Читать интересную книгу Суд и ошибка - Энтони Беркли

Женщины за тридцать сразу подмечали эту его черту и, само собой, считали мистера Тодхантера идеальным мужем, подарком судьбы. Особы помоложе посматривали бы косо на его тщедушную, костлявую фигуру, на маленькую лысую головку, которую он судорожно выдвигал вперед, обращаясь к ним, и на припорошенный перхотью воротник, вызывающие в них не меньшую неприязнь, чем суетливость, какая свойственна старым девам, неусыпные заботы о собственном здоровье, равнодушие к дамским прелестям и даже чрезмерно навязчивая ученость. Они относились бы к мистеру Тодхантеру с недоверием, если бы он не обладал тем, что в глазах женщин перевешивало недостаток темперамента и перхоть на воротниках, а именно небольшим, но вполне приличным доходом.

Этот доход позволял мистеру Тодхантеру жить в удобном доме на тщательно выбранной улице Ричмонда и пользоваться услугами экономки, горничной и слуги, попечению которого были поручены обувь, сад и камины. Но это не значит, что мистер Тодхантер пользовался всеми этими удобствами и жил в полном довольстве. Совесть не давала ему покоя, временами вызывала в нем чувство вины за то, что он сибаритствует, когда более двух миллионов его соотечественников довольствуются жалкими грошами. Даже тот факт, что правительство прямыми и косвенными методами лишало его по меньшей мере половины дохода ради процветания сограждан и с целью уничтожения граждан других стран, не избавлял мистера Тодхантера от угрызений совести. Не удовлетворяясь тем, что из своих одиннадцати или двенадцати сотен фунтов в год он довольно щедро платит одной экономке, одной горничной и одному престарелому слуге, что благодаря ему живет в утомительной праздности по крайней мере один полный сил, но ленивый отец семейства, что он обеспечивает значительную часть жалованья одному неизвестному и, возможно, никому не нужному чиновнику и каждый год дарит стране не менее полудюжины снарядов и почти целый пулемет — так вот, не удовлетворяясь всем этим, мистер Тодхантер имел привычку излишки своего дохода, которые он мог бы потратить по своему вкусу и ради своего удобства, раздавать в протянутые руки всех, кто стучался к нему в дверь с басней о невиданных злоключениях.

Вернувшись от второго специалиста, мистер Тодхантер уселся в кресло в библиотеке как раз когда наступило время пить чай. Чай подавали ему в библиотеку ежедневно ровно в четверть пятого. Если его приносили в четырнадцать минут пятого, мистер Тодхантер велел унести поднос обратно и принести в положенное время, если же чай опаздывал на полминуты, мистер Тодхантер звонил в колокольчик и устраивал прислуге по-джентльменски вежливый разнос. Но сегодня из-за небывалой рассеянности хозяина чай принесли с опозданием на целых пять минут, а мистер Тодхантер, обмякший в кресле, не сказал ни слова.

— Ну и ну! — спустя две минуты воскликнула горничная, обращаясь к экономке. — А я уж боялась, что он запустит сахарницей мне в лицо! У него дурные вести, помяните мое слово.

— Довольно, Эди, — строго перебила экономка миссис Гринхилл.

Но обе понимали, что Эди права. Ничто не выбивало мистера Тодхантера из колеи так, как дурные вести.

В его голове вертелись непривычные, странные мысли. Так продолжалось всю следующую неделю, мысли становились все более странными. Мистеру Тодхантеру понадобилось всего три дня, посвященных этому занятию целиком, чтобы убедиться, что все его дела в порядке, как и следовало ожидать. После этого ему не осталось ничего другого, кроме как сидеть, ждать и ни в коем случае не спешить, поднимаясь по лестницам. Все это казалось мистеру Тодхантеру неестественным и невыносимо скучным.

Тогда-то у него и возникли первые из странных мыслей, а еще через три дня он решил, что больше не сможет сидеть и ждать. Он должен что-то предпринять. Но что, он не знал. Хоть что-нибудь — и, по возможности, из ряда вон выходящее. Не без удивления мистер Тодхантер осознал, что прожил самую заурядную жизнь и ему представился последний шанс в корне изменить ее. По сути дела, мистер Тодхантер, консерватор до мозга костей, впервые в жизни испытал непривычную и нечестивую тягу к эффектным поступкам — хотя бы одному, предсмертному. К несчастью, все чужие эффектные поступки, какие он сумел припомнить, показались ему пустыми и бесполезными. Разве не бросился кто-то под конские копыта в Дерби, отстаивая избирательное право для женщин? Разве не вышвыривали людей из галереи для публики палаты общин за эффектные поступки в неподходящее время? А Мосли, самый дерзкий и — господи боже мой!самый незадачливый? Конечно, был и Лоуренс Аравийский, но такие шансы выпадают далеко не каждому.

Сидя в уютной библиотеке ричмондского дома, привычным жестом сложив длинные пальцы, мистер Тодхантер все чаще начал размышлять вот о чем: что может предпринять человек в его положении, дабы удовлетворить странную тягу к самоутверждению, но при этом не поднимать тяжелых бревен, не бегать опрометью по лестницам и не употреблять спиртного? Похоже, ответа на этот вопрос не существовало.

Предыдущая жизнь мистера Тодхантера не могла дать такой ответ. Он всегда вел, что называется, жизнь без тревог и забот — сначала под опекой матери, потом благодаря милосердному предписанию, запрещающему полуинвалидам служить в британской армии во время последней европейской войны и таким образом избавившему мистера Тодхантера от исполнения гражданского долга, затем — в одном закрытом частном учебном заведении, где он служил некоторое время, повинуясь голосу совести, упрекающему его за праздность и никчемность. В этом заведении ему покровительствовали юные джентльмены, которые беспощадно изводили всех прочих учителей, но были достаточно великодушны, чтобы понимать: изводить мистера Тодхантера — все равно что выставить чемпиона школы против двухлетнего младенца в боксерских перчатках. С тех пор как несколько лет назад умерла его мать, о мистере Тодхантере усердно заботилась его пожилая экономка, а от невыносимых невзгод сего мира его неизменно оберегал приличный доход. Следовательно, обратиться к опыту прошлого мистер Тодхантер не мог за неимением такового.

Что касается контактов с внешним миром, то для мистера Тодхантера они ограничивались игрой в бридж в обществе близких друзей среднего и преклонного возраста раз-два в неделю, когда по радио не передавали хорошей музыки; продиктованными совестью визитами в детскую клинику, где он каждую неделю проводил дюжину тошнотворных часов, в должности волонтера трудясь над золотушной кожей юных ричмондских бедняков; и наконец, посещениями редакции "Лондон ревью" по средам, ибо мистер Тодхантер, наделенный академическими пристрастиями и изрядным, хотя и несколько придирчивым даром критика, каждую пятницу публиковал в этом журнале рецензию на какую-нибудь достойную внимания биографию или исторический труд. Среды с походами на Флит-стрит, когда он в течение упоительного получаса перебирал в кабинете редактора дюжины томов, ждущих рецензии, или беседовал с самим Феррерзом, были светлыми пятнами в жизни мистера Тодхантера.

На этом месте размышлений мистер Тодхантер по обыкновению решил обратиться за советом к знакомым. В данном случае предстояло посоветоваться с ними тайком. Поэтому он пригласил к себе на ужин тщательно подобранную группу и за портвейном ловко завел разговор на интересующую его тему. Единодушие, с которым гости, все как один безукоризненно корректные люди, назвали убийство решением его проблемы, повергло мистера Тодхантера в шок; он отнюдь не был убежден, что преподобный Джек Денни, известный не в последнюю очередь своей порядочностью, не присоединился бы к остальным, если бы забыл о своем положении после еще одного бокала портвейна и не высказал бы все, что он действительно думает.

Мистер Тодхантер был потрясен, и вместе с тем разговор произвел на него неизгладимое впечатление. Мысль об убийстве ему и в голову не приходила. Вырисовывался некий смутный поступок неопределенно-благотворительного характера, о котором было достоверно известно лишь то, что он должен быть совершен на благо соотечественников. Но если задуматься, убийство прекрасно вписывалось в эту категорию. Устранение некой угрозы в человеческом облике, угрозы миру или его благоденствию, было бы полезно человечеству, как любой другой подвиг, и что могло бы быть эффектнее? А если бы гости настойчиво порекомендовали политическое убийство? Мистер Тодхантер имел привычку советоваться, прежде чем принять решение, но это еще не значило, что он слепо следовал полученным советам. Зачастую он принимал прямо противоположное решение. Но это, конечно, ни в коей мере не умаляло пользу совета. Однако принять решение по этому чрезвычайно важному вопросу мистер Тодхантер никак не мог.

Теоретические аргументы звучали убедительно. Для альтруистического убийства его ситуация подходила идеально. В минуты возвышенного расположения духа, особенно по вечерам, например медленно попивая портвейн, от которого, вопреки рекомендациям врача, ему так и не удалось отказаться, мистер Тодхантер воображал себя преданным великому делу человеком, способным изменить ход истории, безжалостным слугой человечества. Что может быть увлекательнее и утешительнее для того, кому осталось жить считанные месяцы? Но с практической точки зрения… убийство — отвратительный поступок. И когда мистер Тодхантер вспоминал, насколько отвратительный, он принимался спешно подыскивать другой, не менее эффектный способ принести пользу своим ближним. И не находил ни единого.