Читать интересную книгу Пожалуйста, избавьте от греха - Рекс Стаут

Примерно после четвертого глотка Лон сказал:

– Я чувствовал бы себя куда лучше – или хуже, кто знает, – если бы знал цену. Ясное дело – тебе что-то понадобилось. Или Ниро Вульфу. Что?

Я проглотил кусочек мяса.

– Не Ниро Вульфу. Мне. Он даже об этом не подозревает, и я не хочу, чтобы он узнал. Мне нужны кое-какие сведения. Сегодня утром я потратил два часа, читая подряд все, что напечатали две великие газеты про убийство Питера Д. Оделла, но я все еще не удовлетворен. Вот я и подумал, что не мешало бы поточить с тобой лясы.

Лон прищурился.

– Без дураков? Вульф и в самом деле не знает, что ты меня угощаешь?

– Клянусь прабабушкой-индианкой.

Лон посмотрел примерно на фут выше моей головы, как он поступает всякий раз, когда решает – вскрыть карты или поднять ставку, – подумал, пока я намазал маслом булочку, потом посмотрел мне в глаза.

– Что ж, – произнес он. – Пожалуй, тебе стоит поместить в «Газетт» объявление. Разумеется, под кодовым номером, если Вульф и впрямь не должен знать о твоих подвигах.

При первом взгляде на Лона, на его мелковатое лицо с черными прилизанными волосами, никто бы не догадался, что он дьявольски хитер. Те же, кто с ним знакомы, отлично это знают, включая самого издателя «Газетт» – потому-то, наверное, кабинет Лона и располагается всего через две двери по коридору от кабинета издателя.

Я покачал головой.

– Люди, которые меня интересуют, не читают объявления в «Газетт». Откровенно говоря, я немного засиделся без дела и хотел бы поразмяться. Уверен, что полиция раскопала массу фактов, которые не предназначаются для печати. В этой комнатке записывающих устройств нет, я тоже пришел без микрофонов. Есть ли у Кремера или окружного прокурора сведения, которые они приберегают?

– Нет. – Лон подцепил на вилку несколько горошин. – Почти наверняка нет. И главное – они не знают, кому предназначалась бомба. – Он опустил горошины туда, куда хотел. – Возможно, это знает только тот парень, который ее подложил. Логично предположить, что она предназначалась для Браунинга, но взорвался-то Оделл. Факты – упрямая вещь. Может быть, Браунинг оставил ее для Оделла? Мотив у него был.

– Весомый?

– Вполне. Ты, конечно, знаешь, что Эбботт тридцать первого августа уходит на пенсию, и совет директоров должен был в тот самый день собраться в пять часов и решить, кто его заменит. Обсуждаться должны были две кандидатуры – Браунинга и Оделла. Оделл, безусловно, не подкладывал бомбу Браунингу, а вот не мог ли Браунинг сделать это сам, а потом попросить Оделла залезть – в ящик?

Я отпил глоток кларета.

– Разумеется, дело освещают – или освещали – твои лучшие люди. Что они думают?

– Они больше не думают. Только строят догадки. Лэндри предположил, что бомбу туда засунула миссис Браунинг, зная, что Хелен Лугос, секретарша ее мужа, имеет обыкновение проверять запасы бурбона по утрам:

– Это правда? Я имею в виду, что она по утрам лазила в этот ящик?

– Не знаю и сомневаюсь, что Кремер знает. С репортерами Хелен не разговаривает, да и с полицейскими, насколько мне известно, тоже не слишком разговорчива. У меня нет причин утверждать, что Хелен и Браунинг были любовниками, хотя Лэндри убежден в этом. Спроси инспектора Кремера – возможно, он знает. Другую гипотезу высказал Гахаган – он считает, что Оделл пытался подложить бомбу Браунингу и сам подорвался. Он потратил неделю, пытаясь выяснить, где мог Оделл раздобыть бомбу. Перлман предположил, что виновник взрыва – Эбботт; старик хотел, чтобы президентом стал Оделл, а остальные были за Браунинга. Перлман также высказал три предположения, зачем понадобилось Оделлу залезать в этот ящик, но они не выдерживают критики. Дамиано склонен винить в случившемся Хелен Лугос, которая хотела поквитаться с Браунингом, но он, как и Перлман, не в состоянии объяснить, при чем тут Оделл.

– А в чем причина нелюбви Хелен к Браунингу?

– Секс.

– Это не ответ.

– Еще какой ответ. Когда секс влезает в окно, логика уползает через дверь, поджав хвост. Когда люди вступают в сексуальные отношения, любой из них способен совершить самый сумасбродный поступок, который никто потом не в состоянии объяснить. Гипотеза Дамиано основана на показаниях некоего Мира, Кеннета Мира, заместителя Браунинга по кадрам. Дамиано взял у него интервью на следующий день после взрыва – они, оказывается, мальчиками пели в одном церковном хоре, – и, по словам Мира, расследование должно сосредоточиться на Хелен Лугос. Дамиано, разумеется, накинулся на него, как стервятник, но Мир спрятался в ракушку. А Хелен, как я говорил, отвечать на вопросы отказывается.

– А Дамиано сказал о разговоре с Миром инспектору Кремеру?

– Нет, конечно. Он и нам-то всего пару дней назад рассказал. Надеялся сам стать героем.

– А самого Мира никто не подозревает?

– В «Газетт» – никто. Разумеется, мы его обсуждали, как и всех остальных, но мотива нащупать не удалось. Причин желать смерти Браунинга у него, безусловно, не было; избрали бы Браунинга президентом, и Мир тут же взлетел бы на самый верх. Да и мог ли он убедить Оделла залезть в злополучный ящик? Нет, таким гипотезам грош цена. Если бомба и впрямь предназначалась для Браунинга, подложить ее мог кто угодно из более чем дюжины сотрудников. И не только сотрудников. Взять, например, Маделин Оделл, теперь вдову Оделла. С тех самых пор, как она вышла за него замуж, двадцать лет назад, она мечтала, что ее муж станет президентом КВС, а тут обстоятельства начали явно складываться в пользу Браунинга. Или Теодор Фолк, уолл-стритовский Фолк, закадычный друг Оделлов и член Совета директоров КВС. Разумеется, сам бы он не стал это делать, но миллионерам вовсе ни к чему пачкать собственные руки. Или Сильвия Веннер. Знаешь ее?

– Я кивнул. «Большой город».

– Совершенно верно. Она вела эту программу два года, а Браунинг ее вышвырнул. Теперь она перебивается случайными заработками и ненавидит Браунинга лютой ненавистью. Я мог бы и еще назвать. Разумеется, нашлись бы также желающие отправить на тот свет и Оделла, но тут возникает проблема, что бомба-то, как ни верти, оказалась в ящике Браунинга.

Я проглотил последний кусочек бифштекса и нажал кнопку, чтобы вызвать Пьера.

– Ты сказал, что вдова Оделла вот уже двадцать лет мечтала о том, чтобы он стал президентом. А она пыталась хоть как-нибудь способствовать этому?

– Еще как. Она унаследовала приличный пакет акций от своего отца, Карла Хартига, вместе с нефтяными скважинами и уймой других мелочей и в последние десять лет заседала в совете директоров КВС. Думаю, что она охотно рассталась бы с половиной своих семидесяти или восьмидесяти миллионов долларов, чтобы избавиться от Браунинга, но, зная, что в его ящике лежит бомба, она пошла бы на все, чтобы ее муж в тот день и близко не подошел к комнате Браунинга. Вот почему ее я даже не рассматриваю в числе возможных кандидатур, да и другие тоже, насколько мне известно.

– У нее и впрямь есть семьдесят или восемьдесят миллионов?

– Как минимум. Дамочка набита деньгами.

– Ха! Какой соус тебе подать к суфле? Бренди-миндаль или ром-мокко?

– Ром-мокко звучит заманчивее.

Пьер собирал опустевшие тарелки. Я дождался, пока он удалится, и лишь затем возобновил беседу с Лоном. Мало ли, вдруг Эбботт, Браунинг или Маделин Оделл входят в число его любимых клиентов.

Без четверти восемь, выйдя из «Рустермана», мы решили, что, чем ловить такси и преодолевать на нем расстояние в одиннадцать кварталов, лучше прогуляться до дома Сола Пензера пешком. К тому времени я выудил из Лона еще добрую сотню фактов и предположений, но перечислять их для вас было бы только пустой тратой чернил и бумаги, поскольку пока к осуществлению своего замысла я не продвинулся ни на шаг. Что касается вечернего покера, распространяться я также не стану; скажу только, что занятый обдумыванием предстоящей операции мозг – не лучший помощник в карточной игре. Словом, я спустил шестьдесят восемь зеленых.

Глава 4

Прежде всего меня заботило, как к ней подобраться, а уж во вторую очередь – что ей сказать, если подберусь. «К ней» – это, как вы догадались, относилось к Маделин Оделл, нашей безутешной вдовушке. К бомбе она почти наверняка отношения не имела, у нее было больше всех оснований желать, чтобы преступника поймали и наказали, и она была самой богатой. Вот из-за каких мыслей я и сделал три серьезных и несколько мелких ошибок, стоивших мне столь крупного проигрыша в покер. Впрочем, они не помешали мне поспать полагающиеся мне восемь часов – ничто мне не может помешать – и не повлияли на аппетит за завтраком; правда, читая «Таймс», я пропустил несколько разделов, которые обычно просматриваю, да и с Фрицем был несколько рассеян. Зато, придя в кабинет, я забыл поменять воду в вазочке на столе Вульфа.