Читать интересную книгу «Венгерская рапсодия» ГРУ - Попов Евгений Владимирович

После беседы мы возвращались в институт. Мой друг поинтересовался: «Тебя полковник тоже спрашивал, как ты владеешь венгерским языком? Ну и что ты ему ответил?» Я сказал, что ответил, как есть на самом деле — могу допросить пленного, но для перевода сложных текстов мне придется пользоваться словарем. Мой товарищ рассмеялся. «А я сказал, что свободно владею венгерским. Кто может проверить?»

Через несколько дней начальник отдела кадров вызвал меня одного, зачитал приказ о присвоении мне звания лейтенанта и вручил предписание явиться в распоряжение Разведуправления Генштаба Красной армии. Первым должностным лицом, с которым я встретился на новом месте службы, был начальник отдела кадров Разведывательного управления полковник A.M. Чупрунов. По-медвежьи грузный, с лукавой искоркой в глазах, он спросил, как я представляю себе службу в военной разведке. Внимательно выслушав меня, он покровительственно, но доброжелательно, по-отечески, объяснил, что разведчикам действительно приходится и брать «языка» и совершать диверсии в тылу врага, но надо иметь в виду, что в разведке, как и во всякой другой службе, много рутинной, зачастую не слишком интересной, но очень нужной работы. «Главное, что должен уметь разведчик, — продолжал полковник, — это анализировать факты и делать правильные выводы, стараться просчитать вероятное развитие событий, как в шахматах, на несколько ходов вперед. Разведка — это прежде всего творческий, нешаблонный подход к решению каждого, даже самого простого на первый взгляд задания».

— Запомните, — подчеркнул полковник, — что у разведчика есть два важных оружия: инициатива и конспирация. Без этого успешно решать разведывательные задачи невозможно. Поэтому о своей работе в разведке вы не должны рассказывать никому. Запрещается вести дневник и делать какие бы то ни было личные записи, связанные со служебными делами.

На новом месте работы, в бюро переводов, мой непосредственный начальник майор Стрельников положил мне для перевода пачку документов, захваченных партизанами на железнодорожной станции Авраамовская. Я пробежал глазами лист, который лежал сверху. Это был приказ командующего венгерскими оккупационными войсками на территории Белоруссии генерал-майора Гезы Лакатоша. Согласно листу рассылки, группа венгерских войск насчитывала девять пехотных дивизий (1, 18, 25, 102, 105, 108, 121, 124. и 201.) целиком занятых охранными и карательными операциями против партизан и мирного населения. «Я требую, — говорилось в приказе, — инициативных, смелых, решительных и беспощадных действий от наших войск. Пора положить конец бандитским действиям вооруженных банд и добиться их уничтожения»…

В приказе генерал-майора Силарда Бакаи один из пунктов поражал своей бесчеловечностью: «При движении колонн по заминированным участкам следует использовать впереди местное население или приданные дивизиям рабочие еврейские роты».

В другом приказе, от 1.05.1942 г., в частности, говорилось: «Венгерская армия должна наступать не считаясь с большими потерями. Тогда наши семьи будут живы. Если Красная армия захватит Венгрию, вся венгерская нация будет уничтожена».

Дальше следовал приказ командира 108-й пехотной дивизии генерал-майора Алта. Он требовал, чтобы села, где есть партизаны, при отходе солдат были сожжены дотла, чтобы лишать партизан баз снабжения.

Приказ командира 33-го полка от 20 апреля 1942 г. содержал данные о настроениях личного состава. Так, командир полка, в частности, приказал: «Рядового хозяйственного взвода Шандора Гере за невыполнение приказа о поджоге крестьянских домов предать военно-полевому суду».

«Сержанта минометного взвода Яноша Алекса за невыполнение приказа об изъятии свиньи у местного жителя и вступившего в пререкания с командиром». Алексе вменяли в вину слова: «А что бы вы сказали, если бы русский солдат отбирал свиней у нашего крестьянина?»

«Фельдфебеля Вильмоша Хидаш, на команду которого была возложена задача поджечь дома крестьян на хуторе Михайловском, за невыполнение приказа разжаловать в рядовые и использовать на внеочередных работах в течение 21 суток».

Начальник бюро переводов сказал, что эти документы следует использовать при написании справки о моральном состоянии войск противника.

В отделе полковника С.Д. Романова, где я начинал свою службу, каждый знал ровно столько, сколько было ему необходимо для выполнения задания. Вместе со мной работала переводчиком Татьяна Львовна Маневич, с которой я и мои товарищи были знакомы еще по совместной учебе в ВИИЯ КА. Между прочим, Татьяна Маневич и лейтенант Виктор Баженов первыми перевели на русский язык план-директиву молниеносной войны против СССР «Барбаросса». И только через несколько лет после войны я узнал (и не от Татьяны!), что легендарный советский разведчик-нелегал Лев Маневич, много лет находившийся в фашистских застенках в Италии и не раскрывший своей принадлежности к советской военной разведке, — это ее отец.

Полковник Лев Маневич в начале 1930-х гг. по заданию Центра возглавлял в Милане разведывательную нелегальную резидентуру, снабжавшую командование Красной армии ценнейшей информацией о военной технике, которую производили и проектировали на предприятиях Италии и на кооперирующихся с ними иностранных заводах.

Кто из нас, работавших в бюро переводов, мог предполагать, что Татьяна уже в восьмилетнем возрасте выезжала вместе с родителями под чужой фамилией в Австрию! Ее отец (разведывательный псевдоним — «Этьен») должен был перейти там на нелегальное положение и, после легализации в Австрии, принять руководство разведывательной нелегальной резидентурой в Милане с задачей добывать военно-техническую информацию.

Тане, конечно, объяснили, как она должна вести себя за границей — в гостинице, в ресторане, на улице. Первый экзамен она выдержала на «отлично». Как-то на улице в Вене навстречу им шла сотрудница советского посольства Надежда Владимировна Звонарева. В Москве тетя Надя была частым гостем в семье Маневичей, Танюша обычно устраивалась у нее на коленях, где чувствовала себя уютно. Первый, непроизвольный порыв — броситься к тете Наде и обнять ее. Но Звонарева строго посмотрела на своих друзей и сделала вид, что не знает их. А мама до боли сжала Тане руку, и она, совсем еще ребенок, поняла, что нельзя проявлять своих чувств.

В Москву они возвращались без папы. В вагоне к Тане подсел какой-то незнакомый человек и пытался говорить с ней по-фински (они ехали с финскими паспортами) и по-русски. Таня сделала вид, что стесняется, и не проронила ни слова.

Лев Маневич быстро установил деловые связи в странах Европы. За сравнительно короткий период он направил в центр около 400 ценных материалов.

Знакомясь в архиве с личным делом полковника Л. Маневича, я невольно вспомнил слова известного художника-портретиста, считавшего, что для того, чтобы верно изобразить лицо человека, нужно знать, какой у него затылок (то есть всесторонне знать его). Просматривая досье, я все больше убеждался в поразительном сходстве не только внешности отца и дочери, но и их характеров и духовного мира.

В личном деле полковника приводится такой эпизод: в годы Гражданской войны он служил комиссаром бронепоезда. Колчаковцы разобрали пути, чтобы заблокировать движение поезда, и тогда Маневич снял с пояса шашку и маузер и безоружный направился в гущу башкирских конников. Поздоровавшись с ними по-башкирски, он произнес речь, объяснив, за что сражается Красная армия. И башкиры перешли на сторону красных.

С Татьяной Львовной я и сейчас изредка встречаюсь, мы перезваниваемся. Она нездорова, неважно видит, но, несмотря на возраст и болезни, она по-прежнему надежный и отзывчивый товарищ, на которого всегда можно положиться. Татьяна Львовна и теперь может отчитать какого-нибудь грубияна, пошляка, как и в молодости.

Она живет одна. Ее одиночество скрашивает маленькая собачонка. Не так давно Татьяна Львовна вышла с нею на прогулку. Навстречу бросилась огромная овчарка. Видимо, приняв собачку за зверька, она схватила ее, а Татьяна Львовна, не раздумывая, бросилась к овчарке, разжала ей челюсти и вызволила своего дружка. От отчаянного поступка немолодой женщины оторопели и овчарка, и ее хозяин, и даже прохожие.