Читать интересную книгу Избранная лирика - Илья Сельвинский

А между тем была ведь Беатриче

Для Данте недоступной. Боже мой!

Как я хотел бы испытать величье

Любви неразделенной и смешной,

Униженной, уже нечеловечьей,

Бормочущей божественные речи.

1950

Сонет

("Душевные страдания как гамма…")

А я любя был глуп и нем.

Пушкин

Душевные страдания как гамма:

У каждого из них своя струна.

Обида подымается до гама,

До граянья, не знающего сна;

Глубинным стоном отзовется драма,

Где родина, отечество, страна;

А как зудит раскаянье упрямо!

А ревность? М-м… Как эта боль страшна!

Но есть одно беззвучное страданье.

Которое ужасней всех других.

Клинически оно — рефлекс глотанья:

Когда слова уже горят в гортани,

Дымятся, рвутся в брызгах огневых,

Но ты не смеешь — и… глотаешь их.

1951

Сонет

("Бессмертья нет. А слава только дым…")

Бессмертья нет. А слава только дым.

И надыми хоть на сто поколений,

Но где-нибудь ты сменишься другим

И все равно исчезнешь, бедный гений.

Истории ты был необходим

Всего, быть может, несколько мгновений…

Но не отчаивайся, бедный гений,

Печальный однодум и нелюдим.

По-прежнему ты к вечному стремись!

Пускай тебя не покидает мысль

О том, что отзвук из грядущих далей

Тебе нужней и лавров и медалей.

Бессмертья нет. Но жизнь полным-полна,

Когда бессмертью отдана она.

1943

Сонет

("Слыла великой мудростью от века…")

Слыла великой мудростью от века

Идея смерти. А за нею вслед

Отцы и деды

жизнь человека

Определили: "Суета сует".

Да, все мы смертники. Сквозь наше веко

Глазница ощущается на свет.

(Не потому ль и склабится скелет,

Что у него чуть-чуть побольше века?)

И все же мы умеем улыбаться,

Влюбляться, о могиле не печась,

Бываем радостными, а подчас

Рискуем жизнью за меньшого братца.

Ах, человек… Смешное существо:

Вся мудрость — в легкомыслии его.

1960

Сонет

("Воспитанный разнообразным чтивом…")

Правду не надо любить: надо жить ею.

Воспитанный разнообразным чтивом,

Ученье схватывая на лету,

Ты можешь стать корректным и учтивым,

Изысканным, как фигурист на льду.

Но чтобы стать, товарищи, правдивым.

Чтобы душе усвоить прямоту,

Нельзя учиться видеть правоту

Необходимо сердцу быть огнивом.

Мы все правдивы. Но в иные дни

Считаем правду не совсем удобной,

Бестактной, старомодной, допотопной

И гаснут в сердце искры и огни…

Правдивость гениальности сродни,

А прямота пророчеству подобна!

1955

Сонет

("Я испытал и славу и бесславье…")

Я испытал и славу и бесславье,

Я пережил и войны и любовь:

Со мной играли в кости югославы,

Мне песни пел чукотский зверолов;

Я слышал тигра дымные октавы,

Предсмертный вой эсэсовских горилл;

С Петром Великим был я под Полтавой,

А с Фаустом о жизни говорил.

Мне кажется, что я живу на свете

Давнее давнего… Тысячелетье…

Я видел всё! Чего еще мне ждать?

Но, глядя в даль с ее миражем сизым,

Как высшую хочу я благодать

Одним глазком взглянуть на коммунизм.

1957

ТИХООКЕАНСКИЕ СТИХИ

Великий океан

Одиннадцать било. Часики сверь

В кают-компании с цифрами диска.

Солнца нет. Но воздух не сер:

Туман пронизан оранжевой искрой.

Он золотился, роился, мигал,

Пушком по щеке ласкал, колоссальный,

Как будто мимо проносят меха

Голубые песцы с золотыми глазами.

И эта лазурная мглистость несется

В сухих золотинках над мглою глубин,

Как если б самое солнце

Стало вдруг голубым.

Но вот загораются синие воды

Субтропической широты.

На них маслянисто играют разводы,

Как буквы "О", как женские рты…

О океан, омывающий облако

Океанийских окраин!

Даже с берега, даже около,

Галькой твоей ограян,

Я упиваюсь твоей синевой,

Я улыбаюсь чаще,

И уж не нужно мне ничего

Ни гор, ни степей, ни чащи.

Недаром храню я, житель земли,

Морскую волну в артериях

С тех пор, как предки мои взошли

Ящерами на берег.

А те из вас, кто возникли не так

И кутаются в одеяла,

Все-таки съездите хоть в поездах

Послушать шум океана.

Кто хоть однажды был у зеркал

Этих просторов — поверьте,

Он унес в дыхательных пузырьках

Порыв великого ветра.

Такого тощища не загрызет,

Такому в беде не согнуться

Он ленинский обоймет горизонт,

Он глубже поймет революцию.

Вдохни ж эти строки! Живи сто лет

Ведь жизнь хороша, окаянная…

Пускай этот стих на твоем столе

Стоит, как стакан океана.

Владивосток

1932

Охота на тигра

1

В рыжем лесу звериный рев:

Олень окликает коров,

Другой с коронованной головой

Отзывается воем на вой

И вот сквозь кусты и через ручьи

На поединок летят рогачи.

2

Важенка робко стоит бочком

За венценосным быком.

Его плечи и грудь покрывает грязь,

Измазав чалый окрас,

И он, оскорбляя соперника басом,

Дует в ноздри и водит глазом.

3

И тот выходит, огромный, как лось.

Шею вдвое напруживая.

До третьих сучьев поразрослось

Каменное оружие.

Он грезит о ней,

              о единственной,

                                    той!

Глаза залиты кровавой мечтой.

4

В такие дни, не чуя ног,

Иди в росе по колени.

В такие дни бери манок,

Таящий голос оленя,

И, лад его добросовестно зубря,

Воинственной песнью мани изюбря.

5

Так и было. Костром начадив,

Засели в кустарнике на ночь

Охотник из гольдов, я и начдив.

Некто Игорь Иваныч.

Мы слушали тьму.

Но забрезжил рассвет,

А почему-то изюбрей нет.

6

Охотник дунул. (Эс.)[1]. Тишина.

Дунул еще. Тишина.

Без отзыва по лесам неслась

Искусственная страсть.

Что ж он оглох, этот каверзный лес-то?

Думали — уж не менять ли место.

7

И вдруг вдалеке отозвался рев.

(В уши ударила кровь…)

Мы снова — он ближе. Он там. Он тут

Прямо на наш редут.

Нет сомненья: на дудошный зык

Шел великолепный бык.

8

Небо уже голубело вовсю.

Было светло в лесу.

Трубя по тропам звериных аллей,

Сейчас

         на нас

               налетит

                        олень…

Сидим — не дышим. Наизготовке

Три винтовки.

9

И вдруг меж корней — в травяном

горизонтце

Вспыхнула призраком вихря

Золотая. Закатная. Усатая, как солнце.

Жаркая морда тигра!

Полный балдеж во блаженном успенье

Даже… выстрелить не успели.

10-11

Олени для нас потускнели вмиг.

Мы шли по следам напрямик.

Пройдя километр, осели в кустах.

Час оставались так.

Когда ж тишком уползали в ров,

Снова слышим изюбревый рев

И мы увидали нашего тигра!

В оранжевый за лето выгоря,

Расписанный чернью, по золоту сед,

Драконом, покинувшим храм,

Хребтом повторяя горный хребет,

Спускался он по горам.

12

Порой остановится, взглянет грустно,

Раздраженно дернет хвостом,

И снова его невесомая грузность

Движется сопками в небе пустом.

Рябясь от ветра, ленивый, как знамя,

Он медленно шел на сближение с нами.

13

Это ему от жителей мирных

Красные тряпочки меж ветвей.

Это его в буддийских кумирнях

Славят, как бога: Шан -

                                Жен -

                                     Мет -

                                           Вэй![2]

Это он, по преданью, огнем дымящий,

Был полководцем китайских династий.

14

Громкие галки над ним летали,

Как черные ноты рычанья его.

Он был пожилым, но не стар летами