свидетелем ужасной трагедии. Я даже сейчас не могу поверить в то, что между нами произошло. Но в те минуты я был по-настоящему счастлив, я любил ее так, что ревновал даже к своему отражению.
Странное дело, но сейчас мне кажется, что моя память – самая реальная и осязаемая материя в моей жизни, остальной же мир – иллюзорен. Даже сейчас, когда ее уже нет, моя память продолжает утверждать, что она жива, что она существует, и мы с ней просто временно расстались, как когда-то расставались на пять лет. О, это были божественные, самые чудные мгновения моей жизни, которые я снова и снова переживаю, думая о ней. Я ни о чем ее не расспрашивал, и она ничего мне не объясняла. Лишь один раз, когда я, обессиленный, отвалился на край узкой кровати и вытянулся во всю свою длину рядом с ее прекрасным телом, я спросил:
– Но почему я? И почему именно сейчас?
Она по-детски закусила губу, но затем улыбнулась и сказала:
– Потому что за долгие мучения нужно чем-то вознаграждать. А я вас тогда очень долго мучила. К тому же пришло мое время.
Она опять лукаво улыбнулась, представ вдруг передо мной той маленькой озорной девчонкой из подворотни.
С ней я не блистал умом, но этого и не нужно было делать. Мне казалось, что за это короткое время между нами сложились особые отношения, каких я не имел ни с одной женщиной. За короткий миг нашей встречи она вдруг стала моим другом, больше, чем другом. Без нее я уже не мыслил своего существования. Мне казалось, что она вошла в мою жизнь прочно и навсегда, что она стала образующим фундаментом моего счастья, и что, наконец, я открыл для себя смысл жизни, за который нужно держаться ценой даже самой жизни и не выпускать ее из своих рук ни на минуту. Почему-то я тогда решил, что она должна принадлежать мне и только мне.
О, как я ошибся! Я все перепутал! Я опять принял реальный мир за желанный. Но тогда я этого не брал в голову, мне не хотелось ни о чем таком думать. Когда мы слились в постели в любовном экстазе, и в зеркале трюмо мелькнуло ее нагое отражение, я вдруг понял, что впервые в жизни забыл о моем двойнике и почти излечился от своего болезненного дуализма. Я снова восстановил себя как единую личность. Более того, впитывая ее в себя, я не только не чувствовал своей раздвоенности, но и она, казалось мне, превратилась в часть моего целого, и в ту божественную минуту я как бы ощущал, что стал ею, а она – мной.
О, этот сладостный миг, когда все забываешь на свете, сливаясь со своей желанной женщиной, своей мечтой! Разве мог я после этого отпустить ее от себя? Для меня такой поступок явился бы равносильным смерти. Я уже тогда как бы предчувствовал, что в этом мире нас может разлучить только смерть.
Вы, господин следователь, наверное, сгораете от нетерпения и желания узнать, что же случилось между нами, и почему я причастен к этому несчастью. А вместо этого я назойливо пытаюсь объяснить вам мои мотивы поведения и свое душевное состояние в тот момент. Но именно в такие минуты человека посещает озарение, и ему кажется, что он своими глазами видит истину.
От нее я вышел окрыленный надеждой и вновь почувствовал вкус к жизни. С того вечера два мира соединились воедино, мир реальный наконец-то стал для меня миром желанным. Мне не нужно было больше смотреть на себя в зеркало. Я дал себе зарок больше не пить.
Именно так, господин следователь, я поклялся себе никогда не прикасаться к спиртному. Уходя, я нежно поцеловал ее в губы и спросил:
– Когда я могу к тебе прийти?
– Когда хочешь, – ответила она.
Чего я мог еще желать? Как это часто бывает, в минуты наивысшего счастья мы вдруг теряем созерцательную сторону своей натуры, начинаем суетиться, возводить воображаемые дворцы на пустом месте, предаваться иллюзиям. Нас обуревает слепая деятельность, потому что в это время мы не видим ничего дальше собственного носа, а наше счастье, кажущееся нам неизменным и застрахованным от всех случайностей, часто на поверку оказывается призрачным.
Так и случилось со мной. Когда с букетом роз я поднимался к дверям ее квартиры, то увидел высокого стройного парня со светлыми волосами, подстриженными по последней моде, выходящего от нее. Я едва успел отпрянуть и спрятаться за выступ лестничной площадки. Это был Владик. Он весело спускался по лестнице пружинистыми скачками, а вслед ему летел радостный возглас моей принцессы:
– Жду тебя завтра! И попробуй только не прийти!
Он повернулся и помахал ей рукой, и я сразу же понял, что с этой минуты вход для меня в эти двери закрыт. Моя мечта разлетелась мелкими осколками в разные стороны, как стеклянный бокал, безжалостно брошенный в железные врата крепости. Словно опущенный в воду, я спустился вниз и вышел на улицу. Ненужный букет выкинул в мусорную урну. Свет померк перед моими глазами. Что я мог поделать? Он был моложе и красивее меня. Разве мог я ему противостоять? И чем? Своим жизненным опытом? Своей философией? Так уж принято в этом мире, что девушки любят молодых. Мне ли тягаться с ним? Нет. Я понимал, что для меня все кончено, надежды ни на что не оставалось. И как принято у нас, в нашей стране, я решил залить свое горе вином и вернуться к старой жизни.
Я добрался до своей холостяцкой квартиры, налил стакан водки и залпом выпил его. Мой двойник смотрел на меня сочувственно, в его глазах не было и тени насмешки. Я оглянулся по сторонам, но мир вокруг нисколько не менялся, хмель не брал меня. Водка как катализатор Святого Духа, позволяющая нам делать откровения, на меня в ту минуту совсем не действовала. Я выпил еще один стакан, но результат был тот же.
Должен признаться, господин следователь, что я, имея свою концепцию взглядов на восприятие окружающего мира, все же мог давать критическую оценку происходящим событиям и самой реальности, состоящей из черт, которые в нее привносим мы с вами. Как ни странно, но в каждом из нас живут два начала, два наших истинных "я", одно действует, а другое дает ему оценку. И вы, господин следователь, если попытаетесь разобраться в своей душе, непременно обнаружите своего двойника-судью, свое второе "я", если даже будете считать, что не подвержены