Читать интересную книгу Революция, или Как произошел переворот в России - Дмитрий Дубенский

«Когда он был здоров, – вспоминал учитель наследника П. Жильяр, – дворец как бы перерождался: это был луч солнца, освещающий всех. Это был умный, живой, сердечный и отзывчивый ребенок».

Отчаяние родителей породило в них надежду на чудесную силу исцеления сына «старцем и молитвенником» Г. Е. Распутиным (его сейчас, наверное, назвали бы экстрасенсом). Этот человек, хотя и значительно облегчал приступы болезни юного наследника престола, но порой своим поведением и хвастовством о близости к царской семье, в конце концов, благодаря усилиям недоброжелателей дискредитировал себя и Романовых.

Феномен Распутина и «распутинщины» породил целый поток так называемой «желтой» или «бульварной» литературы, особенно в период нескончаемой революции. Часто, критикуя «эзоповым языком» Распутина, некоторые журналисты и многие оппозиционные деятели метили в устои самодержавного строя и в определенный круг властей предержащих. Однако это был только инструмент для достижения поставленной цели по свержению монархии. Об этом можно судить по многим фактам. Вот, например, свидетельство бывшей фрейлины императрицы А. А. Вырубовой в ее воспоминаниях: «Судебное расследование Чрезвычайной Следственной Комиссии Временного правительства доказало, что политикой Распутин не занимался и у Их Величеств разговоры с ним были всегда на отвлеченные темы и о здоровье маленького наследника». Тем не менее загадочную и скандальную фигуру Григория Распутина общественное мнение тесно связывало с именем императрицы Александры Федоровны, что бросало мрачную тень на всю царскую семью.

Во все усложнявшейся экономической обстановке Первой мировой войны, исподволь возраставшем революционном движении, не прекращавшейся «министерской чехарде» многие видели кризис власти и растущую неспособность Николая II справиться с создавшейся ситуацией. Хотя теперь многим из нас, пережившим тяготы Отечественной войны (1941–1945) или слышавшим о них от близких, кажется странным, что в Российской империи во время Великой войны не было карточной системы, внешний враг во все годы ее сдерживался на дальних подступах и сама победа уже не вызывала никакого сомнения; продолжала функционировать фактически бунтующая против царского правительства Государственная дума, действовали оппозиционные партии и ими организованные Прогрессивный блок, Земский и Городской союзы и т. д. Правда, некоторые из наших соотечественников того времени считали, что будь жив убиенный П. А. Столыпин (1862–1911), этой ситуации могло бы и не быть. Аналогично той далекой эпохе, некоторые наши современники также вспоминают сейчас «отца народов» И. В. Сталина (1879–1953) все с той же целью – решения современных проблем России. Стоит заметить, что правды или истины фактически не знает никто (даже известные историки и «экстрасенсы»), к ней только стремятся приблизиться, изучая все более вводимые в научный оборот исторические источники «спецхранов», включая и воспоминания свидетелей тех или иных событий. Беда в том, что каждый из мемуаристов вроде бы знает «правду», но у каждого из них она своя, т. е. как он ее понимает. Он иногда пытается внушить ту «правду», которая порой грешит перед реальными фактами, а нередко сознательно умалчивая о таковых, очевидно, для достижения своих корыстных целей или оправдания своих опрометчивых поступков. Вернемся к хронологии тех далеких событий, которые раскололи нашу державу и последствия их сказываются до сегодняшнего дня.

В некоторых кругах светского влиятельного общества вызревали традиционные варианты дворцового переворота. Так, французский посол в России Морис Палеолог (1859–1944) в дневниковой записи от 13 августа 1915 г. подробно излагал (со слов бывшего гвардейского офицера) один из вариантов такого плана. Суть его состояла в том, чтобы Николая II оставить на троне как своего рода декорацию, а царицу Александру Федоровну и ее сестру московскую игуменью Елизавету Федоровну сослать в монастырь на Урал; «распутинскую клику» запрятать еще дальше, «в глубь Сибири».

Строились и более радикальные планы даже после убийства Григория Распутина. Например, 5 января 1917 г. на банкете у миллионера Богданова фабрикант Путилов прямо предложил, обращаясь к князю Гавриилу Романову, собрать нечто вроде Земского собора (всю царскую фамилию, лидеров партийных фракций в Государственной думе, представителей дворян, командующих армиями и т. д.), «торжественно объявить императора слабоумным, непригодным для лежащей на нем задачи, неспособным дальше царствовать и объявить царем наследника под регентством одного из великих князей».

Все эти разговоры стали известны «охранке», царю и его приближенным. Конечно, император Николай II хорошо осознавал, что значит угроза дворцового переворота. Вот свидетельство одного из очевидцев той обстановки, который позднее говорил о Государе: «Казалось, будто он предчувствовал великую катастрофу. Он был подобен человеку, который неудержимо и решившись на все идет навстречу таящейся опасности».

Однако еще большую угрозу не только для династии Романовых, но и для всех устоев Российской империи представляло постепенно возрастающее недовольство простого народа все ухудшающимся материальным положением. Эту ситуацию в своих интересах пытались использовать многие оппозиционные политические партии.

В памяти Николая II еще свежи были уроки грозного 1905 г., когда наказ его отца Александра III о сохранении в неприкосновенности самодержавия был нарушен. И в те дни было много противоречивых советов, как спасти «больную» Россию, – от рецепта дяди царя, великого князя Владимира Александровича: «Лучшее лекарство от народных бедствий – это повесить сотню бунтовщиков» – до уступок оппозиции и провозглашения конституции. Тогда пришлось пойти на компромисс и, таким образом, спасти положение, но в душе Николая II все протестовало, когда решения навязывались помимо его воли. Недаром граф С. Ю. Витте, отмечая особенности характера императора, сердито говорил писателю А. С. Суворину: «Он не самоволец, а своеволец». Граф Витте недолюбливал императора, который нашел ему достойную замену в лице П. А. Столыпина. Это было известно всем. В те времена ходил анекдот, который имел распространение в октябре 1904 г. и злыми языками приписывался опальному главе правительства: «Почему вдруг понадобилась конституция, ограничивающая монархию? Ведь уже десять лет мы имеем “ограниченного царя”!». Парадокс, но сам граф С. Ю. Витте в своих мемуарах перед всеми признавал: «Император Александр III был, несомненно, обыкновенного ума и совершенно обыкновенных способностей, и в этом отношении император Николай II стоит гораздо выше своего отца как по уму и способностям, так и по образованию».

Трудности на фронтах Первой мировой войны не только ухудшили экономическое, но и обострили политическое положение в стране. Требуя реформ, активизировалась оппозиция в лице либеральной буржуазии и общественности. Представители крупного капитала и финансовых кругов все настойчивее требовали политических уступок от самодержавия. «Нельзя же в самом деле требовать от страны бесконечных жертв и в то же время ни на грош с ней не считаться, – утверждал один из членов Прогрессивного блока В. В. Шульгин. – Можно не считаться, когда побеждаешь: победителей не судят. Но побежденных судят… За поражения надо платить. Чем? Той валютой, которая принимается в уплату. Надо расплачиваться уступкой власти… хотя бы кажущейся, хотя бы временной».

В ответ на создание «Прогрессивного блока» по повелению императора сессия Государственной думы была распущена досрочно, т. е. 3 сентября 1915 г. Однако превентивная мера не имела успеха. Этот воинствующий «общественный рупор» продолжал действовать, хотя в то время в отличие от Российской империи во многих воюющих странах Западной Европы подобные органы были закрыты или ограничены до окончания войны. Спустя всего год в стенах Думы уже раздались официально на всю страну слова кадета П. Н. Милюкова «глупость или измена» – о роли Распутина и «безответственных влияниях» императрицы Александры Федоровны. Недаром речи в Государственной думе, прозвучавшие 1 ноября 1916 года и «подпольно» в многочисленных произвольных списках распространявшиеся по всей России, позднее многие называли «штурмовым сигналом революции». Проявляются тревожные симптомы надвигавшихся революционных событий, которые были особенно нежелательны и опасны в условиях военного времени и ведения вооруженной борьбы против внешнего врага. Однако деятели оппозиции хорошо помнили, что только благодаря лихолетью Русско-японской войны и революционному движению удалось вырвать часть уступок от правящего режима в свою пользу. Все больше и больше углубляется пропасть между политическими лагерями, между оппозицией и сторонниками самодержавия.

Непримиримую и открытую позицию в этой борьбе заняла супруга Николая II императрица Александра Федоровна. В своих многих письмах (на английском языке) в Ставку (Могилев) она советует, настаивает и требует от мужа решительности и несгибаемости воли. Она платит гневом и презрением тем, кто хоть в какой-то мере пытается покушаться на трон и самодержавие. «Гучков очень болен, – с внутренним ликованием сообщает она мужу 4 января 1916 г., – хотела бы, чтобы он переселился на тот свет». Тон ее писем в сентябре – декабре 1916 г. становится еще более категоричным: «Я бы сослала Львова в Сибирь… отняла бы чин у Самарина… Милюкова, Гучкова и Поливанова тоже в Сибирь…»; «Будь Петром Великим, Иваном Грозным, императором Павлом – сокруши их всех»; «Как бы я хотела, чтобы Родзянко повесили, – ужасный человек и такой нахал». Даже когда революция уже дышала в лицо, 24 февраля 1917 г. Александра Федоровна продолжала настаивать в своих письмах на жестких мерах: «Я надеюсь, что Кедринского (правильно: А. Ф. Керенского. – В.Х.) из Думы повесят за его ужасную речь – это необходимо (военный закон, военное время), и это будет примером. Все жаждут и умоляют тебя проявить твердость».