с ноутбуком на коленях спиной к стене. В повести эти слова произносит пока еще подруга, а впоследствии возлюбленная главного героя Маргарита, уходя из его дома, где среди прочих гостей оказалась волею случая. Подвыпивший хозяин весь вечер сочно живописал свои смелые планы на будущее, что позволило девушке слегка поиронизировать при прощании, сказав о яркости его образов и свежести идей. События происходят в ту пору, когда мобильником владеет далеко не каждый, поэтому отсутствие телефона у Риты выглядит вполне естественно.
— Постой! Куда спешишь!? — вырвалось у меня вследствие образовавшегося смущения. — Посиди еще! Все равно алкаши тебя не ценят, сам же говорила! Разве здесь хуже, чем в сквере на лавке или в общежитии?
Признаться, загадочная дама сумела создать интригу, фантастическим образом процитировав кусочек из моего произведения, находящегося на ранней стадии написания.
— В общаге еще хуже, чем среди пьяниц на лавке, — вздохнула она, застыв на месте. — Но ведь тебе сейчас, похоже, нужно уединение, а мне не хочется быть помехой.
— Хватить молоть ерунду! — неожиданно для себя самого отреагировал я таким тоном, словно переругивался с сожительницей. — Признаться, твое присутствие только вдохновляет меня! А ужин какой вкусный приготовила!
В стремлении остановить собравшуюся уходить Машу я впопыхах рубанул чистую правду, над которой пока еще просто не успел задуматься. Действительно, с ее появлением у меня дома уже заброшенная повесть как по волшебству сдвинулась с мертвой точки и буквально получила второе дыхание. Я вновь ощутил порядком забытые симптомы творческой лихорадки, и будто влюбленный юнец изнывал под волнами болезненно-сладких приступов, вызывающих приятную дрожь и учащенное сердцебиение.
— Ну раз так настаиваешь, можно и еще посидеть, — выдержав театральную паузу, заявила Мария. — Но только ради твоего вдохновения!
Мы тут же выпили и принялись болтать о том о сем, иногда вспоминая забавные эпизоды своего никчемного существования, периодически отдавая должное промежуткам обоюдного молчания, наполняющих беседу теплотой и интимом. Удивительно, но она совсем не интересовалась моей личной жизнью и ни разу не спросила, почему я весь день в квартире один. Даже для пьющей женщины с илистого социального дна подобное равнодушие выглядело противоестественно, отчего временами создавалось впечатление, будто Маша прекрасно осведомлена о том, чем дышит ее собеседник.
Чем больше мы разговаривали, тем меньше гостья казалась мне той уличной алкоголичкой, на которую по дороге из сквера к дому мне боязно было бросить взгляд, не говоря о случайном прикосновении. Ее в общем-то пустые байки, поведанные умиротворяющим голосом, каким обычно читают ребенку сказку перед сном, наскоро причесанные каштановые космы, прозрачная бледность лица, всегда готовые улыбнуться выразительные сапфировые глаза и сочные губы, теперь представлялись собирательным образом заботливой женщины из моего раннего детства, чье присутствие создавало ощущение комфорта и защищенности. Правда я стал замечать, как в атмосферу этого невинного светлого переживание все чаще врываются пока еще слабые, но хорошо знакомые мне импульсы желания, что оказалось совсем неудивительно, учитывая красоту собеседницы, постепенно раскрывающуюся моему затуманенному штампами и условностями общества взору с неспешностью цветочного бутона.
— Оставайся до утра. Постелю в зале на диване, а сам в спальне покемарю. А что? Выпивка есть, ну а на завтрак опять что-нибудь сварганишь из имеющихся продуктов. Тот же омлет, — сказал я скорее из вежливости, когда за окном окончательно стемнело.
— То есть ты хочешь продолжать вдохновляться моим обществом, только уже не за столом, а в постели? — засмеялась она, прикрыв рот ладонью.
— Ну зачем ты так? — с несколько напускной обидой протянул я.
— Да ладно тебе, не дуйся. Кто на алкашку позарится? — примирительно произнесла Маша. — Без проблем останусь до завтра, раз позволяешь. Меня все равно никто не ждет, к тому же так хочется по-человечески душ принять.
По правде сказать, к такому ее легкому согласию я оказался не готов, но вместо того, чтобы выказать замешательство, с преспокойным видом принес в ванную чистое полотенце и старенький шелковый халат.
— Сейчас постелю на диване и пойду прилягу, а ты можешь мыться, — громко заявил я.
На самом деле спать мне хотелось меньше всего, зато не терпелось продолжить работу над повестью, поэтому, когда ложе для моей гостьи было подготовлено, я прикрыл за собой дверь спальни и, не раздеваясь, завалился на кровать вместе с ноутбуком. После задушевного кухонного разговора мне стало очевидно, что образ возлюбленной главного героя для пущей выразительности следует наделить чертами Марии, или попросту срисовать с появившейся в моей квартире женщины, скинув, правда, пяток лет. Выпав из окружающей действительности, я принялся придавать своим созревшим идеям словесную форму с лихорадочным рвением и невообразимой для себя скоростью. В итоге к первым мгновениям рассвета, когда темное покрывало короткой ночи начало на глазах истончаться, мне удалось закончить ту часть, в которой описывались романтические свидания главного героя с Маргаритой, становящиеся от раза к разу все более интимными, несмотря на катастрофическую разность их характеров.
Довольный своей продуктивностью, я хотел сходу взяться за написание сцены близости двух персонажей, но вопреки намерению почему-то никак не мог подступиться. Мне поначалу даже подумалось, что вернулся писательский ступор, остановивший работу над едва начатой повестью, однако после краткого отдохновения от порядком стершихся клавиш и яркого экрана ноутбука, опасения развеялись сами собой.
В своих произведениях я часто использовал пикантную приправу постельных сцен, так как безумное буйство страсти придавало живость повествованию и лучше раскрывало образы персонажей, к тому же ее описание давалось мне без труда. Однако теперь я желал превзойти самого себя, и вот почему. Дело в том, что вскоре после первой близости возлюбленная главного героя, возвращающаяся домой на такси, попадает в жуткую автокатастрофу и умирает на операционном столе, не приходя в сознание. Пребывающий на седьмом небе от счастья главный персонаж долго нежится в пропахшей парфюмом Маргариты постели, вновь и вновь воспроизводит в памяти образы любимой, а когда начинает засыпать, раздается полуночный телефонный звонок со страшной новостью. Именно это стремительное падение с высот блаженства в омут скорби и разбитых надежд мне хотелось показать наиболее выпукло, для чего прекрасно подходило описание минут соития накануне гибели Риты в качестве квинтэссенции навсегда потерянного рая. Всю оставшуюся часть повести главный герой подсознательно, но безуспешно ищет схожую по внешности и повадкам женщину, и только спустя двадцать лет, уже в наши дни, по иронии судьбы завязывает серьезные отношения с полной противоположностью ушедшей возлюбленной, чей образ в его сознании с течением времени становится далек от реального.
Пока я писал, Маша ни разу