Читать интересную книгу Революция, или Как произошел переворот в России - Дмитрий Дубенский

Вместе с тем отречение Николая II за себя и за своего сына Алексея было очевидным нарушением закона о престолонаследии, так как царь не мог отрекаться за прямого наследника. Многие видели в этом шаге бывшего царя тайный смысл, то есть намерение в дальнейшем отказаться от этого акта как не имеющего законной силы. Так, например, кадет П. Н. Милюков (1859–1943) прямо позднее писал: «Отказ в пользу брата недействителен, и это есть трюк, который задуман был и осуществлен в отсутствие царицы… При условии передачи власти Михаилу легче было впоследствии истолковать весь акт как недействительный». Но однако нам не следует забывать, что по законам Российской империи и сам монарх не имел права отрекаться от престола, о чем все сведущий Милюков почему-то умолчал.

Любопытные и противоречивые сведения об отречении Николая II приводит в своих воспоминаниях генерал А. А. Брусилов, ссылаясь на рассказ генерала Н. В. Рузского. Читаем эти строки, относящиеся к периоду времени августа 1917 года:

«В это время собрался в Москве съезд общественных деятелей. Я выступал и объяснял подробно положение армии и дух ее. Причем не скрывал, что она находится в ужасном виде и положение ее безнадежно. В том же духе докладывали о положении дел на фронте и генералы Алексеев, Рузский, Юденич и Каледин. Кажется, в тот же день или на другой у меня обедали ген. Рузский и Каледин. Это было в последний раз, что я их видел, не подозревая об этом тогда. /…/

Ген. Рузский рассказывал нам много подробностей о своем пребывании в царском поезде во время отречения Николая II в Пскове. У него была собственноручная записка государя, которую он ему прислал через час после отречения. Государь колебался и просил его остановить дело. Он писал, что вопрос о наследнике следует переделать. Но было уже поздно, телеграммы были уже разосланы по всей России. Тяжело было и у Рузского на душе, но он не был так безысходно мрачен, как Каледин».

Вот еще одно свидетельство. Генерал А. И. Деникин красочно позднее описывал в своих мемуарах переживания Николая II после отречения, сообщая отдельные неизвестные ранее детали событий:

«Поздно ночью поезд уносил отрекшегося императора в Могилев. Мертвая тишина, опущенные шторы и тяжкие, тяжкие думы. Никто никогда не узнает, какие чувства боролись в душе Николая II – отца, монарха и просто человека, когда в Могилеве при свидании с Алексеевым он, глядя на него усталыми, ласковыми глазами, нерешительно сказал:

– Я передумал. Прошу Вас послать эту телеграмму в Петроград.

На листке бумаги отчетливым почерком Государь писал собственноручно о своем согласии на вступление на престол сына своего Алексея…

Алексеев унес телеграмму и… не послал. Было слишком поздно.

Телеграмму эту Алексеев, “чтобы не смущать умы”, никому не показывал, держал в своем бумажнике и передал мне в конце мая, оставляя верховное командование.

Этот интересный для будущих биографов Николая II документ хранился затем в секретном пакете в генерал-квартирмейстерской части Ставки».

Стоит подчеркнуть, что генералы А. И. Деникин, Н. В. Рузский и М. В. Алексеев, на наш взгляд, в этом случае (сознательно или нет) были не правы, указывая: «Было слишком поздно». Отречение Николая II было бы окончательным только после принятия и опубликования Сенатом соответствующего Манифеста, что определялось основным законодательством Российской империи. Манифест на тот момент еще не был опубликован. При желании было время все изменить в пользу цесаревича Алексея, который мог занять место на Российском Престоле, что якобы все ожидали и к чему стремились. На самом же деле, более вероятно, деятели Временного правительства прежде всего стремились придать своей власти хоть какие-нибудь черты легитимности, а править они уже собирались сами, поспешив вскоре избавиться даже от Государственной думы.

Растерянность и смятение Николая II можно объяснить его ответственностью не только за будущее России, но и за судьбу сына Алексея. Имел ли он моральное право решать за него? Это и накладывало определенную печать на все последующие его действия.

Тревожные известия об отречении Государя докатились между тем и до царской семьи в Александровском дворце. Государыня Александра Федоровна болезненно переживала это известие. Пьер Жильяр (1879–1962), находившийся при наследнике Алексее, вспоминал:

«Около полудня до дворца доходит весть об отречении императора. Императрица об этом тоже узнает, но с негодованием отвергает этот слух как злостную выдумку. Немного погодя приходит великий князь Павел и эту весть подтверждает. Сомнений нет. Император отрекся накануне вечером в Пскове в пользу своего брата Михаила Александровича. Отчаяние императрицы беспредельно, но ее огромное мужество ее не оставляет. Она пришла, как обычно, к своим детям, чтобы ничего не смущало больных, которые ничего не знают о том, что произошло со времени отъезда государя в Ставку. Поздно ночью мы узнаем, что великий князь Михаил тоже отрекся, что судьбу России должно решить Учредительное собрание.

На следующий день я встречаю императрицу у Алексея Николаевича. Она спокойна, но очень бледна…».

Уже на второй день после отречения Петроградский исполком, учитывая требования многочисленных митингов и собраний, постановил арестовать царскую семью и великих князей. Через несколько дней под давлением Петросовета принимает почти аналогичное постановление об аресте царской семьи и Временное правительство.

Романовых и Россию ожидали тяжкие испытания…

Лидеры оппозиции, критиковавшие самодержавие, оказались на самом деле лишь «временщиками» и плохими «управленцами», не способными вывести из охватившей страну политической анархии и экономического хаоса. Не лучше было и положение на фронте. Романовы в этот период «нового порядка» были отодвинуты на второй план, но продолжали оставаться в роли «громоотвода» при кризисных политических ситуациях.

Временное правительство назначило Чрезвычайную Следственную Комиссию по расследованию злоупотреблений царских сановников, но, несмотря на пристрастное следствие, было вынуждено признать, что все обвинения и нападки на Николая II и его супругу, в т. ч. по подготовке «сепаратного мира» с немцами, не имели фактического основания. Тем не менее, арест с царской семьи снят не был и начавшийся крестный путь в Тобольск завершился плахой в Екатеринбурге.

Государственный переворот в России вызвал огромный интерес во всем мире. В западноевропейской прессе проявилась особенно отчетливая тенденция представлять революционные события в Петрограде как антигерманский переворот, произведенный из патриотических целей под руководством Государственной думы. Так, например, заголовок в лондонской газете «Таймс», зачастую воспринимаемой как полуофициальный орган министерства иностранных дел Великобритании, приветствовал эти события как «победу в военном движении», и редакторский комментарий пояснял, что «армия и народ объединились, чтобы свергнуть силы реакции, которые удушали народные стремления и связывали национальные силы».

Исследователь Роберт А. Уорт в своей книге «Антанта и русская революция» по этому поводу пишет: «Своевременность революции была особенно отмечена Соединенными Штатами, в то время как раз готовившимися к крестному походу с целью «обезопасить мир для демократии». Хотя вряд ли Америка вступила в войну в результате свержения царизма /…/ Почти все без исключения американские газеты и журналы приветствовали новую Россию и продолжали это делать еще долго после того, как в британскую и французскую прессу стали проникать критические замечания. Для бостонской “Транскрипт” революция была “кошмаром, вскормленным грудью либерального мира”, тогда как далласская “Ньюс” выражала чувства нации, заметив, что революция “дает политическое и духовное единение союзу противников Германии, которого до сих пор недоставало по той причине, что демократия находилась в одной лиге с автократией”».

Известный английский государственный деятель Уинстон Черчилль (1874–1965) позднее писал в своих мемуарах о Первой мировой войне и российском императоре:

«Ни к одной стране судьба не была так жестока, как к России. Ее корабль пошел ко дну, когда гавань была в виду. Она уже перетерпела бурю, когда все обрушилось. Все жертвы были уже принесены, вся работа завершена. Отчаяние и измена овладели властью, когда задача была уже выполнена. Долгие отступления окончились; снарядный голод побежден; вооружение притекало широким потоком; более сильная, более многочисленная, лучше снабженная армия сторожила огромный фронт; тыловые сборные пункты были переполнены людьми. Алексеев руководил армией и Колчак – флотом. Кроме того, – никаких трудных действий больше не требовалось: оставаться на посту; тяжелым грузом давить на широко растянувшиеся германские линии; удерживать, не проявляя особой активности, слабеющие силы противника на своем фронте; иными словами – держаться; вот все, что стояло между Россией и плодами общей победы.