Читать интересную книгу Опьяненные свободой (СИ) - Журавлев Владимир Борисович

– Я точно познакомлю тебя с мамой! – решает пораженная Анико.

Она так забавно гордится своим особым статусом. Своим – и мамы. Она ее любит – где-то очень глубоко под чувством обиды и покинутости. Мать Анико – арт. Может, это значит, что она из гениальных ученых. Может, местная аристократия или просто большое начальство. Но для Анико она – богиня. И я не говорю ей, что мать Анико и так уже знает про меня все. Даже то, чего не было. Сплетни, слухи, интриги – они процветают во всех мирах. И так же неистребимы, как чиновное племя!

Она встретила нас на Холме Прощаний, напряженно-звонкая и горящая гневом. Что меня крайне удивило – одна, без охраны и сопровождения. Для начальства это крайне необычно. Даже – невероятно. Анико, чуткий тюльпан, сразу сникла.

– Не бойся, – говорю я ей. – Никого не бойся. Я всегда с тобой. Даже когда меня нет рядом.

– Барьер Асторы нерушим, – обреченно пробормотала девочка. – Он не пускает чужих. А меня не пустят сюда.

И только сейчас я остро почувствовал, что Анико – единственное близкое мне существо в этом чужом мире. Близкое – и родное. Как, оказывается, мало надо для появления настоящих чувств – просто остаться одному в чужом мире.

Наши взгляды скрестились, и мой сказал начальнице много, очень много нелицеприятного. А чтоб было понятней, я добавил на родном языке:

– Ну ты и дрянь. Обидишь Анико, я твою Астору переверну.

– Анико-сан, – тихо поправила девочка.

Они отправились по тропинке вниз, в свой мир. Запросто, без кабин нуль-переходов и звездолетов, просто по тропинке на ту сторону холма. В этой простоте скрывалось такое могущество, которое даже трудно было представить.

Они ушли, а я остался стоять. Всегда тяжело переносил расставания. А в Границу следовало возвращаться, успокоившись. Не то место, где прощают расстроенность чувств.

К моему удивлению, женщина вернулась. Одна.

– Рона-сан, – представилась она сумрачно.

– Землянин, – подумав, представился и я.

А почему нет? Я действительно землянин. Пусть и нехарактерный для Земли – но с такого расстояния это уже… незаметно. Женщина насмешливо указала рукой на тропинку – проходите, мол, будьте гостем! Очень мило. Вот только тропа заколдована, и барьер жжется. Женщина смотрела на меня с улыбкой превосходства, и я понял, что это – урок для Анико, что девочка сейчас наблюдает за мной из темноты садов внизу, переживает и мучается. А мать наглядно объясняет дочке, кто такие они – и кто я.

– Ну ты и дрянь, – пробормотал я и пошел вниз.

Я услышал тихое «ах», когда нерушимый барьер Асторы пощекотал мне лицо теплым ветром. Пожалуй, техника лучше хозяев разбиралась, кто здесь свой, а кто чужой!

Женщина совсем по-девчоночьи забежала вперед меня и уставилась изумленно и пристально. Поведение барьера и для нее оказалось полной неожиданностью.

– Я не дрянь, – сказала она вдруг виновато на моем родном языке. – Я просто очень, очень занята. Я погружена в работу вся! Я же арт! Такой трудный выбор: или решение проблемы, волнующей многих, или дружба с дочкой, которая все равно скоро вырастет, и ее унесут от меня на руках… И все это так неожиданно и непонятно.

А я смотрел вперед. Там, среди зелени деревьев, кружилась в счастливом танце Анико.

– Ты дал моей дочери радость первой победы, – ревниво отметила женщина, проследив за моим взглядом. – Естественно, она желает, чтоб ты и дальше сопровождал ее по жизненному пути! Сначала это казалось мне дикой идеей… но теперь, пожалуй, и я этого хочу. Будь моим гостем, воин.

– Я не способен служить нянькой в богатой семье, – хмуро сообщил я.

– Я не богатая, я арт, – легко сказала женщина. – Это несколько иное. И ты будешь не нянькой, а гостем. Это совершенно иное.

Она пристально глянула, понимаю ли я суть предложения.

– У меня уже есть подруга, – неловко хмыкнул я, кивнув на Анико. – Вот она.

Рона-сан буйно захохотала и махнула рукой – мол, что с вами поделаешь с обоими?! М-да, это еще вопрос, кто из них более девчонка – мама или дочка.

Анико встретила нас внизу, гордая до невозможности. Я взял ее чуткую, хрупкую ладошку, и Астора приняла нас в теплую тишину своих садов.

Шаг второй

Астора. Я прожил в ней больше года. В результате стал еще больше уважать Ивана Ефремова за мужество. Ефремов – один из немногих фантастов, кто пробовал изобразить счастливое будущее человечества. Хотя он наверняка понимал, как это невероятно сложно, невозможно даже! Вот изобразить мрачное будущее – всегда пожалуйста, нет ничего легче. Берешь окружающую нас поганую действительность, переносишь в мир с иными технологиями – готово. А чтоб изобразить коммунизм светлого послезавтра, брать нечего. Выдумывать надо. С нуля. Создать силой воображения совершенно новый мир, попутно решив массу проблем, которые человечество даже еще не осознало. Труд, достойный титана, не человека. А еще надо представить, какой будет жизнь в этом мире совершенно нового, неизвестного никому типа людей. Да, еще же надо понять, что это за тип людей. И это тоже – труд, достойный титана. Ефремов, конечно, не справился. Но попытка была мужественной.

Да, еще были Стругацкие. И известно их признание, что людей светлого послезавтра они находили прямо вот тут, в гнусном сегодня. Ну да, это заметно. Их герои – наши люди! Мы их понимаем, мы – иногда – такие же, как они! И всё это не имеет ничего общего со светлым послезавтра. Кого, извините, взяли, того и получили.

Это я к тому, что Астора, может быть, и есть один из вариантов светлого послезавтра. Развитый коммунизм. Рай. Как-то еще, наверно, можно назвать. Но, чтоб назвать, надо понять, что перед тобой. Хотя бы. А вот с этим сложно. Так турист, гуляющий по Елисейским Полям с солидной банковской картой в кармане, вовсе не понимает, что такое Франция. Потому что жизнь в банльё – это совсем, совсем не то же самое, что на Елисейских Полях. А в грязных шахтерских городках – своя жизнь. И есть еще целый пласт жизни, называемый рураль… Конечно, всё это можно объять. Если прожить во Франции всю жизнь, если любить эту страну и изучать каждодневно – то можно. Но тут – Астора. Совершенно чуждый мир. И какой-то жалкий год жизни, практически на одном месте. Да еще и язык, на первый взгляд так принципиально непознаваемый. Дело в том, что язык на Асторе – один, и образовался он в результате слияния многих древних языков. Слияния, не уничтожения, вот в чем сложность невероятная. То же самое, что считать языки Европы одним обширным языком. С чисто научной точки зрения это, конечно, так и есть – но выучить невозможно. Свой лексикон для каждого раздела науки, свой – для поэзии, быта, еще десятки для вовсе непонятных ситуаций, и при каждой лексике своя фонетика, грамматика, диалекты, историзмы и архаизмы… В общем, асторяне, как я понял, учат язык всю жизнь, и он заключает в себе все необходимые знания о мире. Почему бы и нет? Живут-то они, наверно, очень и очень долго.

Еще одно забавное наблюдение: коммунизм – это не когда всё есть, а когда ничего не надо. Если и преувеличено, то ненамного. Выяснилось, что на Асторе нет магистралей. Нет самолетов, поездов, стратопланов и прочей экзотики. На Асторе вообще транспорта нет. И магазинов. И кафе с ресторанами. Заводов тоже не замечено. И… и проще сказать, что на Асторе есть. Есть Дома. У каждого асторянина есть свой Дом. Да, так будет правильно: на Асторе есть асторяне со своими Домами. И всё. А как же остальное? А никак. Асторянам ничего не нужно. Наверно. Они просто живут в своих Домах, Дома эти иногда перемещаются, летают, но без особой спешки, собираются в соты и образуют временные, а то и постоянные как бы города, особенно во время Фестивалей… в общем, тихая сонная жизнь без забот.

А под сонным покрывалом жизни – бушующий океан.

Любовь и измена, предательства и бессмысленная верность, поиски, открытия и разочарования, и еще множество того, чему и названия нет в земных языках. Накал страстей обжигающий. Взять хотя бы наши с Роной-сан такие непростые взаимоотношения, которым тоже не подберешь названия. Не дружба, не любовь и не взаимоуважение, хотя это тоже… Но если мы с Роной-сан люди огрубевшие, устойчивые, которых пронять считай что и нечем, то по Анико жизнь хлестала с размахом. И она часто с прогулок прибегала в слезах. Что там происходило, в их детском, таком непростом сообществе? Она не рассказывала. И стеснялась, и наверняка не знала, как. Бытовой язык, который я учил, непригоден для описания психологии отношений в группах сверхлюдей. Пусть даже сверхдетей – не пригоден всё равно.