Читать интересную книгу Русская поэзия в 1913 году - Олег Лекманов

Прямо перечисленные символисты обвинялись и в ядовитом стихотворении В. Терновского «Наши дни», вошедшем в его «Книгу настроений»:

Промчался век богатырей, –Пошли Бальмонты, Сологубы –Стихов красивых душегубыИ воспеватели страстей…

Легко заметить, что основными объектами для насмешек и инвектив массовых поэтов старшего и среднего поколений продолжали оставаться главным образом символисты. Чтó такое футуризм и акмеизм, большинство из них просто еще не успели толком понять и прочувствовать. Однако более молодые со страстью обличали футуристов и (гораздо реже) – акмеистов.

К примеру, Н. Евсеев в стихотворении «Два памятника (Из Новочеркасских мотивов). По поводу постановки памятника Я. П. Бакланову» иронически стилизовал монолог прекраснодушных провинциалов, обращенный к условному скульптору-реалисту XIX столетия:

Мы дети прогресса…Дней прошлых завесаТебя отделяет от нас…Иди к футуристам,Примкни хоть к кубистам –Тебя просветим мы сейчас.

А Я. Коробов с А. Семеновским издали во Владимире-на-Клязьме книгу стихотворных пародий «Сребролунный орнамент», на титульной странице которой красовалось: «Автору “Громокипящего Кубка” благоговейно посвящаем». Адресата этого втайне глумливого посвящения пародировал Коробов:

Белый фартук. Шарф, гребенка,На щеках бутоны роз.– Няня, няня, у ребенкаОплаточьте сопленос…

(«Веснодень»)

Он же насмешливо перепевал двух левых акмеистов – Владимира Нарбута и Михаила Зенкевича:

Багряносиний рядотушИ жирногноестный прилавок…И целый сонм скотинодушУкорно зрится с пялопалок.

(«Мясоготовня»)[13]

При этом жанровое определение «пародия» в подзаголовке к книге Коробова и Семеновского отсутствовало: сметливому читателю предлагалось догадаться обо всем самому[14].

Но, по крайней мере, в одном встретившемся нам сходном случае даже самый сметливый читатель, вероятно, попал бы пальцем в небо: мы имеем в виду три вышедшие в Зенькове книжечки Сергея Подгаевского, производящие стопроцентное впечатление затянувшейся пародии на стихи сразу нескольких кубофутуристов, в первую очередь Алексея Крученых и Владимира Маяковского.

Приведем один характерный фрагмент из книги «Бисер»:

ЗатворилисьКвадратныеДвери.Как жеНе радоватьсяТакойМудрости?!Свиньи,ГнояюЗадверноУдавленныхГнидами.ГнусноКорчитсяБелиберда.

Один – из книги «Эдем»:

из ночи слезливойвыползларыжая змея моихлжестраданий.Пускай будет так.Плач мой – визг.визг пришибленной собачонки…этоиз другой оперы…нет, нет… ничегоподобного!улица. гм?

И один – из книги «Шип»:

мне – учителю, тарабарщно,ните – ики.

И только твердое знание о том, что будущий соучастник Владимира Татлина по выставке «синтезостатичных композиций» Сергей Подгаевский писал свои стихи абсолютно «всерьез», заставляет перестать относиться к ним как к пародии и попытаться увидеть в этих стихах опыт усвоения футуристической поэтики.

И все-таки вслед за М. Л. Гаспаровым резко обособлять русскую модернистскую поэзию от массовой представляется нам не вполне корректным и уж точно – излишне категоричным. О значительном влиянии модернистов на не модернистов от противного убедительно свидетельствуют хотя бы процитированные выше пародии молодых авторов на стихи Северянина, Нарбута и Зенкевича[15].

Весьма многочисленными в стихотворениях не элитарных поэтов были вариации модернистских программных текстов, а иногда и прямое копирование модернистов.

Особенно усердно осваивали поэтику Бальмонта:

Я – поэт для взалкавших немногих,Я – поэт предпоследних ступеней,Там, где света ползучие бликиПереходят в холодные тениИ шуршат на пороге.

(Борис Дубиновский «У порога»)

Я – горюч, едко-жгуч, как ланиты слеза,Я – река, я – ручей, я – загадка речей,Я – опал и рубин, аметист, бирюза…

(Симеон Маслюк «Ум и чувство»)

Я хотел бы быть дерзким и смелым,Парящим над небом орлом,Я хотел бы быть сильным, могучим,Людей всех бессильных царем!

(Анатолий Иоссель «Я хотел бы быть дерзким и смелым…»)

Но рьяно подражали и Брюсову:

Ты мне в неотвратимом сне присниласьИ с дрожью радостной сошла творить обряд,И было сладостно испить священный ядИ долго, долго стыть, пока ты возле тмилась.

(Алексей Ефременков «Из сонаты»)

А также Блоку:

Но вот приходит он таинственный,И я бросаю танцевать,Сажусь с тобою, друг единственный,На эту яркую кровать…

(Анатолий Доброхотов «Проститутка»)

И Городецкому:

Дажбог, Дажбог,Ты солнца бог,Пролей нам светНа много лет.

А ты, Перун,Рази стрелой,Кто нам, ведун,Грозит бедой.

(Юлия Дроздова «Дажбог, Дажбог…»)

Своеобразную «книгу отражений» представляет собой сборник московского поэта Георгия Рыбинцева «Ожерелье из слез и цветов». Его стихотворения отзываются то Брюсовым:

И электрические луныВисят над окнами домов.Перехожу я мост чугунный,Не слыша собственных шагов.

(«Брожу по улицам пустынным…»),

то Блоком:

В ресторанных накуренных залахЗвенят бокалами, гнусавят скрипки.Поймет ли та, кому я шлю улыбки,Больной ужас желаний усталых.

(«В ресторане»)

Один же текст и вовсе может показаться наглым плагиатом блоковского «Балагана», а на самом деле, по-видимому, является слегка наивной попыткой использовать стихотворение Блока как остов для собственного поэтического высказывания, опытом соотнесения своего мироощущения с блоковским:

По рытвинам ухабистой дороги,Волнуя бережно седой туман,Плетутся скорбно траурные дроги,Влача мой полинялый балаган.В углу грустит с букетом из жасмина,В костюме вышитом нуждой пестро –Подруга униженья – Коломбина,Боясь встревожить сонного Пьеро.

За ними – ужас мук и неудачи,А там – кривлянье, тот же мертвый смех.Чуть тащат балаган худые клячиДля сладостных забав и для утех.

Но, может, к старости – влача чуть ноги,Поймешь, что все, что было там – обман,И бросишь с отвращеньем при дорогеСвой полинялый, пестрый балаган.

(«Балаган»)

Не отвлекаясь более на отдельные, хотя бы и самые очевидные цитаты из модернистов у не модернистов, отберем из общего числа прочитанных нами книг массовых поэтов те, в которых встречаются эпиграфы из произведений модернистов. Расположив имена модернистов в получившейся таблице иерархически – в зависимости от частотности их упоминания в не модернистских книгах, мы получим возможность увидеть, кто из элитарных поэтов повлиял на массовых стихотворцев по-настоящему ощутимо:

[16]

Что обращает на себя внимание в этой таблице? Во-первых и в главных – само наличие среди не модернистов (пусть – тонкой, но действительно существовавшей) прослойки стихотворцев, испытавших модернистское влияние: 18 авторов из 258 нами прочитанных (более 7 %). Во-вторых – солидный отрыв Бальмонта, Брюсова[17] и Блока от остальных модернистов, чьи стихи выбирались для эпиграфов массовыми поэтами в 1913 году. Собственно, их воздействие на массовую словесность мы и предлагаем считать безусловным и значительным. В остальных же семи случаях приходится говорить о влиянии того или иного модерниста на конкретного автора-немодерниста. И, наконец, в-третьих, особо отметим достаточно широкий географический разброс книг не модернистов, представленных в таблице: кроме Москвы и Петербурга местами издания этих книг числились Киев (дважды), Юрьев, Пятигорск, Звенигородка, Омск и Чернигов.

Теперь вернемся к базовому для нашей работы разделению всех русских стихотворцев 1913 года на массовых поэтов и модернистов и сопоставим их книги между собой по нескольким критериям. Эти критерии таковы: наличие или отсутствие портрета (или фотографии) автора в книге, наличие или отсутствие авторского предисловия к книге, наличие или отсутствие разбиения книги на разделы, наличие или отсутствие датировок под стихотворениями.

Предварить это сопоставление мы бы хотели важной оговоркой, которую, наверное, следовало бы сделать чуть раньше: занесение того или иного поэта в разряд представителей массовой литературы или модернистов иногда бывает сопряжено с немалыми трудностями и даже с неизбежными отступлениями от реальной историко-литературной картины эпохи. Ведь некоторые из наших авторов пытались осторожно освоить модернистскую поэтику, не порывая в то же время с взрастившей и питавшей их массовой словесностью. Как с массовыми, так и с элитарными поэтами кое-кто из них был связан и биографически. Это в разной степени справедливо по отношению не только к тем девятнадцати авторам, о чьих книгах мы говорили только что, но также (как минимум) и по отношению к Николаю Агнивцеву, Аркадию Гурьеву[18] и Дмитрию Цензору[19] (в этой работе все они далее включены в ряд массовых поэтов). Но ведь подобные случаи как раз и подтверждают выдвигаемую нами гипотезу: границы между модернизмом и не модернизмом в 1913 году оказались уже сильно размытыми, особенно на периферии модернизма и массовой литературы.