Читать интересную книгу Токсикология (Toxicology) - Стив Айлетт

И тут правда вспыхнула в моих лобных долях – единственный способ добиться той плотности нарушений, которой так вожделела Сири – хакнуть их, инициируя тысячу ограблений, мошенничеств и вторжений в единую долю секунды. Программа, которую она создала, пролилась в дизайн оружия, остывающий в кузнице Близнецов. Они открыли панель и обнаружили пушку, подобную жестяному патрониту с подцепленным стволом и укороченной рукояткой от Стейра. Спиральные барабаны смотрелись весьма модно. Каждая часть существования – гобелен китча.

– А в жопе этерический пробник, – сказали Близняшки. – Этот револьвер – её наследие и кульминация, тенемальчик, её бочка тёплого пепла. Она хотела бы вернуться домой.

– Вы хотите сказать, я должен забрать его и зарядить? Нет, только не я. Копы правильно говорят, что любая пушка в итоге стреляет, есть ли на то причина, нет ли.

– Истину глаголешь, тенемальчик. Будь осторожен.

Мою машину подменили на надувную реплику, которая взорвалась, когда я сунул ключ в дверь. Так что я сел на дребезжащий поезд до Светлопива. Один на весь вагон, пока внутрь не впузился жирдяй с перетяжкой на животе. Оглядел пустые сидения, дотопал до меня, уселся напротив. Глаза на подушке его головы следили за мной, пока по нам проносились полосы света и тьмы.

– Разглядывание само по себе награда.

– Есть такое дело.

В кармане длиннополого пустоплаща пулежор пылал у меня в ладони.

– Сбрей волоски с морды мотылька, и что ты получишь?

– Фэтти Эрбакла?

– Подумай получше.

– Тебя?

– В тютельку. Табс Родник зовут. Родник по имени, родник по “сути. Коп в отставке, но держу нос по ветру. Знаешь, почему я всегда считаю себя на дежурстве?

– Неспособность к фальсификациям обломала тебе карьеру?

– Не-а. Зацени.

Он воздел себя вверх, встал в проходе и начал крутить руками и ногами ровные, пугающие фигуры. Этот медведь танцевал, как мультяшный робот. Потом сел, довольный и пыхтящий.

– Знаешь, где я научился так танцевать?

– В академии клоунов?

– Не-а. – Он достал некое подобие мобильника. – Знаешь, что это такое?

– Скрэмблер на прямой связи с цирком?

– Не-а. Двусторонний сканер. Узнаю о свежем жмуре, иду, сканирую рисунок на полу. Всё началось два года назад. Я вертел фотографии мест преступлений – знаешь, очертания трупов мелом на полу? Вышел эффект мелькающей книги, как будто контуры человека танцуют. И я подумал – найду хореографа, мы тут сидим на золотой жиле. Сделаю танцевальные номера за каждый месяц последнего года. Множественные убийства я связал в целые пьесы. Что я изображал? Скомбинированные пятьдесят мест преступлений, в январе, в централе округа Колумбия. Я работаю в Колумбии, но услышал про большие модные дела в Светлопиве, йо? Воронка, дурацкое место преступления, меловая линия потрясающая, хочу записать. Ты из Светлопива? Какой там цвет?

– Красный.

– Ясненько. У вас там электростул? Мы в Вашингтоне пользуемся газом. Народ говорит, банка смертников зябкая, как иные убийства, но я думаю, это преступление страсти. Да, редкий день, когда я забываю восхвалить тех, кто дал нам карт-бланш на принуждение. Их и пустопорожние медиа. Поддерживают нас – объективных, критикуют нас – пристрастных. Могу выдать дюжину банальных прецедентов. Только уважения не хватает. Куда девалась вера в высшую власть?

– Сгорела в сельских фетюхах?

– Не-а. У среднестатистического бирлайте-ра морали как в чёртовом колесе. Что с вами, люди? Парень, ты меня слышишь? Будут шаффлборд и апельсиновые стены, пока не поймёшь, что ты бежишь голый через ферму аллигаторов…

Его слова стимулировали мой сон – скука всегда была тяжелейшим булыжником в оружейной закона. И мне снилось, что я клоун за рулём грузовика с динамитом. Края пропасти размыты, как цепь пилы. Сири сидит рядом со мной в красно-пятнистых дангари.

– Что там сказали Близняшки? – преспокойно спросила она. – Там больше искусства, чем науки, или всё-таки в основе лежат суровые принципы?

– Т-т-ты не видишь, я же ни хрена в этом не рублю? – взвизгнул я, выкручивая руль, и тут лопнули шины, вырвав меня из сна.

Табс Родник был одет так же, как Сири во сне, и смотрелся поражённым, как неминуемо , выснайперенный сенатор. Артериальная кровь туманилась и кружилась между нами, выпадая нежным дождём. Я прострелил себе дырку в ноге. Недоумение копа в отставке бросалось в глаза, как голодная кошка.

– Ни х…

Я склонился пред его приговором так быстро, что сломал ему нос. Тем временем станция со скрежетом приближалась. Он что-то гундел про парафин и смерть, когда я выпрыгнул на платформу и пошёл к турникетам вместе с парой дюжин человек. В меня добавилась пуля и тонкие потёки запёкшейся крови. Вопль сзади-я повернулся, чтобы увидеть, как Табс сгибается, ловит воздух ртом, свет падает на него и гаснет. Он был вакуумом. Ломлюсь через турникет, ощущая себя посторонним.

Когда я пересекал вестибюль, всё вокруг было в невероятно высоком разрешении. Я видел пороги нарушений, пересекаемые, когда люди лезли без очереди, отвешивали оплеухи, пялились – каждая голова как отравленный потир. Кирлианов фронт бури столкнулся с приливом толпы. Вымышленные линии закона пересекались в воздухе, тонкие и накрученные, как паутинка. Когда я проходил мимо, они съёживались и исчезали, как волос в огне. Я спрятал пушку в камеру хранения и свалил.

У себя в инкрустированном морскими желудями офисе я всё рассказал своей девушке и техническому советнику, и она сказала, что нет более фрейдистского варианта, чем пистолет, стреляющий в туннеле. Я сказал, что Фрейд может пойти погулять, она ударила меня по яйцам, я отрубился и провалялся там шестнадцать часов, пришёл в себя, только когда приехали копы.

– И вот я с вами, сижу в воплебудке, – учтиво сообщил я двум следователям.

– И ты, конечно, не знаешь, почему Президента нашли головой во рту мумифицированного кодьякского медведя. Крайне голого и несколько мёртвого. С пятью ярдами китайской шутихи в жопе.

Они показали мне фотографии с места преступления.

– Можно я их оставлю себе?

– Атом, твоя история не катит. И ей до боли не хватает вещественных доказательств. Но мы можем взломать каждую камеру хранения на вокзале Светлопива, и если найдём пушку, то засадим тебя как соучастника Сири. Так что ты по любому попал.

Скоро копы решили, что убивать меня необязательно – об этом я думал годами. Я мог говорить, что угодно и обвести полиграф – пуля Сири обрабатывала реакцию совести. Но героического подхода не было – я выстрелил случайно, немотивированно, и сам в себя. Близняшки хорошо прикололись.

Хуже всего, что у копов был пистолет, хотя они этого и не знали. На станции в Светлопиве тысячи камер хранения, и в каждой – по пистолету.

Зубодробитель

Терри Тантамаунт жил как котёнок, преодолевающий ступеньки на лестнице вверх. У него не бывало даже проблеска идеи, что правильно сказать в каждой конкретной ситуации. И, похоже, вообще специфическое представление о правильном и неправильном.

– Тебе не кажется, что я набрала вес?

– Да, слава Богу.

Однажды на вечеринке он взял двух омаров и изображал, как они беседуют – даже здесь он не выпердел подходящий обмен фразами. Люди вздрагивали от смущения. Иногда его пытались защищать, но чаще он видел разочарование, презрение, злость – даже отвращение.

– Только не говори, что всё это время спал.

– Ладно.

Иногда он жаждал ответа, заключённого в вопросе, но это казалось столь абсурдным обманом – неужели люди так плохо о себе думают, что стремятся обмануться?

– Эй, детка, если бы я была не в курсе, я бы сказала, что ты ревнуешь.

– Есть такое дело, киска моя.

В детстве эти промахи были непосредственны, как горелый пирожок, но время плелось, и они стали тусклыми синяками перманентных побоев. Он выяснил, что “Как дела?” это не вопрос, и прочие основы. Но не понимал их и мог только склонить перед ними клюв. Как поступить? Отрастить шкуру гордости? Притворяться безразличным? Истинная мука без ада.

– Республиканец или демократ?

– Мне надо из них выбрать?

Причудливые представления Терри о честности и смысле сделали его известным, подобно горящей шине. Если с них прямо требовали бумаги, люди демонстрировали абсолютную решимость уйти от проблемы, а Терри обычно чувствовал жалость и .уступал. Загнанные в угол, они впадали в ярость или как минимум врали напропалую, дабы при первом удобном случае скрыться. Казалось, они тщательно взращивают чужие мнения.

– Угадай, что у меня есть.

– Хитро запрятанная повестка дня? Сначала он думал, что его девушка Янда

сможет обучить его репликам в этом рабоче-крестьянском фарсе. Но сначала она пыталась отвертеться, потом краснела от стыда.

– Никто не задаёт такие вопросы, – говорила она. Но вот он был Терри. У него не было выбора – только притвориться, что он другое имел в виду. На этом пути лежало безумие. На каждой заре он читал простую, благородную молитву коммуникабельности.