в единое «относительное всё». Указанное выше определение для философского понятия «определённость» есть базовое определение. Наше мироздание строится на основе определённостей и само является Определённостью с большой буквы, чтобы подчеркнуть её абсолютный характер. Заметим, что вышеуказанные свойства пустоты пронизывают наше мироздание полностью без каких-либо исключений и, таким образом, «Определённость» является той самой первоосновой, которую искали древнегреческие философы. Пустота объединяет и разделяет что угодно: галактики, атомы, смыслы (сущности). Любое целое представляет собой реализацию принципа сочетания.
А теперь давайте немного попрактикуемся в практической онтологии определённости. Например, Василий Налимов пишет следующее: «Таким образом, в каждой вещи оказывается содержащимся всё».
Здесь повторяется ошибочное представление Гегеля о том, что бытие есть в каждой отдельной вещи. Даже хуже. Здесь не только бытие находится в каждой вещи, но и вообще всё, как в капле воды — весь океан. Нечто подобное, но с обратным эффектом, с отрицанием, высказывал Платон, говоря о парусине: дескать часть ли парусины над вами или вся единая парусина целиком? Вопрос, конечно, хитрый и коварный. Особенно это выражение «вся единая целиком»! Мало у кого хватит смелости сказать — вся целиком. Тем более, что это действительно не так. Но ответ «только часть» — тоже не совсем верный! В чём здесь суть?
Сократ говорит: «например, один и тот же день бывает одновременно во многих местах и при этом нисколько не отделяется от самого себя, так и каждая идея, оставаясь единою и тождественною, может в то же время пребывать во всем». Платон же, находясь в роли Парменида, отвечает: «помещаешь ты единое и тождественное одновременно во многих местах, все равно как если бы, покрыв многих людей одною парусиною, ты стал утверждать, что единое всё целиком находится над многими… Так вся ли парусина будет над каждым или над одним — одна, над другим — другая её часть?» И далее получив ответ «часть», он утверждает: «Следовательно, сами идеи, Сократ, делимы, — сказал Парменид, — и причастное им будет причастно их части и в каждой вещи будет находиться уже не вся идея, а часть её».
Таким образом, Платон делит единое на части! Нам-то как раз интуитивно понятно, что идея как единое не делится на части. Фокус здесь в том, что Платон пытается большое «запихнуть» в малое, а так как понятно, что это невозможно, то приходится «отрывать» кусочек парусины и именно этот кусочек «запихивать в малое». Между тем, ситуация как раз обратная — малое содержится в большом. То есть, часть парусины объединена с остальными частями в единое неделимое целое.
А так как Платон противопоставляет отдельную часть единому целому как «всему», то говоря «часть» — вы реально разрываете парусину на куски. В этом заключена обманчивая манипулятивность так называемой диалектики. Правильный ответ Платон не предложил для рассмотрения. А ведь мы так надеялись, что учёный Платон всегда говорит правду и ничего, кроме правды. Над нами находится целая, единая парусина, но частично, не вся, то есть часть, но часть единой целой, а не разорванной на куски парусины. Однако говоря об единой парусине мы не можем говорить, что вся она находится над нами, как это сделал Налимов или как пытался «протолкнуть» Платон, подталкивая Сократа к нужному ему ответу. Но давайте уже не будем держать парусину над головой, а положим её на землю и сами на ней разместимся. Это мы «занимаем часть парусины». То есть мы «формируем её часть» в уме, а не она «рвётся на части» в угоду нашей прихоти. Так всё-таки есть ли части у целой парусины? Конечно есть, единое целое всегда состоит из частей, но не делится на них! Часть парусины перестает быть её частью в тот момент, когда она фактически отделяется от парусины в целом. И эта отделённая ткань становится отдельным куском парусины, но не её частью. Это «бывшая» часть парусины.
Иными словами, это не сократовский день в нас, а мы в нём. Не всё в нас, а мы во всём.
Возвращаясь к тезису Налимова, повторим, что целое всегда строго больше своей части, и всё никаким образом не может содержаться в каждой вещи. Тем не менее даже такой профессиональный философ как Гегель наступал на эти грабли, причём неоднократно… Он «безжалостно» разорвал единое у Парменида бытие на куски. Но разорванное бытие — уже не бытие…
А теперь о главном. Представленная выше модель нереальна по той причине, что бездна вечности между бытием и небытием (уникальностью и обособленностью) не может привести к их реальному сочетанию. Бытие остается само по себе, небытие — само по себе. Иными словами такое мироздание может «двигаться по этой дороге» только либо туда, либо обратно. Но соединение качества и количества невозможно, как и появление идеально-материального мира. Мир уникальностей, мир смыслов закупорен в своём бытии, в своём семантическом вакууме. Именно такой мир описан у Парменида, а мир праматерии остается по-прежнему качественно пустым, и желание Гегеля изменить это остается всего лишь его желанием — ничто остается ничем.
Вирус сочетания: время и пространство
Что такое целое? Целое — это то, что когда-то было отдельными независимыми частями, но такое положение им не понравилось. Неизвестно почему. Онтология определённости утверждает, что известно почему — потому что они подверглись «нападению вируса сочетания» и это привело к появлению целого. Это символическое утверждение. Метафора. Обратим внимание на то, что мы только что описали процесс, процесс развития, приводящий к появлению чего-то нового, сложного на основе более простых сущностей. Из чего можно заключить, что само по себе целое уже есть признак, явление этого «мифического» вируса развития. И такое целое нам было изначально дано! Иными словами: «порождение вируса» вторглось в нашу жизнь. Какие могут быть последствия? Если этот вирус живуч, то боимся, он не остановится на единственном целом. Эту захватывающую картину онтология определённости использует для того, чтобы утверждать следующее: целое само себе — уже есть запрос Вселенной на развитие, точнее фактическое доказательство существования такого запроса. А развитие предполагает изменчивость или движение.
Что же может меняться там, где, как кажется, нечему меняться? Например, бытие? Ответ: в бытии ничто не может меняться! На то оно и бытие, чтобы не меняться. Мы не будем перечить Пармениду. Но вирус сочетания таков, что может «сочетаться» с чем-угодно. Его ничто не может остановить. И сочетание парменидовского неизменного бытия, мира уникальных сущностей и запроса на развитие приводит к появлению мира эйдосов Платона. Изначально имеющийся набор простых сущностей начинает увеличивать свой