Дайвики живет в отдельном дворце, посещает божественные пирушки, куда запрещен вход апсарам низшего ранга, она носит шелковые одежды, имеет собственных слуг, а если повезет — то и собственную виману.
Вот о чем думала Анджали, во время часа покаяния. Иногда она косила глазами в сторону Джавохири, пытаясь угадать, изнуряет ли она себя мысленным бичеванием или тоже погрузилась в радужные мечты о будущем? Вскоре Джавохири ожидало испытание, которого страшились и ждали все ученицы, ведь именно это испытание должно было решить их судьбу. Анджали же предстояло учиться еще три года, прежде чем придет время ее арангетрама — первого выступления перед публикой.
— Я надеюсь, вы подумали о многом, и думали только о полезном, — сказала наставница Сахаджанья, когда время наказания вышло. — А теперь идите, занятия вот-вот начнутся.
Смиренно поклонившись и поблагодарив наставницу за преподнесенный урок, девушки покинули дом под баньяном. Но едва ноги их ступили за порог, смирение исчезло, как капли воды на солнце. Обменявшись самыми непримиримыми взглядами, соперницы, все же, не решились затевать новую ссору в опасной близости от строгой наставницы, и разошлись в разные стороны, где их уже поджидали подруги и сторонницы.
Хема бросилась на шею Анджали, осыпая Джавохири проклятиями и обидными прозвищами, а Ревати робко протянула рис с кусочками курицы, завернутые в широкие листья.
— Я взяла для тебя, ведь ты не смогла поесть, — пояснила она, смущенно улыбаясь.
Еда пришлась кстати. Лишенная обеда, Анджали была ужасно голодна, и тут же уничтожила и рис, и мясо, и кусочек ячменной лепешки. Она облизала пальцы, посетовав, что еды оказалось мало, и благодарно поцеловала подругу в щеку.
— Только ты могла об этом подумать, — сказала она, чем вызвала недовольство Хемы.
— Это я сказала ей прихватить для тебя еды! — возмутилась Хема.
— Ревати-то прихватила, а ты все съела сама, — поддразнила ее Анджали, но увидев, как обиженно надула губы Хема, поцеловала и ее в щеку, призывая не сердиться на шутку.
Девушки взялись за руки и побежали к ашоковой роще, где должен был начаться очередной урок.
[1] Чандала — представитель одной из низших варн (каст)
[2] Авахаси — дерзкая насмешница
[3] Ракшаси — демоница
[4] Бетель — смесь для жевания с легким наркотическим эффектом, завернутая в листья.
[5] Саранги — струнный музыкальный инструмент, наподобие виолончели.
[6] Мишрим — один из ритмов индийской музыки
2
Занятия в школе апсар длились с утра до вечера, с перерывом лишь на ночь и на несколько полуденных, самых жарких часов. Но все же у учениц оставалось много свободного времени, которое они могли проводить на свое усмотрение.
Анджали, Ревати и Хема решили отправиться к озеру, чтобы поплавать вдосталь. Теперь они сидели на берегу, в зарослях жасмина, отдыхая после купания. Солнце освещало гору Сумеру совсем не так, как землю, и сумерки спускались медленно, словно нехотя.
Одежды девушек висели на ветках, похожие на больших радужных бабочек. Хема расчесывала волосы Анджали, а Ревати ощипывала лепестки с лилий, чтобы добавить потом в воду для умывания. Лепестки лилии делали кожу нежнее, а если настаивать их на серебряной воде, то еще и осветляли.
— Как мне противна эта выскочка Джавохири, — болтала Хема, — ведет себя, словно уже получила титул дайвики. Скорей бы уже она прошла состязание и убралась — хоть к богам, хоть к людям, и мы будем избавлены от ее раздвоенного языка, — она выставила указательный и средний пальцы и зашипела, как змея.
Анджали расхохоталась, довольная шуткой, а Ревати укоризненно покачала головой и сказала:
— Соперничество между апасарами должно быть только в танце.
— Ах, ты сказала это, как наставница Сахаджанья! — снова затараторила Хема. — Но когда Джавохири покинет школу, у Анджали не будет соперниц.
— Если только ты, — ответила Анджали смеясь. Она запрокинула голову, подняла руки и схватила Хему за шею. — Болтунья!
Они принялись возиться с писком и смешками. Ревати смотрела с неодобрением, убрав в сторону цветы, чтобы не в меру резвые подруги не раздавили хрупкие соцветия.
Успокоившись, девушки вновь чинно уселись на траву. Хема подобрала оброненный гребень и снова занялась волосами Анджали, но взгляд ее то и дело обращался в сторону зарослей ивняка. Наконец, она толкнула Анджали в плечо:
— Он опять здесь. Сидит в кустах.
— О боги! — Анджали вскинула руки в молитвенном жесте. — Как же он надоел!
— Позови его, посмеемся, — подзадорила Хема.
— Не надо, — испуганно заговорила Ревати, стягивая с ветки кусок зеленой ткани с красной каймой, и поспешно в него заворачиваясь. — Нельзя заговаривать с мужчинами до посвящения!
— Кто — мужчина? — фыркнула Анджали. — Этот мальчишка? Не будь смешной, моя дорогая подруга, — и возвысив голос, она позвала: — Эй, Медные Уши! Тебе не надоело там прятаться? Выходи!
Ивовые ветви зашевелились, и показался юноша лет двадцати — высокий и стройный, с приятным, хотя и немного грубоватым лицом. У него были темные волосы, забранные в пучок на макушке, а кончики ушей, обожженные солнцем, казались желтыми.
— Я же говорила тебе, чтобы не следил, — сказала Анджали недовольно, и не думая прикрывать наготу.
Юноша смотрел на ее тело с жадностью и в то же время робел, переминаясь с ноги на ногу.
У каждой красивой ученицы, искусной в танце и преуспевающей в учебе, был поклонник из числа гандхарвов — юношей, живущих в Тринаке и занимавшихся либо музыкой, либо бывших слугами богов, если не хватало музыкального таланта. Наличие поклонника поднимало статус, хотя и не приветствовалось наставниками. За прикосновение к апсаре строго наказывали, вплоть до изгнания на землю. За насилие над апсарой карали смертью, поэтому юноши Тринаки могли только молча и издали обожать своих красавиц, почитая за счастье обменяться словом или взглядом, и мечтая, что на дне посвящения — сваямваре, любимая выберет именно его мужем на одну ночь.
Именно таким трепетным поклонником и был гандхарв, представший сейчас перед Анджали. Он обожал ее давно и преследовал с настойчивостью, достойной северного ветра. Анджали и подруги забавлялись его покорностью и не упускали случая подшутить, а то и затеять злую каверзу. И то и другое несчастный поклонник сносил с одинаковым смирением.
Вот и сейчас он стоял перед тремя красавицами, молитвенно сложив руки, одетый лишь в красную ткань, обернутую вокруг бедер. Тело у него уже было развито по-мужски, но пухлые щеки указывали на юный возраст.
— Что молчишь? — продолжала Анджали. — Язык проглотил? Или он стал таким же медным, как и твои уши? Как тебя зовут?
Этот вопрос она задавала тысячи раз, и хотя имя влюбленного в нее гандхарва прекрасно помнила, ей доставляло удовольствие снова и снова притворяться, что поклонник значит для нее столь мало, что она не в состоянии запомнить, как его зовут.
— Коилхарна, — услужливо подсказал юноша, обретая дар речи.
— Коилхарна, — повторила Анджали с издевкой. — Кукушка. Вот так имя для искусного музыканта.
— Не такой он и искусный, — подхватила Хема. — Был бы искусный, назвали бы Соловьем.
И они с Анджали засмеялись весело и тонко, словно зазвенели серебряные колокольчики.
— Скажи ему, пусть уходит, — прошептала Ревати, смущенная до слез. — Не приведи боги, увидит наставница…
— Ты права, — согласилась Анджали. — Эй! Кукушкин сын! Посмотрел — и будет с тебя. Иди и не оглядывайся.
Гандхарв послушно повернулся и побрел в сторону дворца повелителя гандхарвов Читрасены, когда Анджали вдруг окликнула его:
— Нет, постой! Как тебя там…
Юноша стремительно оглянулся, и глаза его заблестели столь ярко, что Анджали и Хема снова расхохотались.
— Если хочешь, можешь послужить мне, — сказала Анджали почти ласково.
— Сделаю все, что скажешь, — прошептал он.
— Нарви синих лотосов вон там, — девушка указала пальцем в сторону заводи, где далеко от берега плавали на поверхности воды огромные голубоватые цветы.
— Хорошо! — гандхарв, радостный, что может угодить, пошел вдоль берега. Остановившись напротив цветов, он взялся за гибкую ветку и потянулся, чтобы сорвать лотосы. С первыми тремя ему удалось справиться, а четвертый никак не желал расставаться со стеблем. Коилхарна потянул посильнее, ладонь его скользнула по ветке, и он рухнул в озеро, подняв кучу брызг.
Когда он вынырнул, фыркая и отплевываясь, Анджали и Хема хохотали, словно безумные. Хема повалилась на спину и трясла ногами, показывая, насколько ей смешно. Одна Ревати не смеялась и смотрела с неодобрением.
Неудачливый сборщик