Читать интересную книгу Ожоги - Сара Парецки

Глава 3

СОВСЕМ НЕ СВЯТОЙ ПИТЕР

Похоже, что те гостиницы, которые Элина могла себе позволить, в газетах не рекламировались. За свою клетушку в «Копьях Индианы» она платила семьдесят пять долларов в месяц. Газетные же публикации рекламировали отели в Линкольн-парке — от ста долларов в неделю.

Я провела четыре часа в бесплодных поисках. Прочесала Ближний южный Чикаго — от Индианы до Холстеда. В прошлом веке здесь располагались виллы чикагских богачей, которые потом переселились на Северное побережье, и район пришел в упадок. Сейчас здесь были только пустыри, автостоянки да редкие гостиницы СРО. Несколько лет назад кому-то пришла в голову мысль восстановить старые особняки, вернее один квартал, и теперь они стояли пустые среди обветшалых зданий, похожие на приведения или на пришельцев из другого мира.

Кишка надземки Дэн Райан, бегущая над моей головой, заставляла меня чувствовать себя маленькой и беспомощной, пока я ходила от здания к зданию, стучалась во все двери, вопрошая пьяных или равнодушных домовладельцев о жилье для моей тетки. Я смутно припомнила, что читала что-то в газетах о здешних гостиницах СРО в связи со строительством в этом районе Президентских башен;[3] там, кажется, сообщалось, что все СРО по этому случаю снесли. Раньше меня это не трогало, но теперь выяснилось, что для людей с такими скудными средствами, как у Элины, просто не оказалось пристанища. Те гостиницы, что мне удалось обнаружить, были переполнены до предела такими же бедолагами, выброшенными на улицу прошлой ночью, и жертвами ночного пожара, которые явились сюда до рассвета и заняли немногие пустовавшие комнаты. Толстый и краснощекий администратор одной из гостиниц, четвертой по счету на моем пути, так и сказал: «Приди вы утром пораньше, когда у нас еще что-то было…»

В три часа дня я прекратила поиски. Я была в панике. Поехала к себе в офис и стала звонить дяде Питеру — на такое я могла решиться лишь в состоянии крайнего отчаяния.

Питер на девять лет моложе Элины. Он первый из нашей семьи, а может быть даже единственный, не считая моего кузена Бум-Бума, сумел в жизни чего-то добиться. Вернувшись из Кореи, он пошел работать на скотобойни. И быстро сообразил, что деньги зарабатывают переработчики мяса, а не польские эмигранты, разбивающие молотом бедные коровьи головы. Заняв сколько мог денег у друзей и родных, он открыл собственное дело — фабрику по производству сосисок. А дальше — классическая схема американской мечты.

Когда скотобойни переехали в Канзас-Сити, где-то в начале семидесятых, он тоже переселился туда. Теперь у него огромный дом в фешенебельном Мишн-Хиллз, жена летает за тряпками в Париж, дети учатся в дорогих частных школах и развлекаются в летних лагерях, а сам он ездит на «ниссане» последней модели. И отдалился, как только мог, от малоимущих членов семьи.

Мой офис в Палтиней уж точно не из самых шикарных. Здесь, в южной части Лупа, в отличие от процветающего в последние годы запада, и цены ниже, и комфорта поменьше. Подземка сотрясает окна четвертого этажа, беспокоя голубей и грязь, покрывающую стекла.

Мебель у меня самая что ни на есть спартанская — с полицейских аукционов и распродаж. Гравюру Уффицы над каталожным шкафом я в прошлом году сняла — уж слишком она казалась бесцветной и мрачной на фоне мебели оливкового цвета, — а на ее место повесила несколько цветных фотографий с картин Нела Блэйна и Джорджа О’Киффа, и все равно мою контору трудно принять за центр международного бизнеса.

Питер был тут однажды семь лет назад, когда привозил троих своих детей показать Чикаго. Он прямо-таки раздувался от важности — наверное, сравнивал свой уровень жизни с моим.

Чтобы пробиться к нему в послеполуденное время, потребовалась вся моя настойчивость в сочетании с некоторой долей нахальства. Первоначальные опасения, что его нет в городе или что он пребывает в гольф-клубе и потому недоступен, слава Богу, не оправдались. Но у него было множество секретарш и ассистентов, убежденных, что они могут справиться с моей проблемой, не беспокоя великого человека. Самую тяжелую стычку пришлось выдержать с его личной секретаршей, когда мне удалось до нее добраться.

— Сожалею, мисс Варшавски. — Она говорила с канзасской гнусавостью, вежливо, но достаточно твердо. — У меня есть перечень родственников, которым позволено отрывать мистера Варшавски от дел. Вы в этот список не включены.

Я смотрела, как голуби чистят свои перышки.

— Вы можете передать сообщение? Я подожду у телефона. Скажите ему, что его сестра Элина прибывает в Канзас-Сити шестичасовым рейсом; у нее даже есть деньги на такси до его дома.

— Мистер Варшавски знает о ее приезде?

— Нет, не знает. Поэтому я и хочу с ним связаться.

Прошло добрых пять минут — а платить-то за них придется мне, да еще по самому дорогому, дневному, тарифу, — прежде чем в трубке раздался низкий голос Питера. Он сказал примерно следующее: какого черта мне вздумалось посылать к нему Элину, да еще без предупреждения; он не допустит, чтобы дети видели, что она творит; у них нет места для гостей; и вообще, четыре года назад он совершенно ясно дал понять, что не собирается…

С огромным трудом мне наконец удалось пробиться сквозь этот словесный поток.

— Хорошо, хорошо, я все понимаю. Конечно, личность типа Элины никак не вписывается в особняк на Мишн-Хиллз. Там ведь все пьянчужки ходят наманикюренные. Не волнуйся, я понимаю.

Конечно, не лучшее начало для разговора, тем более что я собиралась обратиться к нему за финансовой помощью. После того как он наконец излил свою ярость, я объяснила ситуацию. Известие о том, что Элина на самом деле все еще в Чикаго и никакого нашествия на него не ожидается, к сожалению, нисколько его не смягчило. Он наотрез отказался дать ей денег на новое жилище.

— Ни в коем случае. Нет и еще раз нет. В тот последний раз, когда я давал ей деньги, я все объяснил предельно точно. После того как она профукала дом нашей матери… О чем тут еще говорить? А ведь тогда, если ты помнишь, я нанял ей адвоката; она вполне могла бы вернуть часть денег от продажи дома. Нет, больше я ей не помогаю. Пора бы и тебе принять такое же решение, Вик. Иначе такие, как Элина, выдоят тебя дочиста. Чем быстрее ты это поймешь, тем лучше.

Странное дело — слова его как будто повторяли мои собственные мысли, но слышать их от него было до того неприятно, что я вся сжалась на своем стуле.

— Насколько я помню, Питер, за адвоката она тогда заплатила сама. Даже не попросила у тебя денег, ведь так? Но дело не в этом. В моей квартире она жить не может, у меня всего четыре комнаты. От тебя мне нужна лишь небольшая сумма денег, чтобы снять ей приличное жилье на месяц, пока она найдет то, что будет ей по карману.

Он злобно рассмеялся.

— То же самое говорила твоя мать, помнить? Когда Элина вдруг появилась у вас в Южном Чикаго. Тогда даже Тони не выдержал, Тони, который славился своей терпимостью.

— В отличие от тебя, — сухо проговорила я.

— Знаю, ты хочешь меня оскорбить, но я принимаю эти слова как комплимент. Что оставил тебе Тони после смерти? Этот домишко на Хьюстон да еще остатки своей пенсии.

— И еще имя, которым я горжусь, — бросила я вне себя от гнева. — И если уж на то пошло, без его помощи ты никогда не запустил бы свою «мясорубку». Так что теперь ты просто обязан сделать хоть что-то для Элины, хотя бы взамен. Думаю, и Тони так считает… где бы он сейчас ни был.

Он просто пыхтел от возмущения, там, на другом конце провода.

— С Тони я расплатился, отдал все до копейки. Так что ни тебе, ни ему я даже дерьма не должен.

— Да-да, расплатился до копейки. А как насчет доли от прибыли? Хоть какой-то процент ты бы мог заплатить, не рассыпался бы!

— Нечего, нечего, Вик, этим меня не проймешь. С семейными сантиментами я давно покончил. Не раз спотыкался на этом, знаешь ли.

— Угу, как подержанный автомобиль, — съязвила я и почувствовала, что на том конце все стихло. Черт, бросил трубку. Удовольствие от прекращения разговора не компенсировало проигрыш.

Ну почему, почему из всей семьи моего отца в живых остались лишь Питер и Элина? Почему не случилось иначе? Пусть бы все было наоборот — пусть бы Питер умер, а Тони жил. Только не в том состоянии, что последние несколько лет. Я сглотнула и попыталась отогнать образ отца, такого, каким помнила его в последний год жизни: отекшее багровое лицо, тело, сотрясавшееся от мучительного кашля…

Я взглянула на кучу писем, которые дожидались ответа, на ворох неразобранных бумаг — их следовало рассортировать и убрать в каталожный шкаф. Пора, ох пора заняться всем этим… До начала следующего года остается еще целых десять дней. А если крупно повезет, может быть, удастся заработать и на секретаршу. Ассистентку для работы с бумагами… Мне бы это сейчас совсем не помешало.