Ревность, зеленоглазое чудовище, рвет сердце когтями. Юра ревнует к Юре, лицо прежнее к новому, Я-четвертое к одиннадцатому Я. Юре обидно, что недоступная снежная вершина оказалась такой легкой для смазливенького красавчика. А если бы он не признался, что он - это не он? Что тогда? Эра стала бы его женой? Чьей?
"Эрзац остается эрзацем",-сказали ему. Юра-четвертое Я - скрипит зубами от досады. Его обманули. Он старался, ломал себя, переделывал, подвиг терпения совершил и в ответ услышал одни оскорбления. Эра с легкостью нарушила слово. На что же надеяться, если слово любимой ничто?
Но не глупо ли, не стыдно ли взрослому человеку надеяться на любовь по договоренности? Смешно перечислять пункты условий. Как будто можно полюбить из честности... Эрзац остается эрзацем. Я - не то, о чем мечтала Эра.
Допускаю, что она сама себя не понимала толком, в своих мечтах ошибалась. Думала, что требования у нее эстетические, а на самом деле в глубине лежало тщеславие. Под руку со знаменитостью хотелось ей идти по жизни.
"С кем это идет наша Эра?" Не с безвестным красавцем, а с прославленным деятелем кино. "С самим Карачаровым!"
А что я мог предложить ей? "С кем это наша Эрочка? Не с Карачаровым ли?" "О нет, это один тип из нашей лаборатории, серая личность. Ужасно похож на знаменитого артиста, но сам по себе ничто. Забавное сходство, правда?"
Быть подругой забавной копии? Естественно, Эра разъярилась.
Разъярилась, прогнала меня, велела не являться больше, но не это самое грустное. Самое грустное, что мне ые хочется туда, в заветную квартирку на Кутузовском. Эры там нет. То есть там живет женщина с ее прической, плечами и ногами, но нет безмятежного спокойствия, нет кристальной чистоты, омывающей душу. Ясность была от равнодушия, оказывается, а когда затронули за живое, все замутилось. Словно лесной пруд: небо в нем отражается, синева, голубое зеркало в рамке елей, сапфир в полгектара. А черпнешь воды - и нет зеркала, бурая муть, ил от дна до поверхности.
Нет идеала - вот что самое грустное.
- Гражданин, ваш билетик?
- У меня сезонка.
- Предъявите, пожалуйста.
Лезу в карманы. В грудном нет, в куртке нет. Где же моя сезонка? Наверное, в паспорт положил. Глупая привычка - паспорт использовать как бумажник. Стой, а паспорт где? Вынимал же у Эры, показывал. Вынимать-то вынимал, а куда сунул?
- И долго будем комедию ломать, гражданин? Трудно, конечно, найти то, что не прятал. Платите лучше штраф, не задерживайте.
Я вскипел. Сказал, что не имею обыкновения экономить за счет государства, что человек мало-мальски наблюдательный мог бы понять, что для меня четыре копейки не играют роли, что вообще люди порядочные склонны верить своим согражданам и нужен особо склочный характер, чтобы в каждом подозревать четырехкопеечного жулика, спорить из-за такой ерунды, нервы людям дергать.
В общем, наговорил лишнего должностному лицу при исполнении служебных обязанностей. Сами понимаете: грусть, обида, стыд, ревность, а тут к тебе с билетиком пристают.
Но, возможно, у контролера были свои душевные переживания или недовыполнен план по вылавливанию "зайцев"-безбилетников. В общем, на ближайшей остановке он сдал меня постовому с безапелляционным:
- Нарушал. Штраф платить отказался.
С этим должностным лицом я уже не решился пререкаться и смиренно поплелся в милицию.
К счастью, отделение находилось неподалеку, так что мне не пришлось долго шагать по улицам сквозь строй встревоженно-укоряющих женщин: " Кoro это повели? Бандита? Шпиона?"
Милиция у самого дома, а побывать не приходилось. Не без любопытства вощел в приемную. Пустоватая, чисто вымытая комната, даже выскобленная, до со стойким запахом махорки, карболки и сырых шинелей. Широкая деревянная скамья без спинки, вероятно, на нее кладут мертвецки пьяных. Милицейские начальники за решеткой, перед ней топчется пьяноватая, замызганная женщина в грязной спецовке, объясняет заплетающимся языком:
- А что я? Я ничего. Я сижу тихо. Я никого не оскорбляла.
Дежурный, в нарядной новой форме, с гербом на околыше, заполнял анкету, с трудом вырывая ответы. Кое-как удалось выяснить, что женщина тут временно, остановилась у родни, а прописана в Чувашии, в деревне, там у нее двое детей, соседка обещала присмотгреть, да и не надо так уж присматривать, потому что старшенькой двенадцать, самостоятельная уже...
- И почему же ты пила на вокзальиой скамейке?
- Я, гражданин начальник, никого не оскорбляла. День рождение мое сегодня. Отметила малость и пела потихонечку. Я - человек свободный.
- Ну вот и посоветуй мне, человек свободный,- ласковым голосом сказал майор, подошедпгий из глубины.- Двое детей у тебя, дети заботы требуют., в школу должны ходить, как полагается. Ну чего ради повесло тебя в Москву, вино пить из горлышка, на вокзале песни распевать? Что нам делать с такими матерями?
- Пятнадцать суток дашь, начальник?
Я уж не заметил, чем кончилась эта дискуссия, потому что именно в этот момент произошло радостное событие.
Я все шарил по карманам, сообража я, где может быть паспорт. Очень уж не хотелось мне, срaазу после окончательного разрыва с Эрой, бежать к неяй же: "Извините, ссорясь с вами, я паспорт не забыл ди на столе?" Шарил по карманам, по куртке хлопал. Вдруг чувствую: что-то твердое под рукой, прямоугольное. Вот он, миленький!
Короче, подкладка отпоролась у внутреннего кармана.
Я вовремя не зашил - такое бывает у холостяков; когда совал паспорт, он провалился мимо кармана под борт. Вот хорошо, ничего не пропало. И сезонка тут же.
И, когда до меня дошла очередь, я уверенно протянул документы дежурному:
- Извините за беспокойство, товарищ лейтенант, произошло недоразумение. Билет у меня был, но провалился под подкладку.
Еще добавил какие-то речи укоризненные, что все-таки в людях разбираться надо, не подозревать в каждом четырехкопеечного жулика.
Дежурный взял билет, внимательно прочел, зачем-то посмотрел на меня еще внимательнее, изучил все страницы паспорта, еще раз пытливо оглядел меня, передал майору, процедура повторилась.
- Где вы работаете? - спросил майор.
- В институте зоопсихологии,аспирант.
- Где родились?
- Там же написано.
- Но я вас спрашиваю.
Ответил.
- И вы утверждаете, что это ваш паспорт? - спросил майор своим ласковым голосом.
И тут я сообразил, что попал в историю. Паспорт-то был мой, а лицо у меня чужое - лицо артиста Карачарова.
- Я наклеил очень неудачное фото,- сказал я.- Вы, наверное, обратили внимание, что сходства мало? Действительно, бывают недоразумения.
- Справедливо, очень и очень неудачный у вас фотограф,- согласился майор охотно.- Вы черноглазый, горбоносый, у вас тип южный, не кавказский, но близкий к тому, донской, пожалуй, ростовский. А фотограф сделал бледного ленинградца в очках, глаза светлые, светлые волосы ежиком. Неужели ретушировать нельзя было как следует? Большая небрежность с вашей стороны наклеить такое фото. Безусловно, были и будут недоразумения. Давайте, уж если мы встретились с вами, выясним все до конца. К счастью, вы живете недалеко. Сейчас мы вызовем дворника, опросим соседей, установим вашу личность...
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});