Читать интересную книгу Зовут ее Муза - Олег Александрович Сабанов

не потревожила меня. Только поначалу слышался приглушенный звук падающей из душа воды, после чего в квартире на всю ночь воцарилась тишина. Прежде чем подступиться к откровенному изображению соития, я пытался в деталях представлять, как Маргарита сбрасывает самонавязанные оковы целомудрия и всецело отдается во власть животной страсти. Во время одного такого мысленного упражнения мне вдруг открылась лежащая на самой поверхности, а потому упущенная из внимания деталь — я представлял во влажных фантазиях вовсе не выдуманную бедняжку Риту, а ее вполне реальный прототип, мирно спящий сейчас за стеной на раскладном диване. Перенос акцента с литературного персонажа далекого от завершения произведения на добродушно беседовавшую со мной накануне вечером миловидную женщину, с которой я силой воображения, подобно обуреваемому гормонами прыщавому подростку, многократно успел стянуть через голову строгое платье, спешно сорвать нижнее белье, после чего стиснуть в объятиях белое пышногрудое тело и увлечь за собой на кровать, поразительным образом всколыхнул во мне вожделение. Правда дальше падения сплетенных тел на любовное ложе моя фантазия почему-то не шла, словно подробности совокупления вымарывались следящим за полетом мысли внутренним цензором.

Почувствовав естественную потребность, я посетил туалет, а затем стал на цыпочках пробираться в кухню ради стакана воды. По дороге мой взгляд зацепился за выданный гостье перед водными процедурами цветастый шелковый халат, висящий на спинке стула в зале, отчего ноги сами по себе застыли на месте. С минуту я стоял столбом, абсолютно уверенный в том, что громкое сердцебиение моего сердца хорошо слышно по всей квартире. Когда же затянувшаяся неподвижность сделалась давящей, адское смешение болезненного творческого любопытства с прогрессирующей алкогольной импульсивностью, а также магнетическое притяжения запретного плода, заставили меня шагнуть в пространство большой комнаты.

Мягкий свет розовых рассветных лучей создавал в гостиной волшебную атмосферу сродни сумеречной, только без грустного привкуса уходящего солнца. Маша мирно спала на спине, чуть повернув в сторону стены лицо и разметав по подушке густые пряди, от которых доносился запах шампуня. Одна ее нога выбилась из-под белого с перламутровым отливом утренних бликов одеяла, делая представшую взору картину схожей с музейным живописным полотном. Если бы мое восприятие не было искажено половым влечением и желанием перенести на бумагу всякое яркое впечатление, я мог бы получить подлинное эстетическое удовольствие от немого созерцания безмятежно спящей в хрупком волшебстве нарождающегося дня женщины. Однако по причине собственной испорченности мне захотелось дать волю воображению, которое тут же нарисовало на том же диване главного героя находящейся в работе повести. Сначала я заставил его одним резким движением войти в Марию, точнее Маргариту, буквально вонзиться в ее плоть так, чтобы комнату огласил короткий вопль неожиданности и боли, после чего представил предельно жесткую и достаточно скоротечную сцену бешеного соития с хватанием за волосы, шею, скулы, громкими шлепками, обоюдным царапанием, пальцами во рту и пару раз выскочившим членом, больше напоминавшую изнасилование или кошачье спаривание. Однако вскоре этот проработанный до деталей фрагмент полетел в мусорную корзину, так как я решил сделать акт интимной близости естественным продолжением согретого теплотой тихих слов, томных взоров и нежных прикосновений вечера, описание которого уже легло в повествование. Для достижения подобной гармонии мне пришлось сперва мысленно слить уста своих персонажей в долгом страстном поцелуе, затем заставить каждого из них сбросить с себя одежду, только после чего уложить обоих в миссионерскую позу и, насколько хватало опыта с фантазией, представить искаженное лицо содрогающейся Риты, накрытой растущей вместе с учащающимися движениями мужчины волной оргазма. Немного погодя дикая игра воображения перевернула картину, усадив разгоряченную Маргариту сверху и наделив ее агрессивной инициативой. Теперь резво скачущая дама с тяжело колышущейся внушительной грудью безжалостно вдавливала в исходившую скрипом кровать своего бедного воздыхателя, время от времени вновь вставляя в себя его натруженный орган, выскакивающий при слишком высоком прыжке.

Пока у меня в голове разворачивалось горячее действо, я неподвижно стоял в двух шагах от дивана с прикрытыми глазами и со стороны, наверное, выглядел бы задумавшимся о чем-то серьезном и важном, если бы не появившийся на ширинке моих тренировочных штанов бугорок. Пытаясь влезть в шкуру своих персонажей и пережить их ощущения, я здорово увлекся, если не сказать больше, а когда понял это и поднял веки, тут же увидел обращенное ко мне лицо Маши. Ее испытующий взор, как всегда чуть насмешливый и немигающий, мгновенно превратил меня в нашкодившего малолетку, застигнутого врасплох строгим учителем.

— Прости, не хотел тебя разбудить. Совсем уже рехнулся со своей писаниной, — извиняющимся тоном пробурчал я первое пришедшее на ум оправдание, сказав при этом чистую правду.

Она продолжала пристально изучать меня, отчего я теперь уже чувствовал себя кроликом, оцепеневшим перед удавом. По идее мне следовало просто выйти из гостиной без всяких объяснений перед загостившейся женщиной, но я словно врос в пол. В конце концов Мария с явной задержкой понимающе кивнула, после чего, словно упиваясь возникшей ситуацией, демонстративно медленно перевела взгляд с моего смущенного лица на слегка оттопырившиеся тренировочные штаны. В течение тех бесконечно долгих секунд, пока ее еще сонные глаза бесстыже сверлили предательскую выпуклость, я несколько раз успел проклясть свое извращенное воображение вместе с излишним любопытством, однако разгоревшееся пламя самоосуждения и стыда было сбито в один миг, когда Маша решительным движением руки сдернула с себя одеяло.

— Только ради искусства! — негромко произнесла она сквозь хищную улыбку и поманила меня пальцем.

Честно говоря, в подобной ситуации любому индивиду мужеского пола немудрено растеряться. Если собрать в себе силы и молча уйти, то практически неизбежно превратишь расположенную к тебе обольстительницу в злобную насмешницу или даже врага, не говоря об уязвленном самолюбии обоих. Самые же правильные слова при таких обстоятельствах будут казаться глупыми и неуместными, потому что прозвучат диссонансом с призывным голосом основного инстинкта, всегда требующим конкретных действий, а не болтовни. По большому счету лишь добровольная сдача кажется единственным приемлемым выходом, вот только безоговорочная капитуляция тоже неприемлема для многих представителей сильного пола ввиду самых разных причин — от банального отсутствия влечения к соблазнительнице до благородного стремления хранить верность или плохого самочувствия. Вот только я человек самобытный, плохо вписывающийся в стандартные рамки, увлекающийся и глубоко аморальный, к тому же пребывал тогда в самом расцвете сил, поэтому, не взвешивая все плюсы и минусы, сразу же полез на диван, роняя в процессе тапки и стягивая с себя майку со штанами, правда с куда меньшим проворством, чем это получалось у персонажей моих историй.

Когда слегка отдышавшаяся Маша