из кабинета в гулкий прохладный коридор. До архива идти минут десять по лабиринтам ОРНП или же можно спуститься вниз, к вахте, и пройти по переходу, тем самым значительно сократив себе путь, но уж очень не хотелось попадаться на глаза Томпсону. От охранника так просто не отвяжешься, начнёт задавать свои вопросы: «Ну что?», «Что, опять тупик?» Или вообще заявит: «Эх, сделали тебя Грэйс, как сэндвич и съели – не поперхнулись!» А потом зальётся своим громоподобным хохотом.
«Без него тошно!»
Через десять минут, не без сожаления миновав светлое прохладное помещение с современными инфоэкранами, Джонатан Грэйс шагнул за порог Царства бумажной пыли, как его совершенно заслуженно прозвали в Отделе.
Набрав напоследок побольше свежего воздуха в лёгкие, следователь ОРНП отважно шагнул в затхлое помещение, противоположные стены которого тонули в непроглядном мраке. Робкий желтоватый свет излучали многочисленные древнего вида светильники, крепящиеся прямо на стенах стеллажей. Где-то здесь, среди длинных рядов деревянных хранителей книг, уходящих под самый потолок, бродил Страж Старого Архива – Спенсер Руфус – некогда преуспевающий следователь Отдела. Так и отдал он все лучшие годы работе, постарел, одряхлел и совсем выжил из ума. В память о его былых заслугах перед обществом ему позволили продолжить нести службу в забытом всеми Архиве. Здесь он буквально поселился…
– Эй… – Грэйс призывно крикнул, в надежде вызвать из недр этого крайне атмосферного места единственного обитателя, и ему тут же стало не по себе.
Необъятных размеров помещение буквально «поглотило» звук. «М-да. Сюда б коммуникаторы на каждую стену. А то так можно год орать впустую. А уж бродить одному в этом бумажном плену – ну уж нет! Так и сгинешь здесь, и найдут тебя лет через двадцать высохшей мумией с книжечкой в руках, причём не с той, за которой сюда пришёл.»
Однако минуты через две слева послышалось шарканье и скрежет. Видимо, всё это время Страж архива находился где-то поблизости. И вот из-за стеллажа, показался Руфус – старый, дряхлый, согнутый почти вдвое, одетый в серый спецкомбинезон и что-то наподобие мягких шлёпанцев, волочивший за собой старинную тележку для перевозки книг на железных колёсиках, которые при движении издавали раздирающий нервную систему скрип.
– Здравствуйте, надеюсь, не сильно побеспокою вас – час-то поздний… – на всякий случай громче произнёс Грэйс.
– Э-э-э-э-эх, – протянул старичок, раздражённо махнув на него свободной рукой, – не ори, не глухой я… И что-й-то понадобилось молодому поколению в «Царстве бумажной пыли»?
Голос Руфуса скрипел покрепче, чем колёсики его развалюхи-тележки. Грэйсу почему-то стало стыдно…
– Мне бы это… Информацию бы…
– Найдём мы твою информацию. Иди-ка сюда.
Старичок зашаркал куда-то вперёд, призывно помахав рукой представителю молодого поколения.
Через пару минут по лабиринтам стеллажей, в которых Грэйс почувствовал себя попаданцем в далёкое прошлое, они добрели до небольшого, свободного от книг пространства, где ютились два видавших виды старых кресла и древний, сильно потёртый стол из полированного дерева.
– Сядь и рассказывай, – проскрипел старик Руфус тоном, не терпящим возражений, медленно опускаясь в одно из кресел, цвет которого определить было невозможно.
Он так и не выпустил из правой руки свою тележку. «Уж не прирос ли он к ней?» – подумалось Грэйсу.
А после этого, удивляясь своей многословности и откровенности, следователь выложил всё как на духу, без зазрения совести раскрыв все тайны следствия: то ли старик-архивариус на него так подействовал, то ли сам древний архив, то ли усталость от собственного бессилия. За всё время его рассказа, Руфус не произнёс ни слова, лишь изредка заходясь в приступе хрипловатого кашля или начиная что-то бормотать себе под нос.
Когда Грэйс закончил и воцарилась тишина, архивариус нахмурил свои густые лохматые брови, откашлялся и, сделав в сторону следователя показательное «тьфу», тяжело поднялся на ноги. Потащив за собой свою тележку, он скрылся в лабиринте стеллажей, оставив ошарашенное молодое поколение без малейшего объяснения. Вернулся он минут через пять, везя в тележке увесистый запыленный том. Затем вложил его в руки Грэйса. Выцветшими золотыми буквами на потёртой коричневой обложке значилось: «Гормоны и их влияние на жизнь человека».
– Фенилэтиламин, – изрёк Спенсер Руфус, а затем вновь зашаркал прочь, бормоча себе под нос что-то типа: «Не туда свернули». «Люди не меняются». «Отрубить эту вашу Нейросеть к таким-то чертям…»
***
Джонатан Грэйс, хмурясь и сильно сутулясь, вышел из Лаборатории, сжимая в руках планшет, содержащий заключение по анализу, который провёл по его настойчивой просьбе Ганс Френсис, впоследствии сам ошарашенный результатом. Подобные анализы давным-давно не проводились в Отделах, в связи с тем, что считались безвозвратно устаревшими и абсолютно неинформативными.
Через несколько шагов Грейс услышал быстро нарастающий стук каблучков и нахмурился ещё больше.
– Мистер Грэйс! – перед ним, обогнав, выросла точёная фигурка «венерианской принцессы». Мисс Катарина Мерефилд прекрасна, как и всегда: бордовый астрокомбинезон, высокие до колен сапоги, пшеничные пряди волос, собранные в замысловатую высокую причёску и большие, ясные васильковые глаза, сейчас казавшиеся просто огромными из-за переживаемых эмоций.
– Я так не могу! Не желаю ждать больше ни минуты! Не жалейте меня – так только хуже. Я чувствую, что эта жесточайшая сила ещё давит на меня. От этого есть лекарство? Или какой-то курс терапии?
– Не поверите.
Джонатан Грэйс, засопел, обогнул девушку и двинулся дальше по коридору, но уже через пару шагов остановился и обернулся к ставшей белой как снег мисс Катарине Мерефилд. Делая ударение на каждом слове, он произнёс:
– Терапия бессильна! Это Любовь!