещё за то, что дармовой спирт разрешал домой брать, сам-то он глушил его на работе, неразбавленным, пока жена не видела.
— До понедельника, — попрощался молодой человек.
В субботу и воскресенье выходили другие смены, младший и средний медперсонал работал сутки через двое, так и дежурства закрывали, и полторы-две ставки получали, а то и больше. Так что у Димки впереди были два неполных дня отдыха, которые он собирался потратить на что-то полезное, например — на сон или занятия спортом.
Молодой человек так и сделал, включил приставку, взял джойстик, наделал бутербродов с колбасой и сыром, бутылку кефира поставил рядом с банками газировки — чтобы здоровая пища тоже присутствовала, и дал себе клятву — в девять вечера лечь в кровать. И ведь не соврал почти самому себе, ещё даже светать не начало, когда молодой человек уже спал сладким сном. До планшета он в этот день так и не добрался.
Сторона 2. 13 апреля, понедельник
Сторона 2. 13 апреля, понедельник.
Я вышел из больницы в половине одиннадцатого, честно говоря, даже драться ни с кем не пришлось — на лицах врачей было написано облегчение, когда я им сообщил о желании выписаться. Первый квест завершил, получив прибавку к здоровью. Не очень большую, состояние было, словно помер, а потом неправильно воскрес. И лут заполучил, настоящий советский паспорт.
На обложке красной книжицы красовался герб СССР, выдавленный золотой краской, на первой странице, над номером и серией, было написано имя, на второй дата рождения и место — город Омск, место выдачи — город Устинов, на третьей — фотография с аккуратной причёской и с галстуком. Жил Соболев на улице 100-летия революции в доме 23, на других страницах нашлись штамп о разводе с Соболевой Ириной Викторовной двухлетней давности, запись о дочери 2010-го года рождения, Соболевой Елене Николаевне, и штамп военного комиссариата.
Ролевые игры я любил только в сексе, и то — в меру, на компьютере одни стрелялки стояли, там не надо вживаться в чужой мир, достаточно разнести его к чёртовой матери вместе с обитателями. Но на этот раз, похоже, меня именно в ролевую игру забросило. С охренительной степенью детализации — я не просто чувствовал себя в теле другого человека, я и был этим человеком.
Игра делала всё, чтобы я почувствовал себя живым и настоящим. От одежды Соболева несло кисловатым запахом, волосы скатались в комья. Грязь и пятна были везде, их наляпали на одежду в хаотичном порядке совсем недавно. На ботинках виднелись странные бурые потёки, словно кровь засохла, я надеялся, что это просто цвет совпал. Погода стояла холодная, пришлось застегнуть пиджак на две оставшиеся пуговицы, но это не спасало.
Персонаж мне достался дохлый, да ещё и с прицепом, а игровой мир — очень реалистичный, но без кнопки выхода. Никакого игрового меню, как я ни пытался прищуриться, или нажать левой рукой на правую, или войти в медитативное состояние. Так что игра мне эта категорически не нравилась. Промелькнула мысль, а вдруг всё взаправду, но тотчас ушла — перенос сознания, как бы это фантастически не звучало, неизбежно бы повлёк раздвоение личности, а его я не ощущал. Потому что свою настоящую жизнь я помнил отлично, вплоть до момента, когда отправился спать в воскресенье после полуночи, а про Соболева Николая Павловича, сорока трёх лет от роду, не знал ничего, кроме того, что было написано в паспорте.
Что интересно, Соболева в городке знали, персонажи, населявшие игровой мир, со мной здоровались, я всё ждал, что кто-нибудь подойдёт и предложит наколоть дров или натаскать воды, но нет, никому не было дела до нового игрока. Дорогу к дому я узнал у медсестры в приёмном покое — та скривилась, выдала реплику об алкашах, пропивших последнюю память, но нарисовала на тетрадном листе в клеточку маршрут. Карту. Еще один игровой предмет. А врач обещал мне третий — больничный лист, но только после того, как я приду к своему доктору в пятницу.
Улица Столетия начиналась от дома культуры, стоящего на улице Победы, и шла до Кустарной, мимо пруда. Двадцать третий дом стоял по левой стороне — трёхэтажный из красного кирпича, на два подъезда, рядом высилась шестнадцатиэтажка, к ней был пристроен одноэтажный магазин, возле которого стояла небольшая очередь.
— Колян, — заорал кто-то. — Стой, чумичка!
Поначалу я на свой счёт этот выкрик не принял, но толстенький невысокий мужчина средних лет с обширной лысиной и толстым сизым носом, отделившись от очереди, направлялся в мою сторону.
— Сто лет не виделись, а тут слушок пошёл, что ты помер, — радостно сообщил он, подойдя почти вплотную и ткнув палец с обгрызенным грязным ногтем мне в грудь. — Пошли, мужики ждут, трубы горят, поминать собрались, а ты вон какой живой. Сейчас вмажем по сто шестьдесят шесть и шесть в периоде за здоровье, у Макара вяленый лещ с собой. Колян, рыбка — просто за-ши-бись, пальчики оближешь.
Идти никуда не хотелось, даже за вяленым лещом, и даже если меня там ждал очередной квест.
— Нельзя мне, — кое-как нашёлся я, — врач сказал, если выпью, всё, кранты. Снова помру.
— Вот те раз, — искренне огорчился пузатый, — ты и впрямь выглядишь не очень. Лады, дай трёху, а то нам на пузырь не хватает. На тебя надеялись, ёшки-матрёшки.
Логики в этом не было никакой, разве можно надеяться на человека, который помер, но я пошарил в чужом кармане, выудил кошелёк. Там лежала игровая валюта — советский красный червонец, две желтые бумажки по рублю и немного мелочи в отделении с кнопкой.
— Держи, больше нет, — протянул алкашу два рубля.
— Колян, ты во! Человечище! — мужик показал большой палец. — Да мы за твоё здоровье упьёмся, не переживай. Чего, правда нельзя?
— Месяц как минимум.
Алкаш только головой покачал, горестно вздохнул, и побежал к своим, очередь заглотила его как кит мелкую рыбёшку.
— Для местных я — Николай Соболев, — напомнил сам себе. — Здесь только так, и не иначе.
Провести всю игру в сумасшедшем доме, а в сеттинге про Советский Союз наверняка такой имелся, без возможности выхода в реальный мир я не хотел. Дорожку к дому асфальтировали недавно, но всё равно, во многих местах грунт осел, набирая лужи, пришлось петлять к подъезду. Жил Соболев в квартире с номером один, значит