Читать интересную книгу Золотая змея. Голодные собаки - Сиро Алегрия

В начале XIX века, сразу же после провозглашения независимости Перу, молодая республика «упразднила» общины, якобы с целью преодоления вредных пережитков доколониального прошлого. Фактически же акт этот развязал руки латифундистам, которые получили возможность «на законном основании» отчуждать и скупать общинные земли. Однако общины не удалось уничтожить и республиканским властям. В 1920 году факт их существования был признан официально, но «реабилитированным» общинам правительство не вернуло земель, расхищенных «свободными предпринимателями».

Итак, индейские общины устояли и в борьбе с колониальной администрацией, и в эпоху захвата их земель латифундистами из Косты, которые пришли на смену испанским колонизаторам. В значительной степени по причине несокрушимости общинного уклада индейцам перуанского высокогорья удалось сохранить свою древнюю культуру, древний язык, древние обычаи.

Перу убогих селений пуны ничего общего не имело с Перу вице-королей и президентов, кафедральных соборов и банков, латифундий и филиалов английских и американских горнорудных и нефтяных компаний. Мараньонские чоло не без труда вписались в XX век, индейцы пуны в 1925 или в 1935 годах жили в XVI столетии. Впрочем, глагол «жили» в данном случае вряд ли уместен. Индейцы пуны не жили, а прозябали. Ведь, сохранив старинные общинные связи, они утратили более девяноста девяти процентов своих земель.

Бесконечно терпеливые и покорные, эти жители высокогорья оказались во власти хищных стервятников — префектов, субпрефектов, полицейских агентов, податных инспекторов и воинских начальников. Дорого обходилась им и опека святой церкви; господние служители не только обирали свою паству, но и держали ее во тьме.

Трагическая судьба индейцев нашла свое отражение в индихенистской литературе андских стран, литературе, которая, как уже отмечалось выше, возникла в конце XIX века.

Индейская проблема была выдвинута еще до зарождения индихенистского романа, и не только писателями андских стран. О злосчастной доле коренных обитателей Нового Света писал доминиканский писатель Мануэль Хесус Гальван. Индейцам южноамериканской пампы посвятил свою поэму «Табаре» уругваец Хуан Сорилья де Сан Мартин. Взоры этих предшественников индихенизма были, однако, обращены в далекое прошлое, и их произведениям была свойственна идеализация индейцев, тяга к экзотике.

Автор книги по истории латиноамериканской литературы В. Н. Кутейщикова связывает начало подлинно индихенистской литературы с именем перуанской писательницы Клоринды Матто де Тарнер. «Традиция идеализированного и экзотического изображения индейцев, — отмечает В. Н. Кутейщикова, — была резко нарушена в конце XIX века, когда в Перу вышла книга Клоринды Матто де Тарнер „Птицы без гнезда“.

Не идеализированному прошлому индейцев, а жестокой, трагической реальности настоящего был посвящен этот роман. В нем была нарисована картина страданий, угнетения, нищеты индейской деревни, ставшей жертвой помещичьего произвола и преступлений служителей церкви… Поэтому дата его появления — 1889 год — по праву рассматривается как момент возникновения реалистического индианистского романа, раскрывающего социальную трагедию индейцев»[4].

Следует отметить, и это обстоятельство подчеркивает в своей книге В. Н. Кутейщикова, что во второй половине XIX века, помимо Клоринды Матто де Тарнер, индейской проблемой занимались многие выдающиеся латиноамериканские писатели. Эквадорец Хуан Монтальво сказал: «Я хотел бы написать книгу об индейце, чтобы заставить зарыдать весь мир». За освобождение индейцев от кабалы и гнета ратовал великий кубинский революционер Хосе Марти. В Перу за возрождение древней культуры коренных его обитателей боролся выдающийся общественный деятель и литератор Мануэль Гонсалес Прада.

К тому времени, когда индейская проблема была на марксистских основах разработана Хосе Карлосом Мариатеги, то есть к середине второго десятилетия нашего века, у индихенистов старшего поколения явилось немало последователей. Среди них большую роль сыграли боливийские писатели Альсидес Аргедас, автор романа «Бронзовая раса» (1919), Альфредо Гильен Пинто, годом позже выпустивший в свет повесть «Индейские слезы», Хайме Мендоса, перу которого принадлежат романы «Земли Потоси» (1911) и «Варварские страницы» (1917).

Не меньшее значение имело произведение эквадорца Фернандо Чавеса «Серебро и бронза» (1927) и перуанца Луиса Валькарселя «Буря над Андами» (1921). Большой вклад в индихенистскую литературу внес Сесар Вальехо, гениальный перуанский поэт и автор повести «Вольфрам» (1931), посвященной горьким судьбам индейцев, закабаленных иностранной горнопромышленной компанией.

Наконец, непосредственными предшественниками Сиро Алегрии явились Хорхе Икаса и Хосе Мариа Аргедас. Роман Икасы «Уасипунго» и повесть Аргедаса «Вода» увидели свет, соответственно, в 1934 и 1935 годах.

Все эти авторы в той или иной мере затрагивали самые различные аспекты индейской проблемы. В их романах, повестях, рассказах, очерках, статьях вырисовывались картины беспросветной нищеты, социального и экономического неравенства, на которое обречены были индейцы андских стран. Позорные формы расовой дискриминации многомиллионного населения Эквадора, Перу, Боливии — этот вывод напрашивается сам собой — мало отличались от столь же омерзительных методов, которые применяются по отношению к неграм современными расистами в Луизиане и Джорджии.

Таким образом, к тому моменту, когда в Сантьяго вышел в свет роман «Голодные собаки», мир имел ясное представление о «горном аде» в южноамериканских Кордильерах. И тем не менее эффект этого романа был весьма значительным. Одна из причин успеха «Голодных собак» — сила романа как высокохудожественного произведения — требует особого разбора.

Печать зрелого таланта лежит на втором романе Сиро Алегрии. Преодолены экзотизмы «Золотой змеи» и ее композиционная рыхлость; «Голодные собаки» — произведение удивительно цельное. С таким же искусством зодчие страны инков возводили монолитные сооружения из каменных плит, так тесно сочлененных друг с другом, что в стыки между ними с трудом можно было просунуть иголку.

Слепой узник больницы Сан-Хосе-де-Майпо видел (это его собственные слова) небо над Андами и хрустальные вершины, господствующие над исхлестанной холодными ветрами пуной, видел еще не написанную книгу, видел ее «почти такой, какой она стала, будучи завершенной».

Волшебная сила художественного озарения открыла перед Сиро Алегрией и перед его читателями необъятную широкую панораму «крыши мира», с ее прибитой заморозками колючей травой, со стадами тощих овец на крутых косогорах, с ее людьми, говорящими на языке страны инков и связанными друг с другом нерасторжимыми узами.

И с ее собаками. С первым аккордом увертюры к роману они появляются в стане чоло Симона Роблеса и его дочурки Антуки. «Протяжный монотонный лай, заунывный, как жалоба, острый и пронзительный, тянулся за стадом, подстегивая белорунных овец». Какой горький набор эпитетов: протяжный, монотонный, острый, пронзительный, заунывный. А собаки пока еще сыты, засуха, бескормица, голод — все это им еще предстоит вынести вместе с людьми.

Старой Ванке, вернейшей охранительнице овечьего стада Симона Роблеса, еще не пришел черед стать овцеедкой, а ее сын, пес Тощий, еще не знает, что скоро, очень скоро он погибнет, защищая своего хозяина. Но уже прозвучал протяжный, жалобный и заунывный аккорд, и наши мысли и чувства настроились на скорбный лад романа об обездоленных людях и голодных собаках.

Символическая оркестровка романа предельно скупа и предельно выразительна. Скуп и прост язык «Голодных собак», но эта простота доступна лишь большим художникам слова.

Очень проста и сюжетная основа романа, однако широк диапазон тончайших интонационных оттенков, которые придают особую выразительность образам его героев. Два-три легких штриха, и на свет рождается живой, неповторимый и незабываемый Маше, вождь бесприютной индейской общины, или четвероногий рыцарь, пес Тощий, или «гуманный» землевладелец дон Сиприано, или братья-разбойники Хулиан и Блас. Штрихи эти бывают порой весьма резкими, Сиро Алегрия умеет любить, по он умеет и ненавидеть.

Вот перед нами субпрефект дон Фернан Фриас-и-Кортес. Подобно Юлию Цезарю, он в один присест, не переводя дыхания, решает множество государственных дел: составляет послание «спасительному режиму», возглавляемому… «гением сеньора президента», обдумывает, как, применив силу, собрать под этим документом подписи «всего народа», и дает приказ своему славному ловчему лейтенанту Чумпи во что бы то ни стало покончить с разбойниками Хулианом и Бласом. Дона Фернана не очень волнует, какому президенту, старому или новому, свергнутому или только что захватившему власть, попадет его послание. Президенты приходят и уходят, субпрефекты, тюремщики и палачи остаются…