что на вас, я не стану радоваться жизни. Для забав я уже старый. Всё уже видел, везде побывал. Я всеми вашими радостями искушён. И мне моя жизнь не в радость. Тоскливо думаю о смерти. И я уже хотел было распрощаться с бытием.
— Но вина с ядом так и не выпили тогда, на Пасху.
— Да ты ещё и шпионишь?
— Как сказал один поэт: Я НЕ ВСЕВЕДУЩ, Я ЛИШЬ ИСКУШЁН. Как и вы.
— Колокольный звон меня с детства вдохновляет. И я в детстве часто бывал в той квартире, напротив храма. Опыта, знаний и разума во мне столько, что это отравляет моё существование. И все мирские блага я ненавижу. А все бытовые радости презираю. Как говорится, и здесь не жив и там не мёртв.
— Предлагаю остаток жизненного пути пройти рядом со мною. Мои возможности, поистине, безграничны. Скучать нам не придётся.
— И что я за это тебе буду должен? Чем отплатить мне за такую заманчивую жизнь? Давай сразу обговорим. Знаю вас, чертей. Даром для родного брата не пошевелите пальцем. Давай твои условия.
— О'кей. Пока мы вдвоём в этой земной жизни-любая твоя блажь будет исполнена. Ну, а в той, загробной жизни ты мне при нашей встрече всё вернёшь сполна.
— Нету никакой той жизни. Не верю я в эти сказки. И когда я умру, ничего ровным счётом не произойдёт. Мне этот момент перехода в небытие просто не интересен. И нет мне никакого дела до того, что будет потом.
— Тем более, раз такой подход к проблеме. Если мы заключим договор, я пообещаю дать тебе всё, что пожелаешь.
— Что тут ты мне можешь дать, несчастный? Золото, которое я буду пинать ногами? Еду и напитки, которые не смогут меня насытить? Любимую, которая под утро ускользнёт к другому? Славу и Почёт? Да на хрена они мне? Успешную жизнь, которая мне обрыдла? Комфорт, что мне опостылел? Я и без комфорта жил. И с комфортом. Мне всё опротивило!
— Я удивлю тебя своими предложениями.
— Короче, так. Как только я за что-то зацеплюсь, что-то станет мне дорого и мило, что-то остановит меня своей прелестью, и я возрадуюсь среди этой бытовухи, то пусть жизнь моя сразу и закончится. И как только я попытаюсь остановить это мгновение, хотя бы просто мгновение, которое пробудет во мне чувства, то всё. В ту же секунду я должен умереть, а ты берёшь меня в кабалу той жизни, которая, как ты сказал, будет после смерти.
— О'кей. Как только я услышу от тебя что-то типа, прекрасное мгновение, продлись постой! Или, помедли… Так прекрасно ты, мгновенье! Ну, или, мгновение повремени, как ты прекрасно! Короче. Остановись мгновение, ты прекрасно! Тогда ты мой, в загробной жизни, которая тебе по барабану. А для скрепления нашей сделки черкни мне долговую расписку, как принято среди уважаемых людей.
— Ты что же, мне не веришь? Клочок бумаги дороже данного мною слова? Удивляешь ты меня своей глупостью. Ты, верно, уже понял, что я отношусь к той породе людей, которые давши однажды обещание, сдержат его, даже ценою своей жизни. Видимо, ты плохо обо мне осведомлён. Ну и чем и на чём мне нацарапать это? Может, не на бумаге, на металле вырубить? На камне? Краской на фасаде?
— Не гомонись. Вот, на папирусе… кровью.
— Что за бред? Ну, как угодно. Готов кровью подписать. А от своих слов я не откажусь. Жизнь моя никчёмная, ничто меня не радует и вряд ли обрадует когда-нибудь. Давай, удивляй меня радостями жизни, посмеёмся вместе. Готов забросить книги, изучение природы и миропорядка. Философские диспуты, докторскую диссертацию. Всё бросаю! Всю премудрость, учёность, все познания. Удивляй меня!
— Суха теория мой друг, но древо жизни вечно зеленеет! Это не я придумал. Поэт один, жил в XVIII веке. Ну что, едем? Предлагаю для начала винца попить. В Лейпциг, там самые винные места. Есть там погребок забавный. Я там раньше бывал. Хозяин, коллега ваш, доктор медицины Генрих Штромер из Верхнего Пфальца. Точнее, из Ауэрбаха. Посидим, за жизнь нашу грешную покалякаем.
— На чём едем? У тебя, поди, вертолёт свой есть или Суперджет частный. На поезде не люблю.
— Какой поезд? Долетим со свистом! Сейчас мой плащ расстелим у тебя на полянке возле камина барбекю. И полетим. Поздравляю с новыми ощущениями! Это тебе не на Крокодиле из курсового душманов расстреливать на бреющем. Так, кажется, МИ-24 называется среди вашей братии?
В кабаке было шумно. Можно сказать, слишком шумно. Наши герои подсели к столу, где были два свободных места. Огромный дубовый или ореховый стол, стилизованный под старинный. Вся мебель и интерьер дышали готикой. За этим столом уже сидела компания из четырёх мужчин. Все были изрядно навеселе. Один пел забавную песню. Он начал её, когда наши герои вошли в кабак и спустились по лестнице в основной зал. Стофелев поинтересовался, нельзя ли к ним подсесть. Мотивируя это тем, что вновь прибывшим понравилось их весёлая компания. Он также выразил сомнения в качестве вина которая здесь подают. А вот в испанских Пиренеях, откуда они с другом прибыли, вино отменное. Пошла полупьяная беседа о том, о сём, и ни о чём. В результате весёлая компания уговорила спеть Стофелева. Почему не Геннадия? Тот в основном молчал, сносно говоря на немецком и понимая весь разговор. Песня была не просто забавной, но и поучительный. Про короля, у которого был любимый друг — блоха. Король приказал придворному портному сшить блохе нарядное платье, подобающее знатным вельможам. Блоха становится сенатором. И вся его родня занимает королевские опочивальне и покои. Все в укусах, но трогать блошиный род бояться. В результате кто-то придавил блоху ногтем, случайно. И на этом всё закончилось. Это была старинная шуточная немецкая песня, она всем присутствующим понравилась. За что и предложили выпить. За свободу! Стофелев повторно усомнился в качестве тамошнего вина, чем вызвал гул неодобрение со стороны компании. И предложил попробовать его вина. Из своего собственного подвала. Он поинтересовался, нет ли рядом где-нибудь бурава. Того самого которым проделывают отверстия в деревянной бочке. Ему указали на ящик, стоявший у окна, где лежал разный хлам. В том числе инструмент для открывания бутылок, бочонков, пробки, крышки и затычки. И так далее. Нашлись там бурава. Стофилев выбрал один и поинтересовался у заводилы компании, какого бы алкоголя тот захотел отведать. Возникла перепалка и наконец определившись, был выбран Курвуазье двадцатилетний. Фрош, так звали предводителя, сказал, что вкус этого коньяка он не спутает ни с